Костер горел, потрескивая и разбрасывая искры. Влажно шумели остатками жухлой листвы деревья. Иван Чермаш рубил сучковатый ствол на дрова, смачно хакая с каждым ударом топора. Темное небо все так же сыпало мельчайшей водяной пылью, и казалось, что мой разговор с Ангелом-Хранителем не прерывался. Просто я отвлекся немного, отключился от реальности речи Матвея, чтобы увидеть быстрый — буквально на доли секунды! — сон. Сон про лагерь партизан в джунглях, про встречу с Лукой, Саньком, команданте Алехо де Вилья…

Я взглянул в лицо Матвею, но не увидел ни оттенка иронии. Скорее грусть, некоторую печаль.

Печаль из-за моей глупости. Глупости человека, пошедшего не по тому пути. Просто свернувшего не в том месте, где нужно. И попавшего в очень большие неприятности.

— Откуда мне было знать? — вяло спросил я, внутренне уже зная ответ. — Откуда я мог знать, что не нужно соглашаться на предложение Зоровица?

— Знаешь термин «человек, водимый свыше»?

Я кивнул:

— Такой человек делает намного больше, чем другие. Кажется, это еще называют талантом или… харизмой?

— Именно, — Хранитель повел широкими плечами, провел ладонью по аккуратной бородке. — Люди, как сотворенные по образу и подобию, имеют право выбора и сами решают, как им поступать. Но Творец, в отличие от людей, всегда знает как лучше. И ты, сделав выбор без вопроса, на самом деле лишил себя выбора. В своих молитвах ты просил хранить тебя от всяких напастей? Знаю. Просил. Так почему ты не спросил, как тебе поступить? Ведь гораздо проще не выбираться из опасной ситуации, а не дойти до нее, вовремя свернув…

— Это недостаток веры, — мрачно пробормотал я. — Я не привык регулярно спрашивать совета у Того, Кого не вижу. Гораздо проще пытаться все уладить самому…

— Верно, — довольно кивнул Матвей. — Настолько не привык, что отгородился даже от своего сердца, хоть оно, будучи вразумляемо свыше, не раз пыталось подсказать тебе верное решение. Как и сердце Пласта, кстати.

— Почему Бог не говорит более явно? — Упоминание о погибшем водителе сильно меня задело. — Почему не вмешивается в происходящее? Ведь Он всемогущ?

Чермаш, закончив рубить дрова, подбросил несколько сучьев в костер и осторожно подсел к нам под навес, застыл, прислушиваясь к разговору.

Матвей покачал головой, грустно глядя на меня, словно на глупого школьника, так и не выучившего простой урок:

— Подарив человеку материальный мир, Творец подарил ему и всю власть в нем. А подарки не забирают обратно, Алексей. Человек, как хозяин своей жизни, сам решает, что произойдет, хоть и часто при этом ошибается, заставляя страдать также и других. А Творец… Творец, хоть и имеет план оптимального развития событий, вмешивается в жизнь человека только тогда, когда тот сам Его попросит. Это и есть закон молитвы, Проходимец. А также — это принцип свободной воли.

Я молчал, переваривая услышанное. Этот простой ответ поставил все на свои места в моем мировоззрении. Стали понятны все нестыковки, давно не дававшие мне покоя: «Если Бог всемогущ и так любит людей, то почему Он допускает войны, эпидемии, нищету, угнетение, несправедливость?» Теперь понятно, почему. Потому, что человек сам это допускает. Вот только понимает ли человек, что тот груз ответственности за происходящее, что он всегда привык взваливать на кого угодно, даже на Бога, на самом деле всецело лежит на его плечах и на его совести?

У кого, конечно, она осталась.

Хранитель грустно улыбнулся:

— «Просите — и получите, ищите — и найдете, стучите — и отворят вам». Творец не имеет права распоряжаться не в Своем доме. Но Он всегда готов помочь навести в нем порядок. Материальный мир — мир человека. Творец сдал его в аренду, как сдают квартиру. И теперь, чтобы что-то сделать в нем, пусть и в благих целях, Сам Бог должен получить согласие арендатора. Иначе Он будет нарушителем закона, что невозможно в принципе. Потому Творец и не воспрепятствовал человеку, когда тот решил познать зло, предоставляя ему полное право выбора, чтобы человек оставался полноценной личностью. Вот только как будет расплачиваться человечество за разоренную квартиру, когда подойдет к концу срок аренды?

Матвей встал:

— Тебе пора взрослеть, Проходимец. И если ты все еще хочешь навести порядок в своей жизни и во всем доме — ты знаешь, к Кому нужно обратиться за помощью.

— А Дорога? — встрепенулся я. — Она для чего?

— Помнишь самые первые слова к человеку, Алексей?

Словно кто-то развернул перед моими глазами страницу, и слова сами легли на язык:

— «Плодитесь и размножайтесь и населяйте Землю».

— Именно. В плане Творца было распространение человечества не только по Земле, но и по всей Вселенной. Дорога — путь для этого. Как используется этот путь… Что ж. Для того и существуют Проходимцы и Инспекторы, чтобы менять положение вещей, когда начинается беззаконие. Опять же — если они этого хотят. А не тратят полученные свыше таланты по своему эгоистическому разумению.

Хранитель внимательно посмотрел мне в глаза. От его синих, словно светящихся изнутри глаз шли волны тепла, понимания и сочувствия.

— Скажи мне, Алексей… Ты хочешь?

Я улыбнулся… и тут же спрятал улыбку, осознавая, что вышла она кривой. В районе сердца и солнечного сплетения нарастала щемящая боль от понимания своей ущербности и слабости. Зачем мне какая-то ответственность? Почему я должен исправлять ошибки других? Я не просил этого!

Или… просил?

— Ладно, — проговорил я, ощущая, как принятое решение зажгло какой-то огонек в груди. Крохотный, но яркий, он постепенно наполнял меня светом. Медленно, сантиметр за сантиметром, этот свет разгонял тьму сомнений и усталости, освобождая от тяжести, что так долго пригибала меня к земле. — Ладно. Похоже, пришла пора начать правильно молиться.

Очень хотелось есть.

Даже во сне я ощущал тоскливые призывы пустого желудка, который почти сутки не получал ничего, кроме адсорбента и пальмового вина.

Не знаю, сколько времени я проспал: пару раз, с трудом открыв глаза, я видел только темноту, сквозь которую доносилась звуковая какофония, напоминающая треск гигантских цикад. Этот сухой, цокающий треск был щедро разбавлен хрипом пары десятков испорченных водопроводных кранов. Иногда в этот хрипяще-стучащий ансамбль сольной нотой ввинчивался тонкий вибрирующий визг. Очевидно, то были звуки активности ночных джунглей, но обдумать происходящее я не успевал, снова проваливаясь в объятия глубокого, тягучего сна. Во сне я отчего-то жутко замерз, словно не в тропиках был, а в холодильной камере, но сон не отпускал, не давал подняться и поискать какое-нибудь покрывало потолще. Так я и мучился, внутренне порываясь встать, но не в силах разорвать липкие оковы сна. Потом почему-то стало теплее: очевидно, одеяло само пришло ко мне. Оно было толстым и тяжелым, а также закрывало только верхнюю часть тела, оставляя ноги мерзнуть. Зато грело оно отлично, и я с блаженством расслабился, уже добровольно уходя в пучину сна. Вот если бы еще есть не хотелось…

Снова меня разбудил вибрирующий пронзительный дискант, чем-то напоминающий крик обыкновенного земного петуха, подпустившего в голос оперного вибрато. Не понимаю, зачем люди держат животных, которых нельзя выключить, словно будильник! А вообще, эту крикливую тварь сварить бы с лучком и лавровым листом, а потом употребить с хреном или горчицей…

Я поднял голову и уткнулся носом в круглое, поросшее густым мехом ухо. Ухо возмущенно дернулось, и его заменили черный усатый нос и блестящие глаза.

Маня! Так вот почему мне было и тепло, и тяжело. Надо же, нашла меня! Хотя чему тут удивляться? Столько раз я убеждался, что гивера ни за что не хочет бросать свою маленькую стаю, упорно находя меня даже в других мирах.