Он встал и уверенным шагом направился к выходу мимо солдат, которые в ужасе расступались перед ним.

Комендант и его адъютант сидели перед караульной; Писков и его солдаты стояли рядом с ними, направив на них ружья и следя за каждым движением пленников.

— Уже свершилось? — крикнул радостно Писков, увидя приближающегося к ним Мировича. — Царь освобожден?

— Свершилось то, что было предрешено судьбой, — ответил Мирович. — Император освобожден от всех земных страданий и забот. Игра, ваше превосходительство, закончилась, — сказал он, обращаясь к коменданту, — и я проиграл ее; теперь я — ваш пленник!

Он подал генералу шпагу, а Писков с солдатами в ужасе попятились назад.

— Что вы сделали, несчастный? — сказал Бередников. — Значит, это был ваш план? О, Господи, какая пропасть раскрывается передо мною!.. Но теперь мне надо исполнить мои обязанности. Идите сюда! — приказал он солдатам, испуская глубокий вздох, в то время как последние медленно возвращались от дверей тюрьмы. — Степень вашей виновности будет установлена после, может быть, вы действовали в ослеплении.

Солдаты молча исполнили его приказание и выстроились во фронт у дверей прохода.

— Дайте мне свои шпаги! — приказал Бередников офицерам, принимавшим участие в заговоре. — Идите в свои комнаты!.. Приставить по два часовых у каждой двери! Сержанта Пискова я арестую.

При гробовой тишине были исполнены все его приказания

Заговорщики–офицеры и Писков были уведены, и ни один из них не проронил ни слова. Все были сражены таким неожиданным ужасным исходом задуманного предприятия.

— Я передаю вам командование крепостью, — сказал Бередников, обращаясь к своему адъютанту. — Я вам передаю все мои права и полномочия. Прикажите поставить у ворот пушки, причем офицеры должны сами служить при орудиях, и пусть стреляют в каждого, пытающегося бежать. Я должен ехать в Петербург, чтобы доложить о неслыханном злодеянии и его кровавом исходе, а также отдать в руки правосудия главного зачинщика. Мне жаль, — с грустью сказал он Мировичу, — вы были дельным офицером и могли бы посвятить свою жизнь лучшему делу. Я должен заковать вас и надеюсь, что с вашей стороны не будет попытки бежать, так как вас ждет тогда верная смерть.

Мирович не произнес ни слова; в глубоком молчании быстро надели ему ручные кандалы.

Бередников приказал двадцати конным гренадерам переправиться через Неву, назначил над ними для команды офицера и, еще раз напомнив своему временному заместителю о величайшей бдительности, направился к наружным воротам крепости.

Лошади гренадер находились уже на пароме; пять человек должны были сесть в лодку командира вместе со связанным Мировичем; гребцы были заняты отвязыванием цепи. Взволнованный комендант приказал посадить в лодке Мировича между двух гренадеров; сам он сел против пленника — весла погрузились в воду, и, прорезая волны, лодка последовала за паромом с лошадьми и солдатами, уже достигшим середины реки.

Жизнь при дворе текла своим обычным чередом среди всякого рода развлечений. Императрица устраивала в Эрмитаже маленькие вечеринки, которые раз или два в неделю чередовались с большими придворными празднествами, где вельможи, соревнуясь, демонстрировали вовсю свой сказочный блеск. Но по временам на них получали свободный доступ, без всякого приглашения, также и простые горожане, однако лишь при условии появления в костюмах, предписываемых придворным этикетом.

На этих общедоступных собраниях императрица свободно и непринужденно расхаживала среди по большей части незнакомой ей публики, с благосклонной снисходительностью обращалась к некоторым из них, спрашивала их имена, интересовалась их делами, и даже Потемкин, который был постоянно вблизи нее в ожидании приказаний, при подобных обходах должен был следовать в порядочном отдалении, чтобы никоим образом не мешать свободному доступу гостей, толпа которых то приливала, то снова убывала. Лицо государыни сияло беспечным весельем, ее разговор был оживленнее, чем когда бы то ни было; к тому же она умела с одинаковыми мастерством и уверенностью сказать какому‑нибудь ремесленнику грубое и крепкое словцо по–русски и соперничать с Дидро в остроумных афоризмах и тонкой игре французских слов.

В то время не было ни телеграфа, ни прессы и никто не осмеливался распространять неблагоприятные вести по, императорской почте, поэтому население Петербурга и не подозревало ничего об опасном положении Румянцева на турецких границах, равно как о возраставшей опасности, которой угрожал из яицких степей пугачевский бунт; а солидные коммерсанты, получавшие через своих агентов случайные вести из южных областей, естественно, говорить остерегались.

Несмотря на это внешне веселое спокойствие, императрица испытывала боязливое беспокойство и томилась под гнетом забот; ей необходима была вся ее чрезвычайная сила воли, чтобы удержать улыбку на губах и гордую уверенность во взоре, так как в действительности положение было Довольно опасно, и никто так ясно, как она сама, не сознавал той опасности, которая угрожала ее непоколебимому могуществу и влиянию при всех европейских дворах. Если бы Румянцев был разбит или ему пришлось отступить перед превосходящими силами турок, если бы он не одержал решительной победы и не добился заранее намеченных условий мира, то рассеялся бы ореол непобедимости русского оружия — и Екатерина Алексеевна была бы вынуждена отказаться от Польши. Это грозило бы уничтожением всех смелых планов относительно присоединения польских провинций и учреждения продолжительного протектората над Речью Посполитой. Угроза этому уже существовала: достаточно было ухода войск, которые Салтыков повел к турецким границам — и враги России вздохнули бы и напрягли все свои силы, чтобы избавиться от давления. А раз русская политика сделала бы такой решительный шаг назад, то с ее влиянием в Европе уже было бы покончено; не было сомнения, что король прусский предусмотрительно отступит, что Австрия, едва скрывавшая свою вражду и зависть, присоединится к Франции и что Англия потребует в качестве вознаграждения за свой союз значительных привилегий в русской торговле.

Не меньшая опасность грозила императрице и внутри империи. Пугачев совершенно подчинил себе далекие области на Урале; он даже склонил на свою сторону киргизских старшин. Его войска, которые он держал в строгой дисциплине, своею численностью уже далеко превосходили сто тысяч, и его конные отряды с каждым днем подъезжали все ближе и ближе к Казани, так что ее комендант все настоятельнее просил императрицу о подкреплении. Князь Голицын, который, собрав войска, выступил против Пугачева, понес чувствительное поражение и не был в состоянии приостановить дальнейшее движение Пугачева. Положение было тем опаснее, что еще были в полной силе впечатления, вызванные некоторым подобием русского парламента [23] в виде Комиссии для слушания «Наказа» по составлению нового уложения, которая была созвана императрицей за несколько лет перед тем в Москве. Все сословия империи — духовенство, дворяне, горожане и свободные хлебопашцы — должны были послать в эту Комиссию своих выборных, и это странное собрание, члены которого в большинстве не умели ни читать, ни писать и не имели ни малейшего понятия ни об общественной жизни, ни о правах общества, заседало в одном из огромных залов Московского Кремля. Желала ли императрица благодаря этой Комиссии снискать популярность в просвещенной Европе, думала ли она о том, что благодарность народа создаст противовес признакам тайного, но все заметнее проступавшего нерасположения, которое выказывало к ней, чужеземке, родовитое московское дворянство, — только она предложила на обсуждение этому замечательному собранию свой «Наказ», касавшийся составления свода законов. Хотя многие из депутатов едва ли имели понятие, что им делать на своих заседаниях, но вскоре в этой Комиссии обнаружился тот здоровый инстинкт, который живет во всех парламентских собраниях: при обсуждении «Наказа» императрицы стали раздаваться громкие голоса, требовавшие предоставления отдельным областям империи права определять размеры обложения, и, что было еще опаснее, некоторые громко требовали совершенного освобождения крестьян и уничтожения крепостного права. Весть об этих совещаниях Комиссии через тех же выборных достигла провинции, и благодаря этому обнаружилось заметно усиливавшееся брожение среди сельских обывателей, громко благодаривших государыню за то, что она лично пожелала выслушать мнение народа о законах; но в то же время дворянство угрожало противопоставить благим намерениям императрицы свои корыстолюбивые интересы.