Он поднял кверху сжатые кулаки — и густая краска покрыла его лицо.

— Успокойтесь, батюшка, успокойтесь! — заговорил Вячеслав. — Ведь и это попущение Божье… Послано вам Господом Богом!.. Многим посылается еще более тяжелое испытание; и если вы покорно и мужественно подчинитесь воле Божьей, то Он может переменить вашу судьбу и опять дать вам свободу.

— Это так и будет, Вячеслав, — сказал Иоанн Антонович, — ты это знаешь! Ведь тот благородный офицер обещал нам… После того он не приходил к нам, но я уверен, что он придет! Разве бы я увидел во сне отца, если бы мне не улыбалось счастье? Он наклонился ко мне, как это делал в детстве, и поцеловал меня в лоб, а его дорогие глаза смотрели на меня, как прежде. Когда я проснулся, то дал обещание, что мой отец будет сидеть рядом со мной на троне, если я буду императором, и все должны будут преклоняться перед ним. И я велю разыскать по всей России тех разбойников, которые разлучили меня с отцом, и надменных тюремщиков, которые мучили его… И тогда, Вячеслав, их кровь оросит землю на его глазах и их головы падут к его ногам!

— Батюшка, отец родной! — умолял Полозков, крестясь и с ужасом поглядывая на соседнюю комнату. — Не говорите таких слов! Молите Господа Бога, чтобы Он смилостивился над вами!.. И если Он действительно даст вам свободу, то будьте к вы ко всем милостивы, как и Он.

— Да, ко всем, — сказал Иоанн Антонович, скрежеща зубами, — но не к тюремщику моего отца и тем разбойникам, которые вырвали меня из его объятий.

Вячеслав затряс головой и протянул руки, как будто умоляя Небо не слышать этих ужасающих речей.

Иоанн Антонович лежал молча на подушках, и его рука, сжатая в кулак, повисла. Все громче становилось его дыхание, веки постепенно опускались; он, казалось, и засыпая продолжал видеть картины мести, которые так испугали старика Полозкова.

Внезапно он приподнялся.

Одновременно Улузьев и Чекин в соседней комнате прекратили игру и вскочили.

Послышался совсем близко ружейный выстрел, непосредственно за ним грянуло еще несколько выстрелов, и стали доноситься издали несвязные звуки.

— Что такое? — воскликнул Улузьев. — Стреляют в такой час?

Он и Чекин тотчас же надели свои гренадерские шапки, отвели курки пистолетов, лежавших в стороне на столе, и, взявшись за рукоятки шпаг, ожидали дальнейших событий.

Иоанн Антонович схватил за руку Вячеслава и шепотом сказал ему:

— Ты слышишь? Это идут мои освободители; Господь, карающий врагов, помоги им!

Некоторое время в обеих комнатах дарила глубокая тишина; лишь едва слышны были дыхание прислушивающихся и тихий молитвенный шепот старого Вячеслава Полозкова, упавшего на колени у постели Иоанна Антоновича.

Шум снаружи становился все резче, все ближе, и скоро можно было расслышать приглушенные и как бы издали доносившиеся возгласы:

— Да здравствует Иоанн Антонович, наш законный царь!

— Ты слышишь, Вячеслав, ты слышишь? — крикнул Иоанн Антонович. — Это они!.. Мне принадлежат теперь престол и власть; недаром приснился мне мой отец!

Вячеслав продолжал молиться.

Иоанн Антонович вскочил с кровати и стоял в одном нижнем белье посреди комнаты, вытянув вперед шею и расставив руки, причем его глаза светились лихорадочным блеском.

Вот раздался глухой гул слов, сказанных Мировичем в скважину замка.

— Ты слышишь, Чекин? — сказал Улузьев. — Ты смеялся, когда я говорил о нашем приказе, тяжелый час настал… Господи Боже, зачем я был назначен в этот корпус!

— Будешь ли ты колебаться, когда надо будет действовать? — спросил Чекин.

— Нет, — ответил Улузьев, — я верен долгу службы!

Еще раз раздались слова Мировича.

Иоанн Антонович бросился в переднюю. Испуганный Вячеслав вскочил и побежал за ним.

— Отворяйте же, отворяйте! — крикнул Иоанн Антонович обоим офицерам. — Вы ведь слышите, что там мои освободители; вы ведь слышите, что я — ваш император!.. Ваше счастье, что вы присутствуете при моем освобождении!

Офицеры обнажили свои шпаги.

— Назад! — крикнул Улузьев. — Вы не должны входить в эту комнату, это противоречит предписанию!

— Какому предписанию? — закричал Иоанн Антонович. — Кто здесь смеет приказывать? Откройте сейчас, или, честное слово, через час ваши головы будут сняты с плеч!

— Назад! — закричал Чекин, угрожая шпагой.

Вячеслав обхватил Иоанна Антоновича и увлек его к порогу спальни.

Загремели удары топоров в дверь. Все громче стучали они; в одном месте уже виднелось лезвие топора и щепки летели в комнату.

Иоанн Антонович вырвался от Вячеслава и, бросившись к офицерам, вне себя крикнул:

— Вы не хотите открыть?

— Теперь время, — сказал Чекин, — дольше медлить нельзя, у нас нет других средств воспрепятствовать его освобождению.

Большой кусок доски отлетел от двери и упал посреди комнаты. Через образовавшееся отверстие можно было видеть блестящее острие топора.

Чекин поднял шпагу и направил ее к груди Иоанна Антоновича.

— А, разбойники, безбожные разбойники! — крикнул тот, быстро повернувшись, так что шпага задела только его плечо.

Он бросился на Чекина, нечеловеческим усилием вырвал у него шпагу и сломал ее острие.

— Улузьев, — крикнул Чекин, — Улузьев, помоги, или они наверное уведут его!..

Улузьев был бледен как смерть; подняв шпагу, он нанес удар Иоанну Антоновичу в бок, из раны брызнула кровь.

С жалобным стоном подбежал к ним Вячеслав и поддержал раненого.

— Проклятые разбойники, проклятые убийцы! — крикнул Иоанн Антонович с искаженным от бешенства и боли лицом.

Еще раз вырвался он из рук Вячеслава и набросился на Улузьева.

Тот направил против него шпагу, и острая сталь вонзилась в грудь Иоанна Антоновича. Но он ухватился за клинок, вырвал его из раны и, сдавив обеими руками горло Улузьева, стал душить его. Тогда Чекин поднял шпагу и, подойдя сзади, верным ударом вонзил в спину Иоанна Антоновича свою сломанную шпагу. Он попал удачно. Клинок вонзился под левый бок и пробил сердце.

Руки Иоанна Антоновича выпустили шею поручика и бессильно повисли, а сам несчастный с хрипящим стоном упал на землю. Несколько конвульсий потрясли его тело; затем все стихло, и он лежал лицом вниз, плавая в собственной крови.

В ужасе подошел к трупу Улузьев и тихо прошептал:

— Это не я, не я пронзил его сердце. Но разве его кровь не падет на мою совесть?

Старик Полозков опустился на колени, и глухие, неясные стоны вырвались из его груди. Он перевернул мертвого, закрыл его неподвижные глаза и нагнулся над его бледным, искаженным лицом. Жутко было слышать рыдания старика, белая борода которого окрасилась кровью убитого.

Все яростнее рубили двери осаждающие. Чекин взял ключ со стола и со скрипом открыл замок. Массивная дверь распахнулась.

Через порог тюрьмы ввалилась толпа во главе с Мировичем.

— Да здравствует Иоанн Антонович, наш законный император! — раздались голоса.

— Здесь ваш император! — холодно сказал Чекин, в то время как Улузьев закрыл лицо руками.

В ужасе подались солдаты назад. Мирович со страшным криком бросился к трупу; он ощупывал лицо умершего, положил свою дрожащую руку на его сердце, но не услышал ударов; тело начинало коченеть, и кровь у раны стала запекаться.

Солдаты были так поражены этим неожиданным исходом, что в ужасе отступили и никому из них не пришла в голову мысль отомстить этим двум офицерам за смерть узника, которого им так хотелось возвести на престол.

— Прочь, бунтовщики! — закричал Чекин. — Благодаря вам пролилась эта кровь, так как вы в безумном ослеплении нарушили присягу, мы же исполнили свой долг и спасли отечество!

Некоторое время Мирович стоял на коленях рядом с Вячеславом; он неподвижно глядел на покойника, и мрачное отчаяние было на его лице.

— Моя участь решена, — сказал он наконец беззвучным голосом. — Но жаловаться недостойно мужчины; моя жизнь была поставлена на карту — и я проиграл. Бедная Аделина, если бы ты могла забыть меня!