— Возьмите, — сказала она, — это драгоценность, единственное, что я имею. Передайте это Василию, он беден, и ему нужны будут деньги для нашего побега.

Прежде чем офицер мог что‑нибудь ответить, она быстро поклонилась и исчезла.

Ушаков открыл шелковый футляр, там сверкал великолепный перстень Орлова.

«Опять драгоценный камень! — подумал он. — Пусть и этот служит залогом счастливой будущности!.. На этот раз я не обману доверия милой девушки; я сохраню этот перстень для Мировича; перед этой любящей парой моя совесть будет чиста, так как, несмотря на обман, я все же содействую их будущему счастью».

Он спрятал кольцо и весело направился в артиллерийские казармы, где сообщил Шевардеву, что Мирович назначил исполнение заговора на следующий вечер.

Ушаков и здесь чувствовал себя легко и свободно: его друзья более не подвергались опасности, так как благодаря находившемуся у него императорскому приказу заговор будет уничтожен им в самом зародыше и, таким образом, участие в этом деле Шевардева и офицеров останется в тайне и никто не узнает об их преступном намерении.

Ушаков оставался довольно долго среди заговорщиков и с внутренним нетерпением выслушивал обсуждение всевозможных непредвиденных обстоятельств, которые могли возникнуть в предстоящем деле, наконец, когда уже совсем стемнело, он сел на лошадь и направился в Шлиссельбург.

По–прежнему за ним по пятам следовали друг французского ученого и молодой студент, живший в доме госпожи Леметр; и снова оба удалились, лишь только он миновал последние дома городского предместья.

Весело и бодро ехал Ушаков и наконец достиг сосновой рощи при повороте дороги, где несколько дней тому назад был схвачен людьми Потемкина. Его взгляд скользнул по темным деревьям, и счастливая улыбка пробежала по его лицу при воспоминании о происшествии, так сильно напугавшем его и вместе с тем положившем начало его благополучию.

Он поднял прикрепленный к седлу ятаган и полюбовался сверкающими в темноте камнями.

Он уже выезжал из леса, как вдруг совершенно так же, как и в тот вечер, сзади подскочили двое и схватили под уздцы лошадь. Снова испуг охватил его, но в то же время в голове пробежала мысль, что, быть может, Потемкин послал этих людей с каким‑либо известием.

— Что вам надо? — спросил он скорее с любопытством, чем с угрозою.

Однако ответа не последовало, а сбоку подкрадывались еще тени.

Тогда Ушаков выхватил турецкую саблю и крикнул:

— Говорите, черт возьми, или же я размозжу вам голову!

В ответ ему послышался жуткий, глухой жук, похожий на рычание зверя.

— Ну, так вы поплатитесь за то, что не хотите отвечать, — крикнул Ушаков.

Он взмахнул саблей, чтобы сразить державшего под уздцы фыркавшую лошадь, но в ту же минуту его опрокинули назад, накинули петлю на шею и затянули так крепко, что он едва мог испустить глухой стон, и сорвали с седла. Испуганная лошадь вырвалась и стрелой помчалась прочь. Ушаков отбивался с отчаянною силой, но его держали за руки, а двое придавили коленом грудь, и все сильнее затягивалась петля на шее. На губах несчастного выступила пена, глаза в нечеловеческом ужасе вышли из орбит, но все сильнее прижимали к земле его конвульсивно вздрагивающее тело, петля затягивалась все крепче, и в несколько минут злодеяние, скрытое покровом ночи, совершилось: Ушаков в предсмертной судороге, хрипя, испустил дух.

В продолжение всего этого ужасного дела убийцы не произнесли ни единого слом; слышны были только все те же жуткие гортанные звуки. Двое все еще держали веревку на шее Ушакова, третий — по–видимому их предводитель, — знаками отдававший приказания, нагнулся над убитым и обыскал карманы его платья; в одном из них он нашел приказ об аресте подпоручика Мировича и маленький сверток с кольцом. Он сунул то и другое в свой карман и приложил руку к сердцу жертвы, чтобы убедиться, что жизнь окончательно покинула тело. Затем он встал и, произнося все те же неопределенные звуки, указал рукою на шею удавленного.

Петля была снята. Двое подняли труп Ушакова, и предводитель повел их к близкому берегу Невы, где они, пробравшись сквозь камыш, раскачали и, сильно размахнувшись, бросили его в реку. Раздался всплеск, и на дно реки опустился еще не остывший труп человека, который в безумной борьбе за блеск и почести ставил на карту жизнь и счастье других людей, который за минуту до этого был уверен в исполнении своих честолюбивых надежд, а теперь сражен судьбой и поплатился собственной жизнью.

Убийцы быстро удалились в лесную чащу, отвязали своих лошадей, вскочили в седла и молча, словно мрачные привидения, помчались по дороге в Петербург.

Генерал Бередников совершил свой вечерний обход и нашел в Шлиссельбургской крепости все в полном порядке. Два преданных офицера, поручики Улузьев и Чекин, находились при Иоанне Антоновиче. Все постовые имели при себе боевые патроны, ночная смена была распределена, и, вполне успокоившись насчет вверенной ему крепости, при неприступности которой, по его мнению, были излишни все предосторожности, предписанные фельдцейхмейстером, генерал вернулся в свою квартиру, находившуюся в среднем здании, во внутреннем дворе.

Солдатам оставался еще час отдыха до зори; некоторые из них стояли во дворах, убивая время в разговорах, другие же сидели в сторожках за кружками кваса или водки, пропивая скопленные гроши.

Ветер дул со стороны Ладожского озера; волны Невы ударялись о мощные стены крепости, тростник шелестел; однообразный, унылый крик чаек раздавался в воздухе, густой туман поднимался над водой и низинами, закутывая своим покрывалом сурово возвышавшиеся каменные громады.

Некоторые офицеры прогуливались взад и вперед по валам крепости, некоторые группами сидели в общей питейной комнате; глубочайшая тишина, казалось, царила в этом маленьком военном, строго организованном мире.

Во время переклички Мирович беспокойно искал взглядом Ушакова, который, к его удивлению и тревоге, не вернулся еще накануне. Каждый раз, как отворялись ворота казармы и кто‑нибудь из офицеров выходил с отрядом солдат, он надеялся увидеть Ушакова, но все было напрасно.

Во время поверки комендант заметил отсутствие офицера, но, когда унтер–офицер доложил ему, что поручик Ушаков еще не вернулся, генерал не выразил ни удивления, ни гнева.

Фельдцейхмейстер Орлов назначил именно поручика Ушакова для доставления рапортов в Петербург, следовательно, этот офицер пользовался его исключительным доверием; было вполне вероятно, что князь дал ему какое‑нибудь поручение. Поэтому генерал Бередников воздержался от каких бы то ни было замечаний по поводу его отсутствия.

Сейчас же после переклички Мирович поднялся в свою комнату, сел у окна и стал смотреть на дорогу к Петербургу. Густой туман, подымавшийся от реки, окутывал все кругом, была видна только ближайшая часть дороги. Он все еще надеялся, что Ушаков приедет. Порою ему казалось, что какая‑то тень приближалась к воротам, но всякий раз оказывалось, что это был только обман зрения. Мирович никак не мог объяснить себе это отсутствие приятеля, который знал, что именно этот вечер является решающим.

В то время как Василий Яковлевич, полный тревожных, противоречивых догадок, сидел у своего окна, офицеры, посвященные в заговор, один за другим входили к нему в комнату; все были налицо и выражали свое удивление и опасение из‑за отсутствия Ушакова. Некоторые боялись, что придется все предприятие отложить, так как могло ведь случиться, что заговор оказался раскрытым и Ушаков был арестован в Петербурге. Другие находили вполне возможным объяснить его отсутствие просто службой, задержавшей его в столице; наконец, он мог получить новый приказ и не решался уведомить их об этом; во всяком случае, его найдут в артиллерийских казармах, и нет ни малейшей необходимости из‑за такого обстоятельства откладывать выполнение плана, для которого все складывалось вполне благоприятно.

Во время этого разговора, который заговорщиками велся шепотом, Мирович сидел задумавшись. Наконец он встал и посмотрел на своих товарищей решительным взглядом, выражавшим непреклонную волю.