Термин “И.” был введен в научный оборот в 1967 Ю. Кристевой (см.) в результате анализа концепции “полифонического романа” М. М. Бахтина, одним из первых зафиксировавшего феномен “переклички” текста с текстами, как предшествующими, так и синхронными ему во времени. В постмодернизме взаимодействие текста со знаковой средой трактуется в статусе фундаментального условия смыслообразования: по мысли Кристевой, “всякое слово (текст) есть... пересечение других слов (текстов)” “диалог различных видов письма письма самого писателя, письма получателя (или персонажа) и, наконец, письма, образованного нынешним или предшествующим культурным контекстом”

По мнению Р Барта, “основу текста составляет... его выход в другие тексты, другие коды, другие знаки”, и, собственно, текст как в процессе письма (см.), так и в процессе чтения (см.) “есть воплощение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов” Как также отмечал Р Барт, “каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т. д. — все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык”

Согласно постмодернизму, смысл текста возникает лишь тогда, когда осуществляется связывание между собой семантических векторов, выходящих в универсальный контекст культуры, выступающий применительно ко всякому тексту как внешняя семиотически организованная среда. Основным понятием постмодернистской концепции И. выступает термин “палимпсест”, переосмысленный Ж. Женеттом в расширительном плане: текст, понимаемый как “палимпсест”, трактуется как пишущийся “поверх” иных текстов, неизбежно проступающих сквозь его семантику. Поскольку письмо тем самым оказывается принципиально невозможным вне фона многослойных семантик И., постольку понятие “чистый лист” утрачивает свой смысл. Постмодернистский стиль мышления предполагает “цитатную основу”, сама же история литературы во многом сводится постмодернизмом ко всевозрастающему обретению ею параметров “литературы цитат” Применительно к “палимпсесту” невозможно разграничить внешнее и внутреннее, привнесенные семантические “блики” и автохтонный континент смысла, поскольку последний только из них и состоит. По Кристевой, текст может рассматриваться лишь в качестве вовлеченного в непреходящий процесс обмена смыслом с культурной средой, и именно в этом процессе реализует себя “безличная продуктивность” текста.

В постмодернизме под “цитатой” понимается не только непосредственное вкрапление текстов и их фрагментов друг в друга, но также и потоки кодов (см.), жанровые связи, нюансированные парафразы, ассоциативные отсылки, еле-еле уловимые аллюзии и т. д. В границах предложенной Ж. Женеттом классификации типов взаимодействия текстов, выделяются:

1) собственно И. как соприсутствие в одном тексте двух и более различных текстов (цитата, плагиат, аллюзия и др.);

2) паратекстуальность как отношение текста к своей части (эпиграфу, заглавию, вставной новелле);

3) метатекстуальность как соотношение текста с собственными “пред- текстами”*

4) гипертекстуальность как пародийное соотношение текста с профанируемыми им иными текстами;

5) архитекстуальность как система жанровых связей текстов.

С позиций культуры постмодерна, “требуется, чтобы отдельные слова- единицы не звучали подобно словесным обрывкам, но наглядно представляли логику и специфические возможности того или иного используемого языка. Только тогда выполняется постмодернистский критерий многоязычия” (В. Велып). В рамках текста осуществляется, по мысли Р Барта, своеобразная коннотация, которая “представляет собой связь, соотнесенность, метку, способную отсылать к иным — предшествующим, последующим или вовсе... внеположным контекстам, к другим местам того же самого (или другого) текста” Специфицируя механизм “межтекс- товых отношений”, У Эко (см.) вводит понятие “интертекстуальный диалог” который определяется им как “феномен, при котором в данном тексте эхом отзываются предшествующие тексты” Барт определял текст в качестве “эхо- камеры” создающей стереофонию из внешних отзвуков. По формулировке Ж. Деррида (см.), в той мере, “в какой уже имеет место текст” имеет место и “сетка текстуальных отсылок к другим текстам”, т. е. смысл “всегда уже выносит себя вовне себя” (выделено мной. А. Г.). Цитата тем самым не представляет собой инородное по отношению к наличному тексту включение, но, напротив, изначально инородный текст (“внешнее”) становится органичным компонентом (“внутренним”) данного текста. Под цитатой таким образом понимается заимствование не столько самого текстового фрагмента, сколько присвоение функциональностилистического кода, репрезентирующего стоящий за ним образ мышления либо традицию. Как отмечал Деррида, осуществляемая деконструкция (см.) текста “должна искать новые способы исследования тех кодов, которые были восприняты”

Постмодерн как этап эволюции культуры ориентирован на неизменно подразумевающиеся (графически не обозначенные) кавычки: по Барту, “текст... образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат — из цитат без кавычек” Само их распознавание — процедура, требующая определенной культурной искушенности: как отмечал Эко, цитата “будет понята лишь в том случае, если зритель догадывается о существовании кое-где кавычек. Отсутствующие в типографском смысле кавычки могут быть обнаружены лишь благодаря внетекстовому знанию” Согласно Эко, для формирования ассоциаций, без которых тот или иной текст не может быть означен, может понадобиться актуализация любого (самого неожиданного) набора культурных кодов: “мы имеем дело с текстами, которые включают в себя цитаты из других текстов, и знание о предшествующих текстах является необходимым условием для восприятия нового текста” Потенциальный читатель тем самым должен быть носителем своего рода “интертекстуальной энциклопедии” (Эко).

Именно в ориентации на читателя (т. е. в “адресности” текста), а не в его отнесенности к определенному автору (“происхождении”) и локализуется, согласно постмодернизму, возникновение смысла. По Барту, интертекстуальная “множественность фокусируется в определенной точке, которой является не автор, как утверждали до сих пор, а читатель. Читатель это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении, а в предназначении... Читатель некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют... текст” Однако ни одному, даже самому “образцовому” читателю уловить все смыслы текста “было бы невозможно, поскольку текст бесконечно открыт в бесконечность” (Барт).

Постмодернистская литература, в связи с этим, оценивается Ф. Джеймисоном (см.) в качестве специфической “паралитературы” в рамках которой “материал более не цитируется... но вводится в саму субстанцию текста” Текст, по мысли Эко, собственно, и являет собой игру смысла, осуществляющуюся посредством игры цитатами и игры цитат: “цитаты... заигрывают с интертекстуальностью” Как подчеркивала Кристева, таковой текст с подвижной игровой (“карнавальной”) структурой “реализуется внутри языка. Именно с этого момента... встает проблема интертекстуальности”

По мысли Деррида, само “понятие текста, продуманное во всех его импликациях, несовместимо с однозначным понятием выражения” Как полагал Барт, прочтение текста “сплошь соткано из цитат, отсылок, отзвуков; все это языки культуры... старые и новые, которые проходят сквозь текст и создают мощную стереофонию”, игра цитат фактически является игрой культурных “языков”, в которой “ни один язык не имеет преимущества перед другим”. Модель текстового анализа Барта явно “требует, чтобы мы представляли себе текст как... переплетение разных голосов, многочисленных кодов, одновременно перепутанных и незавершенных. Повествование — это не плоскость, не таблица; повествование это объем” Или, как отмечал М. Фуко (см.), носитель культуры всегда “имеет дело с неразборчивыми, полустертыми, много раз переписанными пергаментами”