Таким образом, принцип комментария по способу своего функционирования изоморфен концепту Differance (см.) у Ж. Деррида (см.). Комментарий отталкивается от первичного текста, который выступает его основанием, и отталкивает этот текст; тем самым комментарий одновременно означает (различает) инкорпорацию первоначального смысла и свою инаковость (“вне-находимость”) по отношению к нему. Понимание П. С. как комментария к повседневности в конечном итоге переопределяет социологию как особую практику означивания социальности. Тем не менее парадоксы, изначально заложенные в основание П. С. сохранение в ней проективности в виде “проекта уничтожения проекта” дисциплинарная неопределенность, ориентация на плюраль- ность и антиуниверсализм, позволяют предположить, что предлагаемая переин- терпретация “идеи социологии” должна оказаться далеко не последней.

философская метафора, фиксирующая феномен отсутствия для кудьтуры постмодерна препятствий к духовно-интеллектуальной экспансии. Понятие “П. И.” наиболее активно используется в социологических аналитиках постмодернизма (особенно в традиции, ориентированной на исследование процессов духовного развития стран “третьего мира” в контексте распространения постмодернистской культуры).

Согласно Ж. Деррида (см.), “империализм логоса” (см. — А. Г.) как характерная для классической традиции тотальная экспансия европейского рационализма (см. Логоцентризм, Онто-тео-телео-фал- ло-фоно-логоцентризм) сменяется в современной культуре состоянием “П. И.” Последний тем не менее в отличие от “империализма логоса” не может быть рассмотрен в качестве экспансии. Напротив, по Деррида, “П. И.” являет собой продукт распространения такой матрицы мышления, которая в принципе делает невозможной духовную агрессию и последующее доминирование какой бы то ни было интеллектуальной традиции. Согласно постмодернистским аналитикам, в современной культуре должна быть пафосно постулирована принципиальная невозможность философского канона как такового (см. Ацентризм). “П. И.” в таком контексте оказывается феноменом, не только альтернативным экспансии, но и делающим эту процедуру в принципе неосуществимой, ибо сам он является стратегией отказа от мета- нарраций (см.) вообще: как от локальнонациональных, так и от западных (потенциально могущих быть “экспортированными”).

В этом отношении, если модернизм (см.) характеризовался акцентированными европоцентристскими интенциями, то постмодернизм задает ориентацию на культурный полицентризм во всех его проявлениях. Культура эпохи постмодерна выступает как культура, по своему содержанию принципиально “микшированная”: как писал Ж.-Ф. Лиотар (см.), “по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ланч идут в McDonald’s, на обед в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге”

Процесс доминирования постмодернистской парадигмы в современной культуре, находящий выражение в феномене “П. И.” в целом соответствует парадигме “этнокультурного цолицент- ризма” и программе “диалога традиций” фундированных ориентацией на идеалы “глобализации”

(“La con dition postmoderne. Rapport sur le sa- voir”, 1979) программная работа Ж.-Ф. Лиотара (см.), посвященная анализу “состояния знания в наиболее развитых обществах” Лиотар, характеризуя такое состояние культуры как “постмодерн”, основывается на концепции “языковых игр” (см.), избирая ее в качестве метода, и понятиях “дискурсивность” (см.) и “власть знание” у М. Фуко (см.).

Социальность, полагает Лиотар, нельзя мыслить в категориях функционального единства (Т. Парсонс) или диалектических противоположностей (К. Маркс), она носит характер дискурсивной разнородности, в основании которой лежат языковые игры “минимальные отношения для существования общества” ограничивающие возможности его дезинтеграции.

Языковые игры обозначают то, что “каждый из различных видов высказываний может быть определен посредством правил, определяющих их характеристики и возможные употребления” и обладают следующими чертами:

1) правила игры не являются ее легитимацией;

2) изменение правил означает изменение игры;

3) каждое высказывание это ход в игре.

Таким образом знание в своей основе имеет языковые игры, каждой из которых соответствует свой критерий компетенции истина, технологическая эффективность, справедливость, красота.

Нарратив (см.), по Лиотару как “атрибутивная форма обыденного знания”:

1) содержит в себе позитивные или негативные образцы поведения и вырабатывает консенсус относительно критерия компетенции, посредством которого участники языковых игр могут оценить свои действия;

2) сочетает в себе плюрализм языковых игр (денотативных, прескриптив- ных, перформативных и т. д.), которые

3) в свою очередь подчинены правилам, задающим “нарративные должности” участникам;

4) нарратив структурирует время — “является синтезом метра, разбивающего время на равные периоды, и акцента, который изменяет долготу или интенсивность некоторых из них”

Нарратив тем самым строится на “необходимости забывать”

Научное знание, напротив:

основано лишь на одной денотативной игре;

лишь опосредованно порождает социальные связи, а именно: только в той степени, в какой становится профессией и дает начало социальным институциям;

не требует специальной компетенции адресата (т. е. предписанной “нарративной должности”), а только компетенции производящего высказывание;

строится на диахронности и куму- лятивности, предполагающих память и проект.

Различая легитимность “гражданского закона” основанную на идее справедливости, и легитимность научного высказывания, которое, в свою очередь, чтобы восприниматься как таковое и в конечном итоге как истинное, должно удовлетворять совокупности условий (например, экспериментальной проверке), Лиотар тем не менее отмечает свойственную западной культуре “родственность” языка науки и языка этики и политики. С позиции власти легитимация представляет собой процесс, наделяющий законодателя правом провозглашать данный закон в качестве нормы. Тогда как с позиций знания она есть “процесс, по которому законодателю, трактующему научный дискурс, разрешено предписывать указанные условия [...] для того, чтобы некое высказывание составило часть этого дискурса и могло быть принято к вниманию научным сообществом” В силу этого речь должна вестись о проблеме “двойной легитимации”: “кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать?”.

Характеризуя состояние современной науки как кризисное, Лиотар связывает его появление с ситуацией постмодерна и общей делегитимации языковых игр. Возникновение ситуации модерна в науке связывается Лиотаром с возникновением дискурса легитимации вокруг ее статуса, т. е. философии. Модернистская наука, не обладая собственными средствами легитимации, за обоснованием знания обращалась к спекулятивному философскому или политическому “большому повествованию как, например, диалектика духа, герменевтика смысла, освобождение человека разумного или трудящегося, либо увеличение благосостояния” В общем виде, “большое повествование” или “метанарра- ция” (см.), представляет собой эпистемологический конструкт, легитимирующий способы мышления, социальные институции и всю социальную систему и создающий тем самым возможность тотального мировоззрения.

“Постмодернизм” определяется Лиотаром как “недоверие к метанарраци- ям” в результате которого они теряют своих “действующих лиц”, “великих героев”, свои “опасности”, “великие приключения” и “великую цель” рассыпаются на множества локальных языковых элементов и утрачивают свою легитимирующую мощь. Катализатором данного процесса оказалась постнеклассическая наука с ее неопределенностью, неполнотой, неверифи- цируемостью, катастрофичностью, парадоксальностью. Темы энтропии, разногласия, плюрализма, прагматизма, языковой игры вытеснили “великие рассказы” о диалектике и просвещении, антропологии, истине, свободе и справедливости, основанные на духовном единстве, консенсусе между говорящими. Прогресс современной науки превратил цель, функции героев классической философии истории в языковые элементы, прагматичные ценности антииерархичной, дробной постмодернистской культуры с ее чувствительностью к дифференциации и несоизмеримости различных объектов. Попытки технократии управлять социумом с помощью компьютера породили страх перед “технологическим террором” Соотнесение многих научных открытий в различных областях с вопросами морали и политики акцентировали возможность превращения нового знания в информационный товар, служащий узкому кругу людей источником наживы и являющимся одним из инструментов власти.