Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Кардинал-архидиакон,— шепчет епископ Фитцпатрик.

Кто-то падает в обморок. Рядом со мной стоит Луиджи и слушает репортаж о происходящем по крохотному радиоприемнику.

— Все было подстроено заранее,— говорит Кеннет.

Раввин Мюллер шикает на него. Мисс Харшоу начинает всхлипывать. Беверли, непрерывно крестясь, тихо клянется в верности церкви. Великолепное мгновение. Думаю, это поистине самое впечатляющее и соответствующее времени событие, которое мне довелось пережить.

Усиленный динамиками голос кардинала-архидиакона провозглашает:

— Я объявляю вам великую радость. У нас есть Папа!

По мере того как кардинал-архидиакон сообщает миру, что вновь избранный Папа является именно тем кардиналом, той благородной и выдающейся личностью, чьего восхождения на святейший престол мы ждали так долго и с таким напряжением, на площади поднимается и растет ликование.

— Он,— продолжает кардинал-архидиакон,— принял имя...

Конец фразы заглушает восторженный гул толпы, и я поворачиваюсь к Луиджи.

— Кто? Какое имя?

— Систо Сеттимо,— отвечает Луиджи.

Да, вот он, Папа Шестьдесят Седьмой, как мы должны его теперь называть. На балконе появляется небольшая фигурка в золотом одеянии и протягивает руки к собравшимся. Да! Солнце блестит на щеках Папы, на его высоком лбу — и это блеск полированной стали! Луиджи уже на коленях. Я опускаюсь рядом с ним. Мисс Харшоу, Беверли, Кеннет, даже раввин — все становятся на колени, ибо несомненно произошло чудесное событие. Папа подходит к перилам. Сейчас он произнесет традиционное апостольское благословение городу и миру.

— Во имя Господа, который сотворил небеса и землю, труды наши,— произносит он строго и включает реактивные левита-торы под мышками.

Даже с такого расстояния я замечаю два маленьких облачка дыма. Снова белый дым! Папа начинает подниматься в воздух.

— Да благословят вас всемогущий Господь, Отец, Сын и Святой Дух! — провозглашает Папа.

Величественны раскаты его голоса. Тень Папы уже падает на площадь. Он поднимается выше и выше, пока совсем не исчезает из виду. Кеннет толкает в бок Луиджи.

— Всем повторить то же самое,— говорит он и сует в пухлую руку хозяина кафе крупную купюру.

Епископ Фитцпатрик плачет. Раввин Мюллер обнимает мисс Харшоу. Я думаю, новый первосвященник начал свое правление на редкость удачно.

В когтях энтропии

© Перевод Б. Жужунавы

 Из туманного золотистого облака громкоговорителей, парящих в воздухе под потолком каюты космического лайнера, доносится потрескивание эфирных помех. Шипение — открываются коммуникационные фильтры. Сообщение с мостика, без сомнения. Потом вкрадчивый механический голос капитана:

— Мы приближаемся к Панамскому каналу. Всем пассажирам оставаться в капсулах до сигнала отбоя, который последует после входа в канал. Выйдя на дальней стороне, мы полетим на скорости восемьдесят световых лет к системе Персея. Спасибо за внимание.

В каюте Джона Скейна вспыхивает сигнальный шар, заливая ее красным, желтым, зеленым светом не только в видимом спектре, но и в инфракрасном и ультрафиолетовом. Не все, купившие билет на этот лайнер, обладают человеческой восприимчивостью. Сигнал не погаснет, пока Скейн не окажется в безопасности своей капсулы. «Ну же! — как бы говорит ему сигнал,— Давай. Полезай. Панамский канал совсем рядом».

Он послушно поднимается и пересекает узкую каюту, направляясь к конусообразному непрозрачному контейнеру в два с половиной метра высотой, защищающему от пространственных перегрузок при входе в канал. Скейн — высокий угловатый человек с тонкими губами, сильной челюстью, смуглой кожей и черными волосами, плотно прилегающими к черепу с высоким сводом. Глаза выдают в нем человека, на долю которого выпало немало бед. Это пятнадцатый год его «второй жизни». Он в одиночестве летит к одному из миров системы Аббонданцы. Возможно, это последний этап путешествия длиной в несколько лет.

Люк пассажирской капсулы открывается на своих покрытых родием шарнирах, когда сенсоры, уловив массу и тепловое излучение Скейна, сообщают о его приближении. Он залезает внутрь. Капсула герметически закрывается, окутав его однородным магнитным полем.

— Пожалуйста, сядьте,— негромко говорит капсула,— Проденьте руки в стопорные петли, ноги поместите под пластины безопасности. Как только вы сделаете это, автоматически активируются прессорные поля, защищающие от любого повреждения на протяжении всего периода турбулентности.

Скейн, не единожды совершавший путешествия со сверхсветовой скоростью, проделывает все это, не дожидаясь инструкций.

— Хотите послушать музыку? — спрашивает капсула,— Почитать книгу? Посмотреть фильм? Побеседовать?

— Ничего не надо, спасибо,— отвечает Скейн и погружается в ожидание.

Он очень хорошо знает, что такое ожидание. Когда-то он был нетерпелив, но пережитые трудности научили его стоически приниматъ все происходящее. С благодушием Будды он будет сидеть здесь, пока корабль проходит через канал. Молчаливый, одинокий, самодостаточный. Только бы на этот раз обошлось без «фуг», как он их называет. Или, по крайней мере, пытается он договориться со своими демонами, хотя бы без бросков вперед. Если ему суждено снова выпасть из матрицы времени, пусть его закинет в один из вчерашних дней, а не в будущее.

— Мы почти в канале,— любезно сообщает капсула.

— Все в порядке. Нет необходимости присматривать за мной. Просто сообщи, когда можно будет выйти.

Он закрывает глаза и пытается представить себе корабль: хрупкая мерцающая пурпурная игла, пронизывающая тьму на пути к небесному водовороту, вихрю сталкивающихся друг с другом сил, облаку контравариантных тензоров. Панамский канал, так это называется. Промчавшись через него, лайнер приобретет во время перехода такую энергию, что сможет вырваться из обычного четырехмерного пространства: на дальней стороне канала он войдет в странно спокойную зону вселенной, где скорость света является нижним пределом скорости, а каков верхний, не знает никто.

В коридоре звучит сигнал тревоги, низкий лязгающий звук: они в зоне турбулентности канала. Кожа натягивается. Интересно, что творится снаружи? Складки мерцающего черного бархата, обломки разрушенного континуума сворачиваются вокруг корабля? Гигантские молнии бьют по корпусу? Смеющиеся кентавры рассыпают искры в изогнутых небесах? Унылые маски, застывшие в трагической гримасе, покачиваются среди размазанных по небосводу звезд? Мазки оранжевого, зеленого, малинового, изломанные, кривые радуги?

Мы внутри. Лязгающие звуки не смолкают. Начинается следующая фаза путешествия. Скейн сосредоточивается на месте своего назначения, жестко удерживая его образ в сознании. Картинка четкая и живая, хотя он посещал этот мир лишь в своих временных фугах. Слишком часто. Он попадал туда снова, снова и снова в моменты дезориентации во времени. Цвета в этом мире «неправильные»: песок фиолетовый, деревья с голубыми листьями. Слишком много марганца? Слишком мало меди? Он простит миру «неправильные» цвета, если тот дарует ему ответы. И вдруг...

Скейн чувствует в основании шеи знакомую мерзкую пульсацию, кончик позвоночника разбухает, точно воздушный шар. Он бормочет проклятия. Пытается сопротивляться. Как он и опасался, даже капсула не может защитить от этих бросков. За пределами корабля вселенная разваливается на части; отчасти турбулентность проскальзывает сюда и воздействует на Скейна. Для него пространство-время разрушается. Он уходит в фугу. Он цепляется за настоящее, сражается, как может, хоть и понимает, что все тщетно. Течения времени швыряют его, отбрасывают недалеко в будущее, потом на то же расстояние в прошлое, качают, как пузырек в слизи от насекомого, прилипшей к сухому тростнику. Больше он не в силах сопротивляться. Только не вперед, молит он, сам не понимая, к кому обращена его мольба. Только не вперед. Он перестает цепляться за настоящее. И разваливается на части, которые разлетаются по времени.

79
{"b":"201202","o":1}