Она по-прежнему молчала. Я тоже. Вчерашнее поразительное ощущение родства душ породило у меня желание вернуться к состоянию молчания, бездумья, инстинктивных действий. Нужно позавтракать, напомнил я себе, и вызвал трак, чтобы он доставил меня в столовую. Покинув каюту, я с удивлением столкнулся с роботом-стюардом, уже направлявшимся ко мне с подносом. Он, возможно, тоже удивился, но его металлическое лицо никаких чувств не выражало.

— Сегодня я завтракаю в столовой,— сообщил я ему.

— Как скажете, сэр.

Прибыл мой трак. Я забрался на сиденье и на воздушной подушке понесся в столовую.

Столовая на «Мече Ориона» — великолепное помещение на палубе экипажа, неподалеку от Глаза; одна стена полностью из стекла, и это позволяет видеть огни небес. По прихоти дизайнеров мы сидели так, что эта стена располагалась ниже нас, в результате чего все звезды и миры проносились у наших ног. Другие стены из серебристого металла с орнаментом в виде золотых завитков сияли отраженным светом мелькавших мимо звездных скоплений. В центре стол из черного камня, за каждым из семнадцати членов экипажа закреплено определенное место. Это роскошное и в то же время нелепое помещение — напоминание о богатстве и могуществе Службы.

Когда я вошел, там сидели три члена команды. Педрегал — суперкарго, плотный мрачный мужчина, на вид совсем без шеи. Фреско — навигатор, стройный, вертлявый, темнокожий, от полета к полету меняющий пол: он превращался то в мужчину, то в женщину в соответствии со своим личным ритмом. И Рейбак, ответственный за коммуникацию, уже очень пожилой человек. Его тусклый холодный взгляд выражал либо скуку, либо угрозу — я никогда не понимал, что именно.

— Смотрите-ка, вот и капитан,— сказал Педрегал.— Почтил нас своим присутствием.

Все трое обратили на меня любопытные, испытующие взгляды, что, как я уже понял, было неотъемлемой частью жизни новичка на борту корабля Службы: они вечно искали мое самое уязвимое место. В данный момент у меня оно было в парсек шириной, и я не сомневался, что они сразу же все раскроют, но решил отвечать взглядом на взгляд, хитростью на хитрость, испытанием на испытание.

— Доброе утро, джентльмены,— сказал я и добавил, бросив взгляд на Фреско: — Доброе утро, Фреско.

Заняв место во главе стола, я стал ждать, пока меня обслужат.

Я осознавал, почему сегодня утром покинул свою каюту. Отчасти это было следствием того, что во мне поселилась Вокс, отражением ее опрометчивости и импульсивности. Но в основном, понял я, это была моя собственная уловка, разработанная на недосягаемом, скрытом уровне моего двойного сознания. Чтобы успешно скрывать Вокс и дальше, мне следовало перейти в наступление. Вместо того чтобы прятаться у себя в каюте, пробуждая опасные подозрения в сознании сослуживцев, я должен с вызовом, дерзко, почти рисуясь тем, что сделал, расхаживать среди них, притворяясь, будто ничего необычного не происходит, и таким образом заставить их поверить в это. Столь вызывающее поведение было мне несвойственно, но, возможно, я сумею вытянуть запасы дерзости из Вокс. Если нет, мы оба пропали.

Рейбак сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Полагаю, вчерашние волнующие события пробудили в капитане потребность в дружеском общении.

Я посмотрел ему в лицо.

— Мне хватает дружеского общения, Рейбак. Но я согласен — вчера случились волнующие события.

— Грязное дело.— Педрегал тяжело покачал лишенной шеи головой.— И странное. Надо же! Матрица попыталась проникнуть в пассажира. Для меня это что-то новенькое. Вдобавок пассажира потеряли. Скверно. Очень скверно.

— Ну, такое случается, пассажиры порой гибнут,— заметил Рейбак.

— Да, однажды я летал на корабле, где это произошло,— согласился Педрегал.

— Мы потеряли целую группу на «Императоре Каллисто»,— сказал Фреско.— Знаете эту историю? Это было тридцать лет назад. Мы летели с Ван-Бурена в скопление Сан-Педро. Нас зацепила пульсация сверхновой, и дежурный интеллект слегка свихнулся. Взял и загрузил алюминиевую соль в линии питания и убил не то пятнадцать, не то шестнадцать пассажиров. Я видел тела до того, как их отправили в конвертор. Никакой возможности спасти что-либо.

— Да,— кивнул Рейбак,— Слышал я об этом. А вот еще случай произошел на «Королеве Астарте», года два назад. Капитаном там была Челышева — такая маленькая зеленоглазая русская с одного из миров Тройки. Они проводили обычную инвентаризацию и две цифры нечаянно переставили, а потом сигнал о неисправности в системе доставки остался незамеченным. По-моему, тогда погибли шестеро. Преждевременный спуск в кессоне и в результате отравление воздухом. Челышева очень тяжело это переживала. Очень тяжело. Нормально для капитана.

— А еще на «Гекубе»,— сказал Педрегал,— Слава богу, меня там не было. У капитана поехала крыша. Он решил, что на корабле чересчур тихо, пожелал, чтобы по нему разгуливали пассажиры, и начал будить их...

Рейбак вскинул на него удивленный взгляд.

— Ты слышал об этом? Я-то думал, историю постарались замять.

— Слухи всегда просачиваются,— ответил Педрегал с легкой ухмылкой.— Капитана звали Катания-Цзу, со Средиземноморья. Такой, знаете ли, легко возбудимый, как все они. Я тогда работал на «Вальпараисо», и когда мы остановились в системе Сенеки, чтобы подобрать кой-какой груз, мне все рассказал корабельный клерк по имени...

— Ты был на «Вальпараисо»? — спросил Фреско.— Кажется, на том корабле тоже сбежала матрица, десять или одиннадцать лет назад? Вот уж кто был настоящим пожирателем душ, как сказано в отчетах...

— Это уже после меня.— Педрегал махнул рукой.— Но я об этом слышал. Если занимаешься погрузкой и разгрузкой, будешь в курсе всего. Пожиратель душ, говоришь? Я вспомнил о...

И он завел рассказ о кошмаре на одной из поворотных станций в дальнем углу Галакгики, но не успел добраться до середины, как Рейбак перебил его и стал излагать собственную, не менее кровавую историю. А за ним и Фреско, сгоравший от нетерпения, рассказал о корабле, на котором одновременно сбежали три матрицы. Уверен, все делалось в целях моего просвещения: демонстрация того, что Служба серьезно относится ктаким происшествиям, а капитаны, допустившие их, получают несмываемую черную метку в глазах экипажей всех кораблей. Однако их попытки взволновать меня — если они и впрямь хотели этого — не достигли цели. Даже молча Вокс каким-то образом вселяла в меня странную уверенность, позволявшую игнорировать мрачный подтекст этих рассказов.

Я спокойно слушал, вполне прилично играя свою роль: новичок, зачарованный историями, в основе которых лежал опыт, приобретенный во время долгих космических странствий.

— Эти сбежавшие матрицы,— в конце концов заговорил я,— как долго им обычно удается оставаться на свободе?

— Как правило, час-другой,— ответил Рейбак.— Перемещаясь по кораблю, матрица оставляет за собой электрический след. Мы засекаем его, перекрываем позади все пути доступа и ловим ее в какой-нибудь закрытой каюте. Не так уж трудно загнать их обратно в бутылку.

— А если она вселится в какого-нибудь члена экипажа?

— Ну, тогда найти ее еще легче.

Я дерзко спросил:

— Бывало ли так, что сбежавшая матрица вселялась в члена экипажа и ее не находили?

— Никогда,— ответил мне новый голос.

Это оказался Роучер, только что вошедший в столовую. Он стоял у дальнего конца длинного стола, не сводя с меня пристального, испытующего взгляда своих странно светящихся глаз.

— Какой бы хитроумной ни была матрица, рано или поздно «хозяин» придумает способ обратиться за помощью.

— А если «хозяин» не хочет обращаться за помощью?

Роучер внимательно вгляделся в мое лицо.

Может, я слишком обнаглел и выдал себя?

— Но ведь это нарушение инструкций! — с притворным изумлением ответил он.— Это преступление!

Она просила меня взять ее на прогулку в Великий Космос.

Шел третий день после того, как она нашла убежище внутри меня. Жизнь на борту «Меча Ориона» вернулась к обычному распорядку или, точнее, перестроилась на новый распорядок, неотъемлемой частью которого стало присутствие на борту необнаруженной и, по-видимому, недоступной для обнаружения беглой матрицы.