Вчасы, определенные хронометром как ночные, было несравненно тяжелей.
Охваченный огнем, он с криком бежал по коридорам. Словно гигантские белые фонари, над ним склонялись лица. Люди в серой форме и начищенных до блеска сапогах маршировали по его телу. Над ним глумились толпы сограждан. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. Ему являлся Хуан. ТРУС. ТРУС. ТРУС. Жилистое тело Хуана было изувечено; его пытали. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Ему показали в зеркале его собственное лицо — лицо шакала, с длинными желтыми клыками и маленькими подергивающимися глазками. ГОРДИШЬСЯ СОБОЙ? ДОВОЛЕН? СЧАСТЛИВ, ЧТО ЖИВ?
Он обратился за помощью к кораблю. Корабль убаюкивал его в колыбели из серебряных нитей, вводил в его вены холодные капельки неведомых лекарств. Он еще глубже погружался в сон, но все равно к нему прорывались драконы, чудища и василиски, нашептывая издевательства и оскорбления. ПРЕДАТЕЛЬ, ПРЕДАТЕЛЬ, ПРЕДАТЕЛЬ. КАК СМЕЕШЬ ТЫ КРЕПКО СПАТЬ ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО СДЕЛАЛ?
— Послушай,— сказал он как-то утром Лидии,— они убили бы меня в первый же час. Не существовало ни единого шанса найти тебя, Марка, Хуана, кого угодно. Был ли смысл ждать дальше?
— Никакого, Том. Ты поступил умно.
— Но я верно поступил, Лидия?
— Отец, у тебя не было выбора,— вмешалась Линке.— Одно из двух: бежать или погибнуть.
Войтленд бродил по кораблю. Какие мягкие стены, как красива обивка! Умиротворяющие образы скользили по потолку. Чудесные сады радовали душу. У него были книги, игры, музыка...
Каково сейчас в подполье?
— Нам не нужны мученики,— убеждал он Платона,— Благодаря хунте их и так будет много. Нам нужны лидеры. Какой толк от мертвого руководителя?
— Очень мудро, мой друг. Вы сделали себя символом героизма — далекого, совершенного, недосягаемого, в то время как ваши коллеги ведут борьбу. И можете вернуться и послужить своему народу в будущем. Польза же от мученика весьма ограниченна, связана с определенным моментом.
— Вынужден с вами не согласиться,— вкрадчиво возразил Овидий,— Если человек желает быть героем, ему надо твердо стоять на своем и не бежать от последствий. Но какой разумный человек желает быть героем? Вы правильно сделали, друг Войтленд! Идите, пируйте, веселитесь, живите долго и счастливо!
— Ты издеваешься надо мной! — обвинил он Овидия.
— Я не издеваюсь. Я утешаю. Я развлекаю. Но не издеваюсь.
Ночами его преследовал колокольный звон, далекий смех.
Воспаленным воображением владели смутные фигуры, ведьмы, упыри.
— Помогите мне! — взмолился он.— Зачем я брал вас с собой, если от вас нет помощи?
— Мы стараемся,— ответил Хемингуэй.— Мы согласны, что ты поступил разумно.
— Все это слова, чтобы меня успокоить. Вы неискренни...
— Лучше сформулировать иначе, — деликатно вмешался Хуан.— Том, ты был обязан спасти себя. Таким образом ты внес неоценимый вклад в наше общее дело. Ведь нас всех, возможно, уже уничтожили.
— Да, да.
— Так чего бы ты добился, оставшись? Своей смерти? Ну, отвлекись от ложного героизма! — Хуан покачал головой.— Руководитель в изгнании лучше, чем руководитель в могиле. Ты можешь направлять борьбу с Ригеля, если нас нет. Главное — чувствовать динамику ситуации.
— Ты объясняешь так логично, Хуан...
— Мы всегда понимали друг друга.
Войтленд активировал кубик отца.
— А ты что скажешь? Что мне надо было делать — оставаться или уходить?
— Может быть, оставаться, может быть, уходить. Как я могу решать за тебя? Безусловно, практичнее было спастись. Остаться было бы драматичнее.
— Марк?
— Я бы дрался до конца. Зубами, ногтями... Но это я. Наверное, ты поступил правильно, папа. То есть для тебя это правильно.
Войтленд нахмурился.
— Перестань говорить загадками. Скажи прямо — ты меня презираешь?
— Ты же знаешь, что нет,— ответил Марк.
Кубики утешили его. Вскоре он стал спать более крепко, обрел покой.
— В последние дни тебе лучше,— заметила Лидия.
— Наконец отделался от сознания вины,— проговорила Линке.
— Стоило лишь по-другому взглянуть на внутреннюю логику событий,— сказал Хуан.— Надеюсь, теперь тебе все ясно? Может быть, ты думал, что боишься, думал, что спасаешься бегством, но на самом деле ты оказывал услугу республике.
Войтленд ухмыльнулся.
— То есть я поступил правильно, исходя из неправильных соображений?
— Именно. Именно.
— Главное — что ты можешь внести большой вклад в наше дело,— раздался голос отца.— Ты еще молод. У тебя есть время вернуть утраченное.
— Да. Безусловно.
— А не погибнуть героической и бессмысленной смертью,— заключил Хуан.
— С другой стороны,— внезапно сказал Марк,— ты планировал свое спасение загодя. Специально готовил записи, выбирал знаменитостей, которых хотел взять...
Войтленд нахмурился.
— Что ты этим...
— Словно давно принял решение броситься наутек при первых признаках опасности,— продолжила Линке.
— Их слова не лишены смысла,— сказал отец.— Одно дело — разумная самозащита, и совсем другое — неумеренная забота о собственном благополучии.
— Я не хочу сказать, что тебе следовало остаться и погибнуть,— промолвила Лидия,— Я такого никогда не скажу. Но все равно...
— Погодите! — возмутился Войтленд. Кубики неожиданно оборачивались против него.— Что вы несете?!
— Ну и уж из чисто спортивного интереса...— продолжал Хуан.— Если бы стало известно, как заблаговременно ты готовил путь к спасению, с какими удобствами ты направляешься в изгнание...
— Вы должны помогать мне! — закричал Войтленд.— К чему все это? Чего вы хотите добиться?
— Ты знаешь, что мы любим тебя,— сказала Лидия.
— Нам больно видеть твое заблуждение,— произнесла Линке.
— Разве ты не собирался бежать? — спросил Марк.
— Перестаньте! Остановитесь!
— Исключительно из спортивного интереса...
Войтленд кинулся в рубку и вытащил кубик Хуана.
— Мы пытаемся объяснить тебе, дорогой...
Он вытащил куб Лидии, куб Марка, куб Линке, куб отца. На корабле воцарилась тишина.
Войтленд скорчился, задыхаясь, и ждал, пока утихнет раскалывающий голову крик.
Через час, взяв себя в руки, он включил передатчик и настроился на частоту, которую могло бы использовать подполье. Раздался шорох, потрескивание, затем настороженный голос произнес:
— Четыре девять восемь три, принимаем ваш сигнал. Кто вы?
— Войтленд. Президент Войтленд. Я хочу говорить с Хуаном. Вызовите мне Хуана.
— Подождите.
Войтленд ждал. Пощелкивания, гудение, треск.
— Вы слушаете? — раздался голос.— Мы вызвали его. Но говорите быстро. Ему некогда.
— Ну, кто это? — Голос Хуана.
— Том. Том Войтленд, Хуан!
— Это в самом деле ты? — Холодно, за тысячи парсеков, из другой вселенной.— Наслаждаешься путешествием, Том?
— Я должен был связаться с тобой. Узнать... узнать, как дела, что с нашими. Как Марк, Лидия, ты...
— Марка нет — убит при попытке застрелить Макаллистера. Лидия и Линке в тюрьме. Большинство других мертвы. Нас не больше десятка, мы обложены. Разумеется, остался ты.
— Да.
— Сволочь,— тихо проговорил Хуан.— Подлая сволочь. Мы приняли на себя огонь, а ты забрался в корабль и улетел.
— Меня бы тоже убили, Хуан. За мной гнались. Я едва ушел.
— Ты должен был остаться.
— Нет. Нет. Ты говорил другое! Ты говорил, что я прав, что я послужу символом борьбы, воодушевляя...
— Я это говорил?!
— Да! — настаивал Войтленд.— Вернее, твой кубик.
— Убирайся к черту,— сказал Хуан.— Полоумный мерзавец.
— Твоя матрица. Мы обсуждали... ты объяснял...
— Ты сошел с ума? Твои кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой.
— Но я... ты...
— Приятного полета, Том.
— Я не мог остаться на верную смерть! Какая была бы от этого польза? Хуан, помоги мне! Что мне теперь делать?
