Бродский I–IV. Бродский И. Сочинения. СПб., 1997–2001. Т. I–VII.

Calvino 1988. Calvino I. Six Memos for the Next Millenium. The Charles Norton Lectures: 1985–1986 (Lezio americane. Sei proposte il prossimo millenio). Cambridge, 1988.

Ахапкин 2002. Ахапкин Д. Н. «Филологическая метафора» в поэзии Иосифа Бродского. Дис. …канд. филол. наук. СПб., 2002.

Хайдеггер. Хайдеггер М. Что такое метафизика? (Heidegger М. Was ist Metafysik? Wegmarken. Frankfurt am Main, 1967). Рус. пер. — http://epistema.narod.ru/heideggerl.htm.

Кэмбелл 1996. Кэмбелл Т. Трудности перевода стихотворения Иосифа Бродского. Представление с русского на английский // Митин журнал. 1996. Вып. 5 (www.vavilon/ru/metatext/mi53/campbell4.html).

Лимонов 1984. Лимонов Э. Поэт-бухгалтер. Несколько ядовитых наблюдений по поводу феномена И. А. Бродского // Мулета А. / Под ред. Тóлстого (В. Котлярова). Париж, 1984.

Лотман 1998. Лотман М. Поэт и смерть (из заметок о поэтике Бродского) // Блоковский сборник XIV. К 70-летию З. Г. Минц / Под ред. Л. Пильд, Г. Пономаревой. Tartu, 1998.

Ранчин 1997. Ратин А. Памяти Бродского. Религиозно-философские мотивы поэзии Бродского и экзистенциализм // Октябрь. 1997. № 1.

Шерр 2002. Шерр Б. Строфика Бродского: новый взгляд // Как работает стихотворение Бродского. Из исследований славистов на Западе / Редакторы-составители Л. В. Лосев и В. П. Полухина. М., 2002.

Brodsky 1986. Brodsky J. Less than One. Selected Essays. New York, 1986.

Brodsky 1988. Brodsky J. Foreword // An Age Ago. A Selection of Nineteenth-Century Russian Poetry / Selected and translated by Alan Myers with a Foreword and Biographical Notes by Joseph Brodsky. New York, 1988.

Brodsky 1995. Brodsky Joseph: On Grief and Reason. Essays. London, 1995.

Brodsky 2000. Brodsky Joseph: Collected Poems in English. New York, 2000.

Brodsky 1988. Brodsky J. [An interview] // The Boston Globe. 1988. Feb 13. P. 10 (http://www.boston.com/globe/archives/nobel/1988/1988u.html).

Könönen 2003. Könönen M. Four Ways of Writing the City. St. Petersburg-Leningrad as a Metaphor in the Poetry of Joseph Brodsky. Helsinki, 2003.

Steiner 1992. Steiner G. Heidegger. London, 1992 (Fontana Modern Masters Series, ed. by Frank Kermode).

Weber 1999. Weber E. Apocalypses. Prophesies, Cults, and Millenial Beliefs through the Ages. Cambridge, 1999.

Whitrow 1989. Whitrow G. J. Time in History. Views of time from prehistory to the present day. Oxford; New York, 1989.

Wright 1994. WrightG.H. von. Om de yttersta tiderna. En tankelek. Att forstå sin samtid. Tanke och förkunnelse och andra forsook 1945–1994. Stockholm, 1994.

Если посмотреть на фигуру недавно умершего художника и идеолога культуры Тимура Петровича Новикова с точки зрения тех, кто знал его недостаточно хорошо, то о нем можно будет сказать словами автора подробного некролога в лондонской «Таймс»: Новиков выступал за «глубоко идеалистические <…> представления»[1079]. Для людей более приближенных, но находящихся по ту сторону баррикад, местный «Тимур» был интеллектуальным мошенником, чьим отличительным признаком являлся «инфантилизм», эфемерным продуктом переменчивой петербургской моды. Как ни крути, Тимур Новиков был одной из центральных фигур в среде творческой интеллигенции Петербурга бурных 80-х и 90-х годов прошлого века. Одно то, что многие считали его человеком, который инициировал, воплощал и приводил к концу целые «эпохи» в недавней русской (авангардной) культуре, делает его жизнь весьма значительной для истории культуры.

В этой статье я воспользуюсь жанром некролога как своеобразной ретроспективной призмой, чтобы нанести на карту эти эпохи. Некролог как жанр обладает свойством преломлять историю жизни и ее исторический контекст в отвлеченные, легко различимые категории. Обычно мы имеем дело с категориями времени — с «веками», «эрами» или «эпохами», определяемыми некими вехами в жизни покойного. Именно отношение некролога к конечности жизни позволяет придать «всему рассказу» нужный вид и выставить его на всеобщее обозрение, сделать «последний приговор» достоянием истории. Кажется, это и имеет в виду Аристотель, когда говорит, что о жизни — я перефразирую — можно судить лишь после того, как она подошла к концу.

Однако в жизни переход одной эпохи в другую или же их одновременное существование часто бывает неожиданным и противоречивым. Пожалуй, есть некая мрачная ирония в том, что авторы некрологов, курируя свои газетные похоронные залы, выбирают надежно мумифицированные экспонаты. Дуглас Кримп напоминает нам, что музей имеет много общего с мавзолеем[1080] и для успешного художника процесс приобщения к музею некой культуры начинается рано. Таким образом, под «эпохами» в этой статье будут пониматься не только различия временного свойства, но и специфические социокультурные классификации. Главной задачей этой статьи является дать обзор этих классификаций и проанализировать, как они применяются на практике, конструируются и структурируются разными лагерями внутри русской культурной интеллигенции. В целом же я надеюсь, что она положит начало крупному исследовательскому проекту, посвященному конструированию, в терминологии П. Бурдье, культурного поля[1081] в России двух прошедших десятилетий.

Ознакомление с новым для академической науки предметом и тем более предметом, для многих за пределами специальности совершенно незнакомым, требует краткости и конспективности. Потому в первой части статьи я постараюсь снабдить читателя информацией о жизни Новикова, достаточной для элементарного понимания его изменчивых публичных ипостасей. Затем будет описан жанр русского некролога, непостоянство его норм и пресуппозиций; особенности случая самого Новикова будут обсуждаться, исходя из этой общей перспективы. Вторая большая часть статьи будет посвящена анализу некрологов и их контекстуализации. Она покажет, как разным элементам жизни Новикова уделяется особое внимание или невнимание, как некоторые эпизоды опускаются или выдумываются авторами некрологов в их реконструкции его наполненной противоречиями жизни. В особенности она продемонстрирует, как решаются несоответствия между его многочисленными ипостасями и формируются варианты «пригодного прошлого», которые варьируются в соответствии с позициями авторов некрологов внутри специальности. Используя обращения авторов к отдельным «эпохам» как ключ к определению этих позиций, я проведу соответствия между социокультурными классификациями и структурой поля в целом.

Останки Тимура Новикова наконец были преданы земле Смоленского кладбища на Васильевском острове 26 мая 2002 года. Мы почти привычно говорим «наконец» потому что, несмотря на ранний уход в возрасте 43 лет, его смерть, физическая и метафорическая, еще задолго до этого стала излюбленной темой разговоров о нем. И хотя друзья и коллеги из тех, что знали о его продолжительной болезни, давно предвидели этот конец, кажется странным, что ни один некролог, опубликованный на русском языке, не упомянул истинной причины смерти Новикова. Почти не подлежит сомнению, что Новиков умер от СПИДа (в его кругах это был секрет Полишинеля), однако сам этот факт не так интересен, как попытки умолчать о нем в прессе[1082]. Вместо того чтобы установить основную медицинскую причину его смерти, те авторы, которые осмеливались нарушить тему-табу, сообщали лишь о побочных заболеваниях: энцефалит — по версии Фаины Балахонской из «Времени новостей», пневмония — по версии Михаила Сидлина из «Независимой газеты». Подобным же образом ни один некролог, опубликованный в мировых СМИ, не говорил о том, что Новиков был гомосексуалистом[1083]. Правда, для тех, кто был «в курсе», были намеки, но неслучайно заголовок Сидлина «Вирус авангарда» (он также использован в сообщении Pravda.ru) является все-таки эвфемизмом, некогда придуманным самим Новиковым[1084].