Почему же все-таки рассказ о Станкевиче явился настолько неожиданным и приобрел такое совершенно уникальное значение для последующих поколений? Почему своей неактуальностью он оказался настолько актуальным для эпохи современности?
Если постараться выявить типологически особенности биографии Станкевича, то можно было бы такой тип биографического повествования назвать «жизнью философа». Наиболее существенным представляется здесь то, что занятие философией в данном случае понимается не столько как умозрительные спекуляции, а как инструмент формирования собственной нравственности: «у нас роль философии была значительнее, [поскольку] разоблачала нечистые движения сердца, как бы тонки и мимолетны они ни были. <…> Никогда не заслоняя собой ни математических, ни естественных, ни всяких других наук, она была у нас домашним делом, приучившим ум искать нравственные законы для каждого явления в мире и обращавшим все вокруг себя в разумное существо, наделенное словом, поучением и мыслью» (Анненков 1857: 711)[243]. Рассказ о жизни Станкевича позволял рассматривать индивида вне существующих схем жизнестроительства, сосредотачиваясь на этапе, фактически предшествующем активной общественной деятельности, то есть этапе формирования субъекта этой деятельности с обязательным поиском новых источников нравственного самоосознания.
Одной из основных идей биографии Станкевича является эксплицитно присутствующая в ней мысль, что в настоящее время моральным фундаментом общества должен стать идеал частного, противопоставленного институциональной сфере как сфере легитимного этического опыта. Из этого можно сделать вывод, что намечается постепенный переход от концепции добродетели, ориентированной на публичную сферу (как, например, у Руссо, с его идеей общей воли, которой подчиняется воля индивидуальная), к частной добродетельности, подразумевающей самовоспитание и постоянную рефлексию над собственным опытом, в противоположность официальной педагогике, настаивающей на подчинении правилам, навязываемым обществу извне, и следовании общепризнанным образцам. «Вышедшее из жизни, — пишет Галахов, — сделается, в свою очередь, двигателем жизни. В этом плодотворном взаимодействии настоящего и прошедшего и в связи их с будущим, в этой работе без конца и отдыха, в этой формировке современного миросозерцания, при котором все прежния воззрения перелагаются на иной тон, заданный новою мыслью, <…> состоит истинное достоинство разума, величайшая сладость жизни» (Галахов 1848: 10).
«Жизнь Станкевича» открывает галерею жизнеописаний, главной темой которых оказывается в конечном счете «жизнь в обществе» и «заслуги перед обществом». Эпоха интереса к жизнеописаниям такого типа пришлась на время ожесточенных дискуссий и споров, которые велись в русских периодических изданиях по поводу всех наиболее насущных проблем. Активизация общественной жизни обеспечила интерес к биографическим нарративам, превратила их в инструмент рационализации процессов, происходящих в социальной жизни. В дальнейшем, с активизацией революционных настроений, в русском обществе возникла целая категория фактически подцензурных биографий[244], находящихся вне сферы публичного обсуждения. Но история этой разновидности биографического жанра — это уже совсем другая история, рассуждение о «пользе и вреде» которой выходит за рамки данной статьи.
Литература
Анненков 1928. Анненков П. В. Литературные воспоминания. Л., 1928.
Анненков 1857. Анненков П. В. Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография // Русский вестник. 1857. Февраль. Кн. 1. С. 441–490; Февраль. Кн. 2. С. 695–738; Апрель. Кн. 1. С. 357–398.
Архангельский К. П. 1826. Архангельский К. П. По поводу первой биографии Н. В. Станкевича. Воронеж, 1826.
Архангельский М. 1857. Архангельский М. Руководство к изучению словесности и практическому упражнению в сочинении. СПб., 1857.
Булгарин 1836. Булгарин Ф. В. Сочинения. СПб., 1836. Ч. 2.
Видок Фиглярин 1998. Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Публ., сост., предисл. и коммент. А. И. Рейтблата. М., 1998.
Вяземский 1848. Вяземский П. В. Фон-Визин. СПб., 1848.
Галахов 1848. Галахов А. Д. Русская литература в 1847 году // Отечественные записки. 1848. Январь. С. 1–30. Отдел V.
Герцен 1956. Герцен А. И. Былое и думы. 1852–1868 // Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 8. Ч. I–III.
Гинзбург 1977. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л., 1977.
Гросул 2003. Гросул В.Я. Русское общество XVIII–XIX веков: Традиции и новации. М., 2003.
Дубин 2001. Дубин Б. Слово — письмо — литература. М., 2001.
Егоров 1982. Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века. Л., 1982.
Зеленецкий 1849. Зеленецкий К. Частная риторика. Одесса, 1849.
Ключевский 1989. Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. М., 1989. Т. VI.
Льховский 1858. Льховский И. И. Н. В. Станкевич. Переписка его и биография, написанная П. В. Анненковым // Библиотека для чтения. 1858. № 3. С. 1–46. Отдел V.
Майков 1846. Майков В. Стихотворения Кольцова // Отечественные записки. 1846. Ноябрь. С. 1–38. Отдел V.
Майков 1847. Майков В. Нечто о русской литературе в 1846 году // Отечественные записки. 1847. Январь. С. 1–17. Отдел V.
Могильнер 1999. Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М., 1999.
Никитенко 1867. Никитенко А. В. Михаил Павлович Вроченко. СПб., 1867.
Ницше 1990. Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. I.
Павлов 1857. Павлов Н. Биограф-ориенталист // Русский вестник. 1857. Февраль. Т. 3. С. 211–254.
Пример благотворения 1786. Пример благотворения // Зеркало Света: Ежедневное издание. 1786–1787. Ч. II С. 144–149.
Пыпин 1867. Пыпин А. Н. Русские масоны XVIII века // Вестник Европы. 1867. Июнь. С. 51–106.
Пыпин 1916. Пыпин А. Н. Русское масонство XVIII века и первая четверть XIX века. Пг., 1916.
Скабичевский 1895. Скабичевский А. Соч.: В 2 т. СПб., 1895. Т. 1.
Тартаковский 1991. Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX века. М., 1991.
Христиани 1837. Христиани Х. Х. Некролог// Северная пчела. 1837. Июль. № 167.
Чернышевский 1855. Чернышевский Н. Г. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского Университета // Современник. 1855. Апрель. № 4. С. 25–39. Отдел IV.
Чтение книг 1832. Чтение книг или указание, каким образом, какие книги и для чего читать должно. М., 1832.
Brown 1966. Brown Е. Stankevich and his Moscow circle. 1830–1840. Stanford, 1966.
White 1987. White H. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore, 1987.
Петер Альберт Йенсен
Проблема изменения и времени у Толстого и Чехова. К постановке вопроса
Для чего дал нам Бог сознание, когда оно только мешает жизни?[245]
Часть третья третьего тома «Войны и мира» начинается так:
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений[246].
