В современной критике главы из романа, напечатанные в «Речи», были прочтены как злобный пасквиль на Горького[753]; так же воспринял их и Горький. Весной 1912 года он писал Л. Андрееву: «Началась в литературе русской какая-то — странная портретная полоса <…> старичок Тетерников размалевал меня…»[754]. На памфлет Сологуба Горький ответил памфлетом — в том же году он напечатал в газете «Русское слово» сказку (сказка III из цикла «Русские сказки»)[755], в которой высмеяны создатели «кладбищенской литературы», в том числе и Сологуб — в образе Смертяшкина. Разразился скандал.
Первая попытка прокомментировать инцидент между писателями была предпринята A. Л. Дымшицем при подготовке издания «Мелкого беса» 1933 года (изд-во «Academia»). Дымшиц намеревался включить эпизоды, повествующие о Тургеневе и Шарике, в приложение к основному тексту романа, в составе вариантов, в связи с чем им была написана статья «Максим Горький и Федор Сологуб (К истории одного пасквиля)». Возможность републикации этих фрагментов обсуждалась издательством совместно с Горьким (в архиве сохранилась статья Дымшица и текст соответствующих эпизодов из романа с правкой Горького)[756]. Писатель не возражал против включения в книгу «пасквильных глав», о чем сообщил издательству «Academia»[757]; тем не менее главы «Сергей Тургенев и Шарик» и сопроводительная статья Дымшица в этом издании «Мелкого беса» напечатаны не были[758].
Примечательно в этой связи, что инициатива переиздания романа исходила непосредственно от Горького. В 1928 году, корректируя пятилетний перспективный план ГИЗа по изданию классиков, он рекомендовал включить в него роман «Мелкий бес»:
Из всей прозы Сологуба это, — на мой взгляд, — единственная книга, которую следует издать. В лице Передонова автор дал тип педагога эпохи самодержавия наиболее удачный, несмотря на его — Передонова — патологию. Все, что до Сологуба писалось о педагоге — «человек в футляре», — покрыто, завершено Сологубом. Книга эта требует предисловия, которое <дало> бы хорошую картину эпохи, «передоновщины». Необходимо указать на роман «Мелкий бес» Г. Манна, почти совершенно аналогичный роману Сологуба. Роман Г. Манна вышел в изд<ании> Саблина[759].
Однако Н. К. Крупская считала нецелесообразным издавать Сологуба[760], — возможно, она не учла мнение Ленина о «Мелком бесе». В статье «К вопросу о политике Министерства народного просвещения» (1913) Ленин отметил общественно-политическое значение романа, назвав «заслуженнейшим Передоновым» некоего государственного чиновника, поставленного «на виднейшие места в области „работы“ (сыскной и палаческой „работы“) нашего министерства народного одурачения»[761].
Личное знакомство Сологуба и Горького состоялось не ранее декабря 1905 года[762], то есть после публикации «Мелкого беса» в журнале «Вопросы жизни» (1905. № 6–11), из чего следует, что в годы работы над романом автор не имел возможности «слепить с натуры» своего героя. Высказывания Сологуба о происхождении персонажей — Тургенева и Шарика — носили несколько противоречивый характер.
В 1912 году в интервью для газеты «Биржевые ведомости» писатель заметил:
Из «Мелкого беса» я намеренно вырезал страницы, где описан приезд в провинциальный город двух литераторов и их там приключения. Сделал я это единственно из опасения, что здесь будут искать живых людей, хотя на самом деле я передал тут только свои старые впечатления, вынесенные мною из приезда некогда в уездный город, где я жил, двух петербургских посредственных литераторов. <…> в моем рассказе действительно увидели памфлет, и одна газета распознала в одном из героев — Горького, хотя я писал эти главы, когда еще Горького не было в помине[763].
В то же время, в личной переписке с А. Измайловым, в декабрьском письме 1912 года Сологуб сообщал:
…в главах, которые я не включал в текст «Мелкого беса» и напечатал отдельно в «Речи» нынче весною, есть, правда, кое-какие намеки на Горького (речь в буфете), но есть много и такого, что на образ Горького не натягивается. Списаны эти два писателя не с Горького, а с двух литераторов, с которыми я встретился в Крестцах в 1884 г., и уже потом прибавлено кое-что из позднейших наблюдений[764].
Из приведенных комментариев следует, что в процессе работы над романом Сологуб сначала абстрагировал персонажи от конкретных лиц, а затем переадресовал их — создал образы, отсылавшие читателей к хорошо известным и пользовавшимся популярностью фигурам.
В конце 1890-х годов о Горьком писали почти все столичные газеты и журналы. Интерес к нему резко возрос после выхода в 1897–1898 годах двух томов его «Очерков и рассказов» и завершения в 1899 году в «Жизни» публикации «Фомы Гордеева». На волне стремительно усиливавшейся популярности Горького редакция журнала «Жизнь» 4 октября 1899 года устраивает в честь него банкет (это был первый приезд писателя в Петербург). На торжестве присутствовало около 80 человек — видные представители литературы, журналистики, искусства и науки, сотрудники «Жизни», «Русского богатства», «Мира Божьего» и только что закрытого «Начала». В числе приглашенных были Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус, с которыми Сологуб был дружен.
В кругу Мережковских, несомненно, обсуждали появление Горького в петербургском литературном мире, а также его не вполне корректное поведение на банкете: «Отвечая на обращенный к нему тост, который был встречен аплодисментами, Горький допустил неловкость, простительную для неопытного оратора: он сказал, что „на безлюдье и Фома дворянин“. Неловкость сгладил В. А. Поссе, он сказал, что в присутствии Михайловского и Короленко нельзя считать русскую литературу „безрыбьем“»[765]. 4–5 октября Горький писал Е. П. Пешковой: «Струве говорил мне речь. И — представь! — отвечая ему, я всех, незаметно для себя, обругал. Увы мне! А впрочем — чорт с ними. Все это в сущности сволочь, а не литература»[766].
По-видимому, устные отзывы Мережковских о Горьком, с которым после нескольких встреч у них сложились отношения конфронтации[767], оказали определенное влияние на Сологуба в его восприятии писателя. Информацию о «герое дня» он также мог получить и непосредственно от Ф. Ф. Фидлера, с которым встречался на «пятницах» К. К. Случевского.
Приезд Горького в столицу широко муссировался в литературной и окололитературной среде. Почти ежедневно писатель встречался с большим числом лиц, причастных к журналистике или хорошо известных в кругах петербургской интеллигенции. 7 октября он посетил Ф. Ф. Фидлера, у которого встретил М. Н. Альбова и К. С. Баранцевича; 8 октября обедал у В. Г. Короленко вместе с Н. К. Михайловским, Н. Ф. Анненским и С. Я. Елпатьевским; 14 и 18 октября виделся с Л. Я. Гуревич; 17 октября присутствовал на ужине у издательницы «Мира Божьего» А. А. Давыдовой, на котором были также Мережковские[768].
Популярности Горького немало способствовали его выступления в студенческой аудитории 17 и 21 октября, имевшие оглушительный успех. В газетах первый приезд писателя в столицу получил весьма скромное освещение, но даже по этим немногочисленным откликам, перепечатанным в провинциальной прессе, можно составить представление о впечатлении, произведенном Горьким на петербургскую общественность. В частности, газета «Одесские новости» писала: «…его имя, поставленное в числе участников какого-либо литературного вечера, заранее обеспечивало последнему самый выдающийся успех <…>. Молодежь искала случая видеть этого писателя и, может быть, в его глазах прочесть программу будущего. Портрета Горького добивались настойчиво и почти болезненно <…> Копии с нижегородской карточки, продававшиеся среди молодежи с благотворительной целью, имели самое широкое распространение»[769].
