Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Рассказ о деле Григорьева, с новыми деталями, Сологуб повторил в письме к бывшему сокурснику Ивану Логгиновичу Шаталову (январь 1885):

История с Григорьевым была тягостна для меня. Общество, большинством своих членов, уверяло, что это шантаж; особа, которой я верю, и не могу не верить, говорила, что это преступление. Моя мать должна была давать показания судебному следователю: в нем были некоторые, хотя в сущности неважные, улики против Григорьева. Затем, в конце следствия, и я давал показание, в котором никаких улик против Григорьева не было.

Впрочем, улик оказалось недостаточно для предания суду. По отношению ко мне лично тут приплетались старые счеты. Мои приятели, — а их у меня было тогда уже много, — обрадовались случаю и пустили в ход всевозможные клеветы: приписывались самые низкие мотивы. Бороться было трудно, о многом я узнавал слишком поздно, да и борьба была бесцельна. Зато со мной сочли нужным бороться усердно: клеветы, застращиванья и даже науськиванье учеников. И до сих пор ведут подкопы. На днях пришлось защищаться от обвинения в том, что я будто бы ударил одного из учеников. Директору сделали сообщение, что я в Бога не верю и в церковь не хожу. — Вот я и начал разведывать в уездных училищах, не найдется ли кто желающий поменяться местами: выбираться отсюда надо: здесь я со всеми почти раззнакомился — и сестра уехала в Петербург[161].

Через десять лет после крестецких событий Григорьев неожиданно объявился в Петербурге и пришел к «виновнику» своих злоключений. Сологуб оставил запись об этой встрече:

21 июля 1893 г. Алексей П. Григорьев. Около полудня Оля

(О. К. Тетерникова. — М.П.)
принесла мне записку:

— Смотри, кто хочет с тобой говорить.

Читаю: «У Федора Кузьмича просит минутного разговора Алексей Григорьев».

Я не сразу понял, кто этот Григорьев. Вдруг догадался.

— Сказать ему, чтоб сюда шел?

Выхожу в переднюю. Григорьев стоит за дверью. Я пригласил его в комнату. Прошмыгал. Лицо опухлое, красное, но мало изменилось. Рваное пальто. Невозможно рваные штаны и обшмыганные опорки или что-то вроде на ногах.

— Простите, что осмелился к Вам явиться.

— Садитесь, — говорю я, — показывая на кресло и приводя в порядок свои заметки.

— Узнали?

— Да, узнал.

— Вы знаете мою историю?

— Да, немного, слышал…

— Ну, да я не хочу самозванствовать. Вот прочтите.

Развертывает из грязной бумаги еще чистый паспорт и дает мне. Вижу: «лишенный особых прав и преимуществ, бывший коллежский секретарь». Неожиданность! Я прочитал внимательно.

— Я знаю, что к вам последнему мог бы обратиться. Но, зная вас за гуманного человека…

Оказывается, что просит на хлеб. Я в затруднении. Взял от меня паспорт, опять завернул.

— Мне бы только успокоиться, копеек 15–17 в день, поесть, ночлег…

Говорю ему: я сам теперь в таком положении, не получаю… Он не дослушал:

— Хоть сколько-нибудь, чего не жалко нищему. Тот же ведь нищий.

Оля пришла.

— Неужели нельзя вам успокоиться? Ведь вы учитель, достали бы место.

— Все это пропало.

— Ну, в духовные.

— В монастырь разве.

— Да ведь вы священника сын.

— Все пропало, вот ваш брат знает…

Оля настаивает. Наконец признается, что сидел 7 месяцев в одиночном заключении. Оля пошла собрать ему белья. Обедать предлагал.

— Вот вы меня посадили, а тут гадость.

Выбросил за окно вшу или блоху. От обеда отказывался, но поел. Противно, почти до тошноты. Во время еды железы около-язычные наливаются. Дал мне пощупать.

— Давно не ел мяса, оттого.

После обеда вышел в комнату, отнес чашку с кофе. Оля шепчет мне: дай хоть 20 копеек.

— Дай монету, у меня все медь.

Она вынула 60 копеек.

— Много?

— Дай, дай уж!

Выношу ему:

— Что касается денег, уж вы извините…

— Вы меня простите.

Просит прошения. Уходит. Уходя:

— Пойду в кабак, не пить, нет, там можно одёжи добыть[162].

Крестецкая история в «Тяжелых снах» не претерпела сколько-нибудь серьезной трансформации (за исключением столь неожиданного «эпилога»); ее действующие лица послужили прототипами героев романа: учитель 3-го класса Григорьев — Молина, Сологуб и Татьяна Семеновна Тетерникова — Шестова и его тетки. Алексея Степановича Мотовилова писатель «слепил» из двух братьев Розенбергов[163]. Прототипом Галактиона Васильевича Крикунова был учитель-инспектор Крестецкого училища Александр Николаевич Бальзаминов (1879–1887) по прозвищу «Сосулька», Баглаева — Юрий Александрович Миллер-Крестцов[164]. Законоучитель Остроумов выведен в образе отца Андрея[165].

В подготовительных материалах к роману сохранились портретные характеристики крестецких жителей — зарисовки с натуры:

Розенберг Александр Петрович. Блюм, как его звал Григорьев. Почетная мебель нашего училища, как звал его я. Но мы оба ошибались. Он имел закулисное влияние на наши пошлые делишки и этим влиянием очень дорожил. Киндер[166] ему завидовал втайне, но не хотел этого сильно обнаруживать. Блюм любил говорить о добродетели с суровым пафосом и торжественными жестами. О нем говорят, что разбогател кражей. Прибыл в Крестцы налегке, в рваных сапогах. Происхождения темного, может быть, жид, хотя именовался впоследствии бароном фон Розенбергом. Поступил управляющим имениями Томилиной, которая была начальницей какого-то девичьего института. Дрова на сруб. Сплав на Мсте. Пороги. Подложные свидетельства о потонувших барках. Но сам умел провести все барки без порчи: сделка с лоцманами. Отсюда пошла поговорка, что Блюм проглотил 77 барок. Кто-то донес. Приехали обревизовать его. Прогнали, но больше ничего сделать не могли.

А он оперился. Дом. Лавочка. Жена — маленькая, довольно вульгарная барынька с большими барскими претензиями, но едва ли солидного барского происхождения. Дети вышли или глуховаты, или глуповаты. Попал в мировые судьи. Мужики стали говорить: пойдем к мировому селедки покупать. В лавке сидел сам, и жена, и дочки, которым приходилось слушать курьезы от наивных мужиков, привыкших называть вещи их настоящим именем и матюгаться. Сам удобрял свой огород: сидит себе на грядках с бумажкой в руках. Худой, длинный, борода седеет, сильный брюнет. Раздражителен и мстителен. <…>

Посещает уроки и делает им оценку. Нравится, что ученик стоит на коленях: учитель строг. Вступается за обиженного учителем сына купца, производит дознание и потом доносит директору. <…> Принимает слишком деятельное участие в деле Григорьева: давление на свидетелей, составление адресов к разным начальствам по этому поводу и сбор для них податей, торжественное шествие с Григорьевым по городу. Речи на актах в пользу Гр<игорьева>. <…> Имеет любовницу, свою ключницу. — Пьян не бывает и пьет мало, предположительно свои кислые наливки. Процесс в Новгородском окружном суде из-за данной ему пощечины[167].

Остроумов Николай Иванович, протоиерей. Пьяница — это одна из главнейших его отличительных черт. Даже водку покупает из экономии целыми ведрами и перепродает ее своим знакомым. Пьет ежедневно за обедом, а всякими торжественными случаями пользуется для сильного пьянства, причем иногда нализывается до полнейшего бесчувствия, как это было с ним в городском училище на Масленице, после вечера, где мы все так плачевно себя показали. Бывало, что являлся в церковь пьяный. Обругал покойника. Не хотел вырыть похороненного в летаргическом сне. Были жалобы. Но есть родственник где-то в консистории. — Охотится с ружьем, что делает втайне. Для таких охот купил у меня старое пальто. Имеет свою лошадку и экипаж. Большой лицемер; говорит, что совершение литургии вызывает в нем экстаз. Неверующих ненавидит фанатически. Мой разговор с ним по этому поводу. Ненависть к Славяниновым.

Корыстолюбец: ко мне перестал ездить с крестом с первого же раза, я постеснялся дать ему денег, хоть они и были приготовлены. Побывав у меня раз вечером, осудил, что нечего было есть, что был только чай да простая водка, дома пришлось ужинать. Свою служанку, Константинову, грозил высечь с помощью дьячка: заведет в сарай, да так там… С тех пор она не смеет грубить, только дулась да ворчала опасливо про себя. Довольно умен, однако и не столько умен, сколько мелочно-хитер. Раскланивается, низко снимая шляпу. Водит знакомства со всеми горожанами покрупнее; помещики уезда, которые поважнее, тоже его друзья.

В училище занимается лениво: раньше полчаса в класс не идет. У него порядок: кто не знает урока, должен сам на колени становиться. Назначались аудиторы для проверки знаний, так что уйти от стояния на коленях было невозможно. Придет иногда в класс минут на 5, сядет на ученический стол, перед толпою коленопреклоненных мальчишек, поговорит с ними, спросит, объяснит, продержит всю перемену — и покоен. При начальстве же суетлив, ходит в камилавке (которую зовет, впрочем, кивером) — не снимает ее ни в классе, ни на улице, так она ему шапкой и служит. При этом бывает очень озабочен. — Сидеть на стуле в учительской ему надоело: он все пробовал валяться, да неловко. Добился приобретения кушетки и владел ею безраздельно, придет и заляжет[168].

Бальзаминов Александр Николаевич. Был штатным смотрит<елем> уездн<ых> уч<илищ> в Борисове. Сочинил какой-то учебник, напечатанный, но почти не проданный <…>; эту арифметику предлагал мне обработать и потом напечатать совокупно. Высокий, пергаментное лицо, синие очки, глуховатый голос. Ходит очень быстро, зимой в своем тулупчике. Посвящен в стихарь. Из духовных. Пьет только рюмку, другую вина. В обществе скромен. В карты играет — преферанс и учится в винт. Дело ведет спустя рукава. Уроки на полчаса, а то и меньше. В конце года скажет: да, этот год мы очень плохо занимались; в будущем надо получше заняться. Но и в будущем то же. Любил, вместо даванья уроков, порассказать о Западном крае, о католиках-поляках и о жидах; жидовской школе; киндерша. Получил и сам прозвище Киндер-Бальзам. <…> К сечению учеников относился с добродушной похотливостью, но обнаруживать это остерегался: не сразу позволил Цареву высечь сына в училище, и позволил только внизу, не при товарищах. Зато отправлял иногда учеников домой со сторожем и с приказом — сечь, причем назначалось и число ударов…[169]

вернуться

161

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. Ед. хр. 42.

вернуться

162

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 19–19 об.

вернуться

163

Александр Петрович Розенберг (ум. 1902) — крестецкий помещик, барон, поручик в отставке, городской голова, почетный мировой судья, его брат — Василий Петрович (ум. 1913) — предводитель крестецкого дворянства, штабс-капитан в отставке. В отличие от персонажа романа, оба умерли собственной смертью. О братьях Розенбергах сделана запись в «Алфавитном списке знакомых», составленном Сологубом (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 83. Л. 37 об.). Двухэтажный каменный дом Розенбергов на Московской улице сохранился в поселке Крестцы, в наши дни его занимает городская администрация.

вернуться

164

Ю. А. Миллер-Крестцов участвовал во всех общественных крестецких мероприятиях, переписывался с Достоевским (письмо не сохранилось).

вернуться

165

О прототипах персонажей романа см.: Абрамов В. В. Не только учитель // Крестцы. — 2001. 28 апреля.

вернуться

166

Прозвище А. Н. Бальзаминова.

вернуться

167

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 209–209 об.

вернуться

168

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее — РНБ). Ф. 724. Ед. хр. 7. Л. 17. Ср. рассказ об отце Андрее в «Тяжелых снах»: «В глубине столовой даже и днем сумеречно. Там поставец с настойками. Возле него бочонок дубового дерева с водкою, особо приятного вкуса и значительной крепости. Эту водку отец Андрей выписывал прямо с завода, для себя и для некоторых друзей, в складчину» (Сологуб Федор. Тяжелые сны: Роман. Рассказы. — С. 187).

вернуться

169

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 231. Сологуб упоминал Бальюминова в стихотворениях на тему телесных наказаний, см.: «Бальзаминов собирал…», «Вот четыре мальчугана…», «В переплетной мастерской…», «Я — учитель, ну так что же!..» (Сологуб Ф. Цикл «Из дневника» // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. — С. 114; см. также Приложение III [в файле — раздел «Приложения», «Приложение III. „Из дневника“. Стихотворения» — прим. верст.]); его имя встречается также в «Канве к биографии». — С. 253.

18
{"b":"200786","o":1}