Да, Василия он упустил… Иначе не было бы у того уверенности, что мир только для него, и только его собственное состояние созвучно настроению окружающих. Он бы не стремился выжать все, что можно, из бабушки, матери, отца и непременно приехал…
Глава седьмая
Сережа уже часа два возился в своей «экспериментальной мастерской». Так назвал он кладовушку возле кухни, куда, с благословения мамы, притащил когда-то старый трансформатор, куски фанеры и паяльник.
Сооружения из консервных банок, разобранных ходиков и бывших в употреблении предохранителей были начальной продукцией этой мастерской. Виталий Андреевич купил Сереже набор инструментов, добыл листовой дюраль, резину для колес, помогал мастерить радиоуправляемую модель самолета «Оса». Но кустарщина кончилась, когда Сережа записался в городской кружок юных ракетчиков и стал часами пропадать «на космодроме Звездного городка».
Теперь мастерская стала играть чисто подсобную роль.
Время, когда Сережа годами собирал деньги на покупку микродвигателя и запрашивал Союзпосылторг, можно ли приобрести реактивный двигатель, осталось далеко позади.
В «Звездном городке» руководитель кружка инженер-конструктор Павел Иванович учил ребят делать чертежи корпусов ракет, разрабатывать «топливо», проводил с ними замер высоты полетов тех ракет, что они строили, составлял разные графики.
Они даже запустили в небеса лягушку, и эта путешественница вполне благополучно приземлилась на парашюте.
У них в «Звездном городке» появился свой «генеральный конструктор» — Федор Громов из девятого класса и «главный теоретик» — очкарик Платоша из Сережиного класса. Ну этот — прямо восьмое чудо света: лоб шишковатый, между бровей, как у мыслителя, пролегла глубокая морщина.
Физику, химию, космонавтику Платоша знает, как бог.
Вот обещал прийти в 18.00, значит, через десять минут будет. Точность — его первейшее качество.
Сережа подошел к окну. Небо заволокло синими тучами. Он включил свет. В это мгновение луч солнца прорвался сквозь тучи, и показалось, что ярче вспыхнула лампочка в комнате.
Родители пошли в театр Горького смотреть какую-то «Хитроумную влюбленную». Интересно, ему с Варей это подойдет! «Глупо в космический век придерживаться мерок века паровозов, когда писалось „Детям до 16 лет…“ Мы теперь созреваем раньше, и можно было бы писать; „До 14 лет…“»
Раздался условный звонок: два коротких, один длинный и снова два коротких. Платоша!
Он пришел не один, а с Венькой Жмаховым из седьмого «Д». У Веньки подвижное, белокожее, с хрящеватым носом лицо, язвительная складка губ. Волосы на голове всегда такие, будто он недавно выкупался, а обсохнуть толком не успел. На тонкой шее перекатывается классический кадык. По поводу этого кадыка Венька сам острит: «Мне бы петь, но я умею только кукарекать» — и действительно здорово выводит петушиные рулады. Юркого, неугомонного Веньку вся школа чтит как острослова и знатока истории. Он вышел победителем даже на городском конкурсе юных историков, заработал путевку для поездки в ленинградские музеи.
— Приветик звездоплавателю! — картинно потряс ладошкой над нечесаной головой Венька и, плюхнувшись в кресло, сообщил: — Сенсационная новость: заработал сегодня пятерку у Жанны.
Жанна Ивановна преподавала математику во всех седьмых классах их школы. Это была женщина резкая, не расположенная к лирическим эмоциям. Если смотреть на ее профиль, то лоб и нос Жанны составляли одну сильно выгнутую линию — «параболическую», язвили семиклассники.
Они же говорили: губы учительницы потому такие тонкие, что она их все время покусывает, а сама Жанна сделана «из змеиных спинок».
Свою пятерку Венька назвал сенсацией неспроста: он не вылезал у Жанны из двоек и худосочных троек.
— Ну, можешь же! — одобрительно посмотрел Платоша, прижав очки-колеса к широкой переносице.
— Рассказал биографию Пифагора.
Платоша с недоумением нахмурил сократовский лоб.
— Насколько мне помнится — она неизвестна, — по своему обыкновению немного заикаясь, заметил он.
— Вот в этом и весь фокус! Начало я сам придумал. Потом немного занял из биографии Демокрита. Жанна довольно покусала губы и сказала, что я и у вас в классе все повторю… А! Ну что! Царь я или не царь!
Этот вопрос Венька Жмахов любил задавать на десятки ладов и с десятками оттенков: грозно, просительно, недоуменно, вяло…
— Благодарность слушателей тебе гарантирована! — взвизгнул от удовольствия Сережа и сделал вид, что садится на колени Жмахову, но сел рядом на пол.
— Уймись, Лепиха, — солидно произнес Венька. — Клянусь кадыком, ты погибнешь от смеха.
Успокоившись, они повели разговор о футболе.
— И мой конь со мной на футбол потопал, — снисходительно сказал Венька, имея в виду отца.
— Не люблю, когда отца называют предком или конем, — нахмурился Сережа.
Жмахов фыркнул:
— Подумаешь, тонкости!
Вероятно, он называл своего отца конем потому, что тот, как Венька сам говорит, «вкалывал на заводе», «тянул на себе семью из шести человек». Так за это его еще больше уважать надо, а не конем обзывать! А может быть, это у Веньки потому, что его отец часто приходит домой пьяным! Вот у Платоши родители очень симпатичные. Отец — токарь, мать — медсестра. Такие спокойные, ласковые. К ним когда ни придешь — и угостят, и поговорят. Прошлый раз интересную фразу сказал отец Платоши: «Лучший способ иметь друга — быть самому другом». Вот здорово!
— Братцы, — воскликнул Сережа, поднимаясь с ковра, — могу показать новый приемчик обороны… Закачаешься и упадешь!
— Эт-то любопытно, — протянул Платоша, всегда несколько стыдившийся своей неуклюжести, слабосильности. — Уговорил!
— Дуров даже слона уговаривает, — сострил Венька, но и сам заинтересовался: — А ну давай, показывай.
Глава восьмая
Ничто с утра не предвещало бурю, которая разыгралась к вечеру.
Наоборот, с первой же минуты, как только Сережа проснулся, его охватила радость, не оставлявшая целый день. Шутка сказать — ему четырнадцать лет! Можно считать, пятнадцатый.
Папа подарил свой бинокль. Будто прочитал мысли Сережи: он мечтал об этом бинокле. Мама, по своему обыкновению, преподнесла «нужную вещь» — новую куртку. Вот уж не любил в дни рождения получать эти «нужные вещи», но от них никуда не денешься.
К завтраку приехала бабушка, привезла коврижку — любимое лакомство внука.
Совершенно незамеченным прошло, что «тот отец» не прислал даже поздравления.
Перед самым уходом родителей на работу Сережа сказал, зная, чем можно их порадовать:
— Сегодня возьму анкету, буду в комсомол вступать. Да, кто из вас пойдет на родительское собрание! В восемнадцать тридцать.
Виталий Андреевич и Раиса Ивановна переглянулись.
— Вместе пойдем, — сказала мама.
— О-го-го! Это уж слишком!
— Ничего, пусть отец приобщается.
* * *
«Приобщение» оказалось не из приятных.
Кирсановы зашли в Сережин класс, когда там уже сидели почти все родители. Виталий Андреевич и Раиса Ивановна тоже втиснулись за парту у задней стены.
Раиса Ивановна здесь многих уже знала: вот у окна — отец Платоши, подтянутый, с зоркими глазами — полная противоположность сыну. Но что-то было в них и общее: может быть, доброе выражение лица, немного застенчивая улыбка!
Справа, у входной двери, — Варина мама. Раиса Ивановна недавно узнала, что ее фамилия — Тельпугова. Каштановые волосы Тельпуговой подстрижены коротко, уложены по-модному, взгляд синих глаз умен, насмешлив и спокоен. Лицо ее не назовешь красивым; глаза слишком маленькие, нос длинноват и приподнят мысиком. И все же оставалось впечатление обаятельности, естественности. Интересно, похожа ли на нее дочка!
Классная руководительница Сережи — добрейшая Таисия Самсоновна, — сжав пухлые пальцы маленьких рук, начала рассказывать о делах своих подопечных: у кого какие оценки за четверть, кто и как участвует в общественной жизни школы.
