— Это плата за мою еду? То, что ты на меня пялишься?

— Не на тебя. Только на твои уши. Ты похожа на пикси.

— А ты совершенно не похож на поэта.

— Я и не старался походить. Легенды о фейри и пикси, кельт­ские мифы и горские секреты родились в клане Пендрей. Я просто не ожидал подобной черты у той, что из рода Тигони.[2]

Она снова пожала плечами, но движение вышло напря­женным. Почти защитной реакцией. Возможно, она лгала. Лето позволил своим чувствам выйти на максимум. Мен­тально пробиться сквозь барьер ошейника. Вытянуться. По­тянуться дальше.

— Так ты знаком со всеми Тигони? — спросила она.

— Нет. И никогда не встречал тех, кого хотелось бы изу­чить так близко.

Нинн развернулась к нему лицом и тут же отодвинулась.

— Правда? Не начинай.

— Ты предпочитаешь, чтобы я вел себя как другие здешние мужчины? Как те работники в столовой, которые прячутся по углам, чтобы тебя рассмотреть? Я не стану этого делать. — Он провел пальцем по линии ее челюсти. Она вздрогнула. А ког­да он повторил движение снова, затем снова, закрыла глаза. — Если я решу на тебя посмотреть, ты это заметишь. И я не ста­ну извиняться.

От напряжения ее губы скривились. Лето позволил своим чувствам усилиться еще больше. Он ощутил ее феромоны, почти незаметную дрожь, то, как приподнимаются от его прикосновений крошечные волоски на ее коже. И, наконец, заметил, как изменился рисунок ее дыхания. Она расслабля­лась. Все больше. Это не было похоже на сон, скорее как успо­коение перед дремой.

— Ты даешь мне повод для гордости, — резко сказал он.

Благой Дракон, откуда эти слова? Он с самого начала больше злился на нее, чем бывал доволен. И даже если эти слова были правдой, он никогда раньше не хвалил нео­фитов.

— Я не хочу, чтобы ты мной гордился, — тихо, почти ше­потом, отозвалась она. Ее глаза оставались закрыты.

— Я знаю, чего ты хочешь. И ты этого добьешься. Ты со­противляешься мне на каждом шагу, но мы работаем над до­стижением одной цели. Скажи мне, что ты это понимаешь.

Она судорожно выдохнула и опустила плечи. Но не от­странилась.

— Ты хочешь остаться здесь. А я так сильно хочу убежать, что готова отгрызть тебе ногу ради подобного шанса. Разве это можно назвать одной целью?

Лето положил руку ей на плечо, погладил влажную голую кожу. Сила, скрытая в ее изящных руках, поражала. Он ду­мал об очевидном. Они будут трахаться. Телом к телу. Гру­бые руки и еще более грубое удовольствие. Он никогда не ду­мал, что станет касаться ее вот так.

Он никогда не думал, что именно такое прикосновение — мягкое, убеждающее — станет использовать с женщиной, ко­торую собирается присвоить.

— Не загадывай так далеко, — он наклонил голову. Дав ей время отстраниться. Дав понять, что да, он собирается поце­ловать плечо, которое сжимал пальцами. — Чего мы оба хо­тим добиться через неделю?

Он ощутил губами соль на ее коже, когда она прошептала то, что он хотел от нее услышать.

— Победить. Мы хотим победить.

— Это не повод для гордости, — сказал он, щекоча губа­ми ее кожу. — Это будет чистое удовольствие.

Поцелуй не прервался, лишь сместился. Выше по ее пле­чу. Мимо металлического ошейника, который не позволял прикусить ее горло. Лето прижался губами к ложбинке под ее челюстью. Втянул кожу. Вдохнул аромат ее тела. От при­косновения его губ по коже Нинн побежали мурашки. Он поддался искушению. Пригладил их языком.

Нинн запрокинула лицо к потолку. Вцепилась в скамью обеими руками. Одетая лишь в нижнее белье, она часто ды­шала. Грудь поднималась и опускалась. Эта жалкая ткань, почти идеально повторяющая контуры ее грудей и пло­ского живота, была оружием, которым могла пользоваться только женщина.

Воспоминания почти заместили его реальность. Только в своей маленькой комнате он разрешал себе думать о том, как она выглядела в первый день. Изящная и дерзкая, испу­ганная и неуклюжая от холода. На протяжении веков жен­щины Королей Дракона вдохновляли людей на сказания о богинях немыслимой красоты.

Нинн была воплощенной Венерой.

Она молча дразнила его днем. Пока не наступала ночь. Оставшись один в своей комнате, он обхватывал член ладо­нью и двигал ею с такой силой, с какой собирался вбить се­бя между бедер Нинн. Или преследовала его во сне, где улы­балась, открывалась ему, брала его достоинство в рот на всю длину. В этих снах, похожих на кошмары, он не позволял се­бе размашистых движений бедрами. Удовольствие было в том, чтобы смотреть, сколько она может принять. Как глу­боко. Как быстро. И как долго он сможет себя контролиро­вать, пока не сойдет с ума.

От вожделения напрягался не только член, звенели все су­хожилия. Предвкушение, желание, потребность. Он пригнул ее упрямый подбородок и почти соединил их губы. На рас­стоянии дыхания. Коснись она его, и он бы вспыхнул не ху­же пламени, которым Нинн прожгла его доспехи. Но она не подалась вперед, и костяшки ее пальцев побелели, как кость, от силы, с которой Нинн сжимала скамью. Она подчинялась ему — до определенной точки. И совершенно явно не хоте­ла в этом участвовать.

Он уже несколько недель добивался от нее сопричастно­сти. Но только теперь появилась вторая цель. В его мозгу они уже соединились, так же плотно и надежно, как сплетутся, когда разделят ложе. Они победят в этом матче, и Нинн ста­нет той, кого он выберет в качестве награды.

Ее тяжелые веки задрожали, пытаясь подняться.

— Не трогай меня.

Он прекратил. Убрал руки.

За миг до того, как поцеловал ее.

Она ахнула ему в рот — единственное место, где встрети­лись их тела. Губы скользнули по губам. Она напряглась и за­стыла. Лето не ожидал ничего другого. Но она не попыталась отстраниться. И он не мог не задуматься о том, насколько опасливое создание пытается выманить, шаг за шагом, жест за жестом. С подобной медлительностью до победы шагать и шагать.

Впрочем, смотря до какой победы.

Она тихо застонала. Она открылась ему. Слегка прикуси­ла его нижнюю губу.

Пришел его черед застонать. Если она собиралась заве­сти его слабо замешанной нежностью и болью, ей удалось. Лето бездумно замедлился до ее темпа. Проник языком в ее рот. И наклонился так, чтобы принять ее поцелуй, взять все, чего он хотел, — на половине желаемой скорости. На чет­верти. Медлительность изматывала, но заставляла кровь бежать быстрее, еще быстрее, словно его дар готовился за­полнить и тело, и всю Клетку. Он наслаждался ее вкусом, впитывал легкими ее запах.

Этот размеренный, медленный поцелуй стал истинным испытанием его воли.

Насколько он может себя отпустить?

Сколько удовольствия даст ему сдержанность?

Он никогда не задавался такими вопросами. Впрочем, он никогда не целовал женщину, будучи уверен, что в любой мо­мент она может вырваться из его хватки, пусть даже хваткой было само притяжение между ними. Не его сила. Не его на­выки. Он не удерживал ее физически.

Все с той же безумной медлительностью он отстранился. И между их ртами вновь пролетел ветерок, остужая горящие губы. Он не давал ей спать, хотя ей нужен был сон. Он при­нес ей пищу, не входящую в стандартный рацион неофита. И он говорил с ней нежнее, чем принято.

Он погладил пальцем ее скулу, приподнял ее подбородок так, чтобы их взгляды встретились, и понял, как правильно разыграл момент. Ее голубые глаза сияли радужным льдом, в котором желание смешивалось с расслаблением. Она, по­хоже, уже больше года не чувствовала ничего подобного.

В итоге она сделалась такой, какой он интуитивно желал ее видеть. Открытой. Податливой. Готовой.

— Нинн, — сказал он ей в щеку. — Ты хочешь использо­вать свои силы?

— У меня нет...

— Они есть. А теперь скажи правду. Ты хочешь использо­вать тот ресурс, что в тебе скрыт? Для победы?

Она содрогнулась.

— Да.

— Почему ты сопротивляешься?

Она моргнула, и радуга в ее глазах сменилась цветом льда. Теперь она казалась еще уязвимее, чем во время их поцелуя. Лето ждал, что она в любой момент рванется прочь от их бли­зости. Она поймет, где именно находится, с кем и чем они за­няты. И вся ее мягкость мгновенно исчезнет.