– Сам ведь знаешь.
– Мне еще о многом надо подумать, – говорит Доррин после очередной паузы. – И я действительно очень хочу делать машины.
– Понимаю. Но тебе стоит подумать и о том, как делать деньги.
– Зачем?
– А как иначе ты сможешь приобретать металл и прочие необходимые материалы?
– Да, об этом-то я и не подумал, – смеется Доррин. – И что ты предложишь?
– Я? Я всего лишь бедная торговка.
– А чем ты вообще торгуешь?
– Разными вещами, но по большей части – редкими и высококачественными.
– Как раз такие товары в последние века вывозились с Отшельничьего.
– А что еще стали бы покупать у Черных?
– Я мог бы выращивать пряности, это у меня неплохо получается. И... не сможешь ли ты продать какую-нибудь мою модель как игрушку? Они все неплохо сработаны.
– А тебе не жалко?
– Я же не собиратель. Некоторые из них уже сослужили свою службу. Они не стали или не захотели работать так, как было задумано.
– Надо же!
– Это обычное дело. Сначала я проектирую машину, потом строю модель и испытываю. Проще испытывать на моделях, чем строить большущую машину без всякой уверенности в том, что из этого выйдет толк. Конечно, как правило, модели работают лучше, чем машины в полную величину, но если модель не работает как надо, то машина и тем паче не будет.
– Доррин, тебе безразлично?
– То, что ты приехала? Нет, я рад тебе, хотя и не мог бы сказать почему, – он ухмыляется, зная, что в темноте она этого не УВИДИТ. – Ты ведь малость постарше меня.
– И поопытнее.
– Что есть, то есть.
– Ну, на этом и закончим, – говорит Лидрал, поднимаясь – Я уезжаю завтра спозаранку, а тебе еще нужно написать письмо.
Придя к себе, Доррин зажигает лампу, достает из шкатулки листок пергамента, находит чернила и перо. Потом, подкрутив лампу, разглаживает листок. Не зная, с какого обращения начать, он оставляет сверху свободное место и начинает старательно выводить слово за словом.
У меня все хорошо, я работаю в Дью, подмастерьем у кузнеца. Кузнец – человек грубоватый, но не злой, и я научился у него столькому, что Хегл бы, наверное, не поверил. Во всяком случае хорошее железо больше не порчу. Надеюсь, Хегл будет рад узнать, что его уроки не пропали даром.
Мы проехали Вергрен и видели по пути чудеса Фэрхэвена. Однако Фэрхэвен для меня слишком велик, и там, где я сейчас, мне гораздо лучше. У меня есть кобыла, которую зовут Меривен. Можете сообщить Лортрен, что теперь я держусь в седле гораздо лучше.
Кадара и Брид поступили в Спидларскую стражу. Последние восемь дней они патрулируют северо-западные дороги.
Климат здесь холоднее, чем в Экстине, и мне пришлось привыкать даже к весеннему льду, но в кузнице не холодно, даже когда снаружи снегу по колено. Один раз снег выпал в самом конце весны. Здешние старики говорят, что в старину, до того как Черные маги изменили мир и погоду, все в этих краях было лучше.
Того, о чем говорила Лортрен, я так и не нашел, а если нашел, то пока не понял, что именно. Надеюсь, что Килу в этом отношении повезло больше и что это письмо застанет вас в добром здравии и хорошем настроении.
Доррин.
Перечитав письмо, он вновь обмакивает перо и выводит сверху нейтральное обращение: «Дорогие родители».
Закончив с этим, Доррин откладывает письмо в сторону. Завтра его заберет Лидрал.
Лидрал... Эта женщина – верный, надежный друг и вместе с тем... Он знает, что его не влечет к ней, как к Кадаре или даже какой-нибудь певичке из таверны, но вместе с тем ее появление радует его, как радует рассвет или проглянувшее после холодного дождя солнышко. Что это – дружба?
Раздевшись, он ложится на койку, натягивая на голые плечи изношенное, но уютное стеганое одеяло. Снаружи шелестят дубовые листья и громко квакают лягушки.
XLIV
Когда Доррин заходит в сарай, солнце еще не вполне осветило восточные низины, однако Лидрал уже запрягает лошадь.
– Вот письмо, – он вручает ей конверт и полсеребреника. – Этого хватит?
– С избытком, – отзывается она, держа упряжь в левой руке и принимая письмо правой. – Скажи-ка, ты вообще когда-нибудь спишь? Рейса говорит, что ты частенько работаешь заполночь.
– Долгий сон мне не нужен, к тому же Яррл разрешает использовать только самые бросовые отходы, а с ними очень много возни. Кое-что приходится расплавлять, а это дело нешуточное и опасное. Слишком сильно раскаленное железо может загореться... если не проявить осторожность, – он поднимает принесенный с собой мешок.
– Что у тебя там? – спрашивает Лидрал, отбрасывая со лба шелковистые волосы. Доррин косится на лежащую на сиденье широкополую шляпу. – Ты прав, – кивает она, – я снова нахлобучу ее, чтобы меня принимали за парня и не особо присматривались.
Когда письмо исчезает в кожаном футляре под сиденьем, Доррин, поставив на козлы свой мешок, достает оттуда модель дисковой пилы с колесным приводом. Черная сталь и полированный красный дуб поблескивают в проникающих через открытую дверь утренних лучах.
– Выглядит здорово.
– Смотри, если крутить эту ручку, пила будет вертеться. Она острая, даже пилить может. Как думаешь, можно за нее что-нибудь выручить?
– Я не продам эту вещицу, если не смогу выручить за нее настоящую цену.
– А это сколько?
– Пока не знаю, но во дворце Сарроннина хорошие игрушки покупают аж по четыре золотых. Цена недурная. А почему ты решил продать эту модель?
– Она работает не так, как надо.
– В каком смысле?
– Понимаешь... – некоторое время Доррин подыскивает нужные слова, потом продолжает: – Когда модель построена и я с ней работаю, у меня появляется возможность понять, где в чертеже были допущены огрехи. Эта штуковина... она не слишком хорошо передает силу с рукояти на лезвие. У меня тут новая задумка появилась – хочу попробовать угловой привод и маленькие железные шарики. Правда, такие трудно изготовить. Разве что делать их побольше размером.
– Ты способен изменить мир без всякой магии, – качает головой Лидрал. – И изменишь, если Белые не наложат на тебя руки раньше.
– На меня? Подмастерья кузнеца и целителя?
– Именно на тебя, – Лидрал пристраивает модель в тот же футляр, что и письмо. – Я не знаю, когда вернусь, но если понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать. Джардиш тоже может передать мне весточку.
– Ты уезжаешь прямо сейчас?
– Мне нужно наверстать упущенное время, – отзывается Лидрал, уже ведя лошадь к выходу.
Доррин распахивает перед ней дверь пошире.
– Помни, Доррин, – говорит Лидрал, выводя лошадь и повозку наружу, – на все должна быть своя причина. Ты понимаешь это в связи со своими машинами, но то же самое относится и к отдельным людям, и к целым странам.
– Наверное, ты права... – не зная, что еще сказать, Доррин поджимает губы.
– Береги себя, – напутствует Лидрал, уже усевшись на козлы. Потом она щелкает вожжами, и повозка трогается с места.
Доррин провожает женщину взглядом, но она так и не оборачивается. Вздохнув, он бредет к кузнице. Аппетита сегодня утром у него почему-то нет.
Работу в кузне он начинает с размельчения кусков древесного угля до подходящих для горна размеров. Когда топливо подготовлено, появляется Яррл.
– Принеси ту тяжелую штуковину, – велит кузнец. – Тот большой брус, что сверху.
Доррин механически выполняет распоряжение, не переставая думать о словах Лидрал. Почему вещи таковы, каковы они есть? Пожалуй, и впрямь на все должна быть своя причина.
Прикасаясь пальцами к длинному брусу кованого железа, юноша задумывается о том, что отличает железо от меди или олова. Они разные, но почему? И чем чугун отличается от кованого железа или от стали? Почему гармонизация кованого железа делает его более твердым, чем сталь, и при этом менее хрупким?
– Доррин? Горн достаточно разогрелся?
– Почти, – отзывается подмастерье, откладывая железяку в сторону. Взявшись за верхний рычаг, он принимается равномерно качать меха. Позднее ему придется ковать гвозди, а это занятие нудное и утомительное. Да и других рутинных забот выше головы.
