Не желая тратить силы и время на охранные чары, юноша отмахивается от слепня, утирает лоб и морщится, глядя на кучу навоза, которым ему предстоит удобрить землю. Конечно, спрос на пряности растет и будет расти, но прежде чем получить урожай, придется основательно попотеть.

Юноша с сожалением думает о работе у горна. Поймав себя на том, что его не отпугивает даже мысль о ковке гвоздей, он смеется.

К середине утра Доррин заканчивает все, что планировал на сегодня. Грядки подготовлены, так что на другой день можно будет засеять семена и высадить черенки. А поливкой сможет заняться Рилла.

– Это не огород, а целое поле, – слышится голос целительницы, – ты, поди, ждешь, что я буду его поливать и полоть?

– Ну... наверное. Не такое уж оно и большое.

– Пряностей будет больше, чем... – она кашляет. – А ты сможешь их все продать?

– Ручаюсь, что смогу, хотя хотелось бы оставить и для нас.

– А что нового рассказали твои друзья бойцы?

– Совет выделил деньги на формирование нового отряда. Брида назначили командиром.

– Надо же... А ведь наш Совет всегда был прижимист и не жаловал тех, кто связан с Черными.

Белых необходимо остановить – Доррину это ясно. Неожиданно он спрашивает:

– Рилла, а не найдется ли у тебя селитры?

– Надеюсь, ты не такой дурак, чтобы затевать возню с черным порохом? Любой Белый взорвет его на расстоянии.

– У меня на уме кое-что особенное.

– А мне, знаешь ли, не хочется, чтобы мой дом сгорел.

– Я буду работать в старом погребе.

– Пойду принесу тебе сока, – ворчит целительница, и Доррин надеется, что это означает согласие. Конечно, он может быть замахивается на слишком многое, но ведь и время поджимает. Происходит нечто серьезное, более опасное, чем просто попытка Белых подорвать спидларскую торговлю или даже захватить сам Спидлар. Белые не одерживали блестящих военных побед, однако ухитрились захватить власть почти во всем восточном Кандаре. Теперь они орудуют в Аналерии, наверняка используя подкуп и играя на людской алчности.

Парадоксально, но приверженцы хаоса удерживают власть во многом благодаря тому, что установили более упорядоченную систему управления, чем их предшественники, причем не разрушив сложившихся отношений. Традиционные правители – герцоги, виконты и префекты – сохраняют свои владения, но на деле всем заправляют Белые чародеи.

Доррин направляет Меривен по мокрой от дождя мостовой, мимо «Рыжего Льва» и «Пивной Кружки». Нищенка с ребенком тут как тут – сидит на обветренном камне, оставшемся от старого, сгоревшего здания.

– Медяк, почтеннейший. Хотя бы полмедяка для бедной вдовы с ребенком!

Доррин не слишком склонен подавать попрошайкам, тем паче что эта вечно канючащая особа никогда даже не пыталась заняться чем-нибудь другим. Не обращая внимания на ее скулеж, юноша едет к мелочной лавке.

Здание выглядит как-то по-другому. Юноша присматривается к вывеске, и с немалым удивлением отмечает, что над перекрещенными свечами больше не значится имя. Но внутри лавки все осталось по-прежнему: та же пузатая печь, тот же тянущийся вдоль правой стены дубовый прилавок, те же отгораживающие заднее помещение занавески, и тот же неизменный приказчик Роальд.

– Что угодно, почтеннейший? – спрашивает Роальд, опасливо косясь на посох.

– У вас тут перемены... – говорит Доррин.

– Не слишком большие, почтеннейший. Сын и вдова господина Виллума поручили мне управлять лавкой и обучать молодого Халвора.

– Расскажи, как случилось это несчастье.

– Разбойники, почтеннейший. Стражи нашли тело хозяина, но товары и выручка пропали. А ты, – он смотрит на сумы Доррина, – тот самый мастер, который продавал старому хозяину хитроумные игрушки?

Доррин кивает.

– Мастеру Виллуму они нравились.

– Может быть, и мы могли бы взять парочку, мастер До... – он останавливается, забыв имя.

– Доррин.

– Спасибо. Так вот, мы могли бы взять парочку, но поскольку теперь нам приходится нанимать людей для разъездов...

– Я понимаю, – говорит Доррин, выкладывая на прилавок игрушки поменьше. – По-моему, в нынешних обстоятельствах вам больше подойдут такие.

– По-моему, тоже. Вот этот кораблик, и лесопилка... скажем, за полсеребреника.

– Мастер Виллум платил мне почти по четыре серебряника за штуку, – возражает Доррин с вежливой улыбкой.

– Увы, теперь мы не можем платить так много. Я не хотел бы тебя обидеть, мастер Доррин, но самое большее – это полсеребреника и медяк.

– Сейчас всем приходится нелегко, – говорит Доррин, улавливая обеспокоенность приказчика. – Пусть будет шесть медяков.

Роальд облегченно вздыхает и улыбается.

– Вот деньги.

– А не нужны ли в лавке какие-нибудь изделия из железа?

– Нет, – качает головой Роальд, – ничего на ум не приходит.

– Всего наилучшего.

Доррин уходит, размышляя о приказчике. По отношению к простому кузнецу этот малый держался слишком заискивающе и явно был настроен не торговаться, а поскорее выпроводить Доррина из лавки. Да и скобяные товары ему определенно нужны, однако он предпочитает взять их у кого-нибудь другого. Что его так тревожит: сам Доррин или нечто иное? Так или иначе, теперь придется искать другого покупателя. К кому обратиться?

Доррин поворачивает Меривен к гавани, к маленькому, похожему на амбар зданию, где находится контора Гильдии. Других лошадей перед домом нет. С моря тянет таким холодом, словно там еще продолжается зима.

С посохом в руках Доррин заходит внутрь и щурится в сумраке, высматривая писца.

– Кого ты ищешь? – спрашивает Гастин, поднимая глаза от счетной книги.

– Тебя, Гастин. Я Доррин, может, ты меня помнишь...

– А... молодой ремесленник, – седовласый гильдейский служащий откидывается в кресле. – Садись, в ногах правды нет. Я, так вообще еле хожу: старые кости так с зимы и не оправились.

Доррин садится, удивляясь тому, как сильно сдал Гастин с их прошлой встречи.

– Чем могу служить?

– Я тут подумал, может, ты посоветуешь...

– Советы? Этого добра у меня навалом, но бесплатно даются только такие, которые ничего и не стоят, – смеется старик.

– Не подскажешь ли ты, кто, кроме Виллума, торгует диковинами вроде моих игрушек?

– Ах да, бедный Виллум. Финтал говорил, что ехать сушей в Фенард – не самая удачная мысль, и ведь оказался прав. Игрушки, говоришь... хм, игрушки. Да, у тебя они чудные. Точно не скажу, но, кажется, тот молодой купец, Джаслот, возит в Сутию всякие редкости. И Вирнил – его лавка за причалом – тоже увлекается необычными вещами, – Гастин умолкает, потом пожимает плечами. – Вот, пожалуй, и все. Во всяком случае, с ходу мне больше никого не вспомнить.

– А как найти Джаслота?

– Ну, сам-то он, как я понимаю, нынче в море, а лавка его позади Виллумовой. Там что-то вроде маленькой площади, которую он называет Ябрушевой. А что, правду говорят, будто в лавке Виллума нынче заправляет приказчик Роальд?

– Как я понимаю, так оно и есть, – отвечает Доррин.

– Хочешь знать мое мнение? Тут наследнички маху дали. У этого малого нету деловой хватки. Он может стоять за прилавком, но никак не вести дела.

– Спасибо за совет, – говорит Доррин, медленно вставая.

– Не за что, паренек, не за что. Надеюсь, ты не обидишься за то, что я тебя не провожаю.

– Тьма, конечно же, нет!

– Не забудь, годовой взнос нужно уплатить до середины лета.

– Не забуду.

Юноша без труда находит лавку Вирнила. На вывеске лишь имя и никакого рисунка – стало быть, торговец считает, что его покупатели не кто попало, а люди грамотные.

Доррин заходит в помещения, глядя на расставленные вдоль стен открытые лари. В каждом подборка товаров определенного типа. В центре комнаты стоит стол, вокруг него стулья. Навстречу Доррину поднимается седой мужчина с морщинистым загорелым лицом, одетый в линялую голубую рубаху и такие же брюки. На его ногах сапоги из темной лакированной кожи.