Богородичный центр создан с целью широкого распространения якобы откровения Божией Матери, которое регулярно сообщается в России «епископу» Иоанну (Береславскому). Этого человека богородичники признают за пророка. Он является по специальности филологом и музыкантом, пришел к вере в Бога в зрелом возрасте, объездил все православные монастыри в нашей стране в поисках духовного наставника.

То вероучение, которое богородичным центром выдается как откровение Божией Матери, впервые было открыто Иоанну Береславскому в Смоленске в конце 1984 года. Оно не подтверждается Священным Писанием и находится в полном противоречии со всем учением Церкви Христовой. Богородичники, не называя Богородицу Богом, почитают Ее именно как Бога и приписывают Ей Божественные свойства, присущие Лицам Пресвятой Троицы. Они подменяют Господа Иисуса Христа Богородицей и учат о Ее особом посредничестве между Богом и людьми. Устами якобы Богоматери богородичники говорят: «Вы ныне лишены возможности взирать на Сына вне Меня. И ни одна молитва, обращенная к Спасителю, не дойдет без Моего посредства» («Богородичный собор», № 1, М., 1991, с. 19).

Богородичники развили учение о новой богородичной церкви, главой которой является Матерь Божия. Они не признают церковь как внешнюю организацию и проповедуют новую церковь, которая располагается в человеческом сердце и есть его святость.

Богородичники объявили, что их пророку Иоанну была открыта белая надмирная купель Пречистой Девы, состоящая из слез Богоматери, и в этой купели каждая душа должна пройти омовение от грехов. По учению богородич-ников, крещение, совершаемое при жизни, недостаточно для спасения. Они учат, что душа по разлучении с телом должна принять небесное крещение, без чего она следует в ад. Богородичники также говорят о том, что душа каждого человека прежде рождения получает небесное крещение.

Богородичники отрицают внешнюю, то есть видимую сторону Литургии и учат о ней как о сердечном таинстве. Якобы от имени Богородицы они говорят:

«Причащайтесь в храме Духа — внешнее отнято… Причастие сердца — покаянная слеза! Ею растворяете кровь свою в Крови Агнца» («Огненный столп покаянный», с. 3), «отныне литургия без слез Божией Матери, без печати Духа невозможна.

Ибо так захотел Господь, чтобы Моя Слеза, как океан Божественной благодати, растворялась в Его Чаше. Отныне Моя Чаша неотрывна от Его» («Дароносица печатей», Омск, 1991, с. 47).

Богородичники учат, что ныне наступает время так называемого третьего или новейшего (в отличие от Ветхого и Нового) завета человека с Богом, объявляют наступление века Богородицы, Ее тысячелетнего царства на земле. Но об этом нет даже намека в Священном Писании.

На своем первом соборе, состоявшемся в середине июня 1991 года в Москве, богородичники посвятили Богородице Россию, и после этого она якобы стала «венчанной дочерью Божией Матери» («Богородичный собор», № 1, М., 1991, с. 26).

Богородичники проповедуют, что, если найдется миллион людей в России и двести миллионов во всем мире, которые присягнут Божией Матери, этого будет достаточно для отмены Страшного Суда. Присяга Богородице выражается в подписи на белых грамотах, распространяемых богородичниками. Тогда вместо Страшного Суда, по учению богородичников, должно произойти «преображение», в результате которого, «глубокий сон будет наведен на весь Адамов род, и ангелы в этом сне произведут изменение души и тела».

Согласно учению богородичного центра, незадолго до Своего Второго Пришествия Христос явится на земле как нищий странник, но будет отвергнут фарисеями, а чистые сердцем наставятся…

Богородичники предписывают не почитать мать, поскольку она является женщиной. Последователи богородичного центра гнушаются мясной пищи. Они утверждают, что мясо отравлено психической энергией людей, перешедшей на скот.

Возможно, Иоанн Береславский со товарищи искренне считают, что все эти правила могут улучшить род человеческий. Однако, с точки зрения христианского вероучения, учение богородичников — ужасная ересь.

5 июля 1882 года в Индии, в городе Бароде, в мусульманской семье родился мальчик, которого назвали Инайятом.

Отец Инайята был известным музыкантом. С раннего детства музыка стала жизнью Инайята. Когда мальчику было девять лет, местный магараджа за исполнение религиозных гимнов наградил его драгоценным ожерельем и стипендией. С 18 лет он начинает ездить с концертами по всей Индии, и к нему приходит слава. В путешествиях он ищет знакомств и бесед с мудрецами и философами, которых в Индии того времени было достаточно среди людей разных вероисповеданий — мусульман, сикхов, индуистов, буддистов. Как музыканта его ждала мировая слава. Но однажды…

Как позже рассказывал сам Инайят Хан, однажды ночью он погрузился в молитву и пребывал в ней несколько часов, а утром отчетливо услышал голос, призывающий к первому намазу: «Встань, человек, от глубокого сна твоего: ты не знаешь, что смерть стережет тебя каждую минуту; ты не думаешь, какое бремя взялся нести и как длинен путь, назначенный тебе. Вставай, человек, ибо скоро уже встанет солнце».

Эти слова так тронули Инайята, что из глаз его полились слезы, и он понял, что никакая земная слава, приходящая и уходящая, не может сравниться с той вечностью, которая стоит за пределами нашего понимания, что развлечения, успехи на музыкальном поприще не ведут к спасению души. С того утра музыка сама по себе отступила на второй план, теперь с ее помощью он обращается к Богу.

Из бессчетного числа религиозных направлении, существующих в Индии, более всего его привлекли суфии. Они импонируют ему своей кротостью, с одной стороны, и прямотой — с другой. Ему нравилось, что во время их молений звучит музыка.

Инайят примыкает к суфийским кругам Хайдарабада. С ним начинают происходить чудеса, которые в суфизме, как, впрочем, и во многих других религиях, являются знамениями. Часто в медитациях, в молчании, внутренним взором видит он лицо седобородого старца, имени которого не знает и прежде никогда не видел, лицо, наполненное внутренним светом, это становится для него загадкой, которую он разгадать не в силах. Однажды он спрашивает толкование этого сна и последующего видения у уважаемого им учителя, и тот говорит: «Сон этот, вероятнее всего, символ твоего вступления в орден Чиштия, фраза которая звучит в тебе, это глас истины, а лицо, очевидно, дух твоего муршида (учителя)».

Вскоре Инайят входит в круг учеников Шейха Саида Мохамеда Мадани, что происходил из семьи сеидов — потомков пророка Мухаммеда.

Однажды Шейх Мадани призвал его к себе и во время уединенной беседы произнес такие слова: «Ступай, дитя мое, в мир, соедини Восток и Запад гармонией твоей музыки, распространяй мудрость суфизма, ибо ты одарен Богом Всемилостивейшим, Милосердным».

Выполняя волю своего муршида, Инайят Хан с 1910 года он становится носителем «Суфийского послания». Он путешествует с лекциями и концертами по Америке, Европе.

России он достиг в октябре 1913 года и прожил здесь семь месяцев. В Москву он прибыл из Парижа со своими тремя братьями-музыкантами. Первые концерты индийской классической музыки прошли в кабаре «Максим». Для привлечения публики его владелец — человек, хорошо понимавший ее запросы, — приглашал музыкантов со всего света. Пригласил и уже прославившегося в Париже Инайят Хана. Однажды среди людей, проводивших здесь вечер за шампанским, оказались Вячеслав Иванов и граф Сергей Львович Толстой, сын знаменитого писателя. Они и «открыли» московским музыкальным кругам Инайят Хана. Необычная музыка, прекрасное исполнение, обаяние человека, красивого, образованного, обладающего к тому же «особым» знанием, — все это привлекало многих. Его принимает у себя княгиня Елизавета Андреевна Лавровская-Цертелева, известная оперная певица; у него завязывается дружба с педагогами Императорской консерватории, с певицей Ольгой Такке. Пианист и композитор Владимир Поль и граф Сергей Толстой помогают издать нотный альбом с шестнадцатью индустанскими мелодиями в переложении для фортепиано. Ансамбль индийских братьев дает концерты в Политехническом музее и в Консерватории. Всего за семь месяцев их состоялось около десяти Инайят Хан играет в салонах. Круг его общения с каждым днем растет. И растет его восхищение Россией, ее людьми. «Россия напомнила мне Родину, — писал он позже. — Тепло, исходившее от сердец здешних наших друзей, согревало нас холодной зимой, когда снег на улицах не таял, а каждый дом был похож на белую вершину Монблана…» В салоне Вячеслава Иванова в январе 1914 года Инайят Хан познакомился с А. Н. Скрябиным, который был в то время на вершине своей музыкальной славы. Потом они встречались еще несколько раз. Скрябин, побывав на лекции-концерте Инайят Хана, пригласил его к себе домой, в Николопесковский переулок. Было это уже весной. Инайят Хан писал о Скрябине: «Я нашел в нем не только прекрасного артиста, но также мыслителя и мистика Он показался мне неудовлетворенным западной музыкой, думающим, как внести нечто из восточной музыки в западную для того, чтобы обогатить последнюю. Я соглашался с ним, я думал, что если эта идея когда-либо исполнится, несмотря на сложности, возникающие вначале, то такая музыка могла бы стать музыкой всего мира. Что, в свою очередь, могло бы способствовать объединению человечества во вселенское братство. Музыка для этого лучше всего, ибо она любима как на Востоке, так и на Западе». Впечатления Скрябина от встречи с Инайят Ханом приводятся в книге Сабанеева: «Такое величие и такое спокойствие», «…это как раз то, что потеряно в нашей истощенной ограниченной жизни — культура такого рода», «…в действительности в этой музыке есть великое рвение, тут, должно быть, есть скрытые и потому ускользающие от нас элементы». В это время Скрябин работал над «Мистерией», которая, по его замыслу, включив в себя идеи разных культур, должна была мистически повлиять на развитие мира искусства в XX веке. Какая неожиданная близость устремлений людей, выросших в столь непохожих странах, воспитанных в разных религиях! Они, оба музыканты и мыслители, шли навстречу друг другу по дороге между Востоком и Западом. Очевидно, силы, действующие на этих направлениях, нуждались в таком объединении. Скрябин хотел построить храм для исполнения своей «Мистерии» в Индии, и это была не просто мечта — шли переговоры о месте и покупке земли. Инайят Хан хотел, чтобы под Парижем, в Сюррен, был воздвигнут Храм единения всех религий и народов. Он даже успел заложить камень в основание этого храма. Мы знаем, что ни тот ни другой замысел не осуществился. Приходится признать, что гении опережают эпоху, в которой живут, и им, как правило, не дано видеть плоды посаженных ими деревьев. Утешает чудесная притча о старике, который поливал в пустыне плодовое дерево. Проезжавший мимо царь спросил его: «Зачем ты это делаешь, ведь ты не сможешь при жизни насладиться его плодами?» Старик ответил: «Пусть отведают их мои внуки». Царь, которому ответ пришелся по душе, приказал: «Насыпьте ему полную меру золота». Старик улыбнулся и сказал: «Вот видишь, мое маленькое дерево уже начало приносить плоды». Не думая о плодах для себя, эти посланники Духа никогда не оставляют стараний о просвещении других. Вокруг Инайят Хана в Москве, а потом и в Петербурге, собирается кружок тех, кого влекут духовные дисциплины. Именно тогда среди российской интеллигенции появляются первые суфии. Его уроки, наполненные мудрыми суфийскими притчами, объяснением символов и знаков в природе и жизни, рассказами о путях к вечно столь желанной в России Свободе, которая «есть естественное состояние души и ее цель», привлекали к нему сердца. В России всегда было немало таких, кто, как суфии, стремился к свободе и готов был, как множество их, пострадать за свободу открыто выражать свое мнение на площади перед «дворцом власти» или на «базаре жизни»… Однако, как всегда, все мнения, и даже интерес к другим мнениям, были под надзором. И не все обладали смелостью и свободой. Кое-кто не мог открыто посещать духовные занятия Инайят Хана и, желая встретиться с ним, делал это втайне. О такой тайной встрече с православными священнослужителями в России рассказывает сам Инайят Хан: «Мы поехали на санях, была зима, воздух был холоден и сух, и мы прибыли к таинственному сооружению. Когда мы вошли, высокие двери за нами закрылись, и нас окружили священники и монахи. Мы начали беседу с помощью переводчика. Временами я немного выходил за границы их религиозных обычаев и тогда чувствовал с их стороны некоторую холодность. Но я по сию пору не встречал таких понимающих умов, в которых умещалось все, что касалось мудрости и истины. Они были очень удивлены, что истина также существует в совершенной форме, за пределами их Церкви… Я покинул их, унеся с собой их дружеские чувства и взгляды симпатии».