Я дважды поднималась вверх к ее двери, четырежды стучала — наш потайной знак, — но она мне не открыла.

А теперь, когда я оказалась с ней лицом к лицу, она не выказала никакой радости. Сделала лишь короткий кивок и продолжала глазировать свои торты, словно меня здесь не было.

Все было готово к приему: торты на высоких подставках, пироги и кулебяки, пирожные с кремом и флорентийские рулеты, миндальные колечки и «пьяные капуцины», черные парижские бисквиты, разноцветное печенье, компоты и засахаренные фрукты. Хотя я была сыта по горло, я с наслаждением вдыхала ароматы лимона, пунша и рома, которые исходили от Лизи, а вернее, от ее миски с розовой глазурью.

Лизи, в накрахмаленном белом фартуке, с убранными под чепчик волосами, стояла у длинного стола.

Она также выглядела уставшей и бледной, но по другой причине. Всю неделю у нее не было ни одного свободного часа. Как и остальной персонал гостиницы, она была почти постоянно занята, и я не хотела ей мешать. Но сейчас мне надо было с ней поговорить.

— Лизи, — начала я, помедлив, — у тебя есть для меня минута времени?

— Если это необходимо, — ответила она, не глядя на меня.

— Это ненадолго, — я быстро подошла к ней вплотную. — Ты должна мне помочь, я прошу тебя об этом. Генерал хочет на мне жениться, а Габор намерен увезти меня отсюда, но я до сих не знаю, что такое супружеский долг.

— Пардон?! — произнесла Лизи тоном, словно я оскорбила ее.

— Супружеский долг! Лизи, пожалуйста, скажи. Не строй из себя дурочку. А я тебе кое-что скажу, прямо сейчас. Я не уйду, пока ты мне не скажешь, даже если до смерти тебе надоем своим вопросом.

— Почему не спросите у гувернантки?

— Я уже спрашивала. Она не знает.

— А тетушка?

— Как только я начинаю спрашивать об этом, она сразу же меняет тему.

Лизи старательно намазывала розовую глазурь на свежее тесто, и когда второй торт был готов, коротким кивком показала в сторону открытого окна.

— Вот вам, пожалуйста. Жених и невеста. Видите тех двоих? Вот вам и супружеский долг.

Я наклонилась к подоконнику, но увидела только двух голубей.

— Смотрите внимательно, — сказала Лизи, — сейчас что-то будет.

Голубь распустил свои блестящие сизые крылья, нахохлился и раздулся до огромных размеров. С громким воркованием он кругами обхаживал белую голубку, жеманными движениями направлявшуюся в сторону городской площади. Он кокетливо поднял голову, потом опустил, повернулся вокруг своей оси. Движения его стали быстрыми. Вдруг он вскочил на спину голубки, и она замерла. В возбуждении он несколько раз взмахнул крыльями и соскочил с нее. Это продолжалось пару секунд, не больше. Голубка отряхнулась, провела клювом по своей спине. Затем оба склонились друг перед другом и разлетелись по разным сторонам, как будто между ними ничего не было.

— Все, как у людей, — прокомментировала Лизи, — только не на улице, а в супружеской постели.

Я уставилась на розовый торт. Неужели то, что я видела, и есть «это самое»? Никогда бы не могла поверить… И вдруг я представила себе Зольтана фон Бороши в его красной униформе, который кружил надо мной, как ястреб, расставив руки, как крылья, и, громко воркуя, склонился надо мной, потом повернул набок голову, прищурив глаз, и начал пожирать меня влюбленными глазами, потом сделал мощный прыжок в постель ко мне на спину — на этом мое воображение иссякло.

— У вас еще есть вопросы? — спросила Лизи, помешивая глазурь.

— Я пока ничего не поняла.

— Не поняли?

— Нет.

Лизи перестала помешивать:

— Хорошо. Сейчас все объясню. Но вы должны пообещать мне, что после всего, что я вам скажу, не рассердитесь.

— Обещаю.

— Помните, где у нас «райские кущи» — я вам когда-то говорила? А там, внизу, находится запечатанная дверца, ведущая к нам в тело…

— Которая заперта? А когда зарождается ребенок?

— Все правильно. У девственницы она прочно закупорена и закрыта тонкой кожицей, а во время брачной ночи мужчина делает толчок и разрывает эту кожицу…

— Это и есть супружеский долг? — в ужасе спросила я.

— Так точно.

— А чем он разрывает кожицу? Ножом?

Лизи покачала головой:

— Вы видели когда-нибудь, как маленький мальчик делает пи-пи?

— Конечно видела. Совершенно случайно, без ведома Эрмины. Это делал мой братец.

— Вы заметили, в чем различие между девочками и мальчиками?

Я кивнула:

— Конечно заметила.

— А когда мальчик вырастает, эта штучка у него становится большой. А в брачную ночь — длинной, как огурец, и такой же твердой…

Что?! Этого не может быть! И этим… мужчины протыкают тело женщины? Лизи определенно сошла с ума!

— Пожалуйста, не смотрите на меня, как теленок, которого вот-вот должны заколоть. Я знаю только одну женщину, которая не выдержала этого и умерла. Риск всегда есть. Вот, к примеру, принцесса Гизела ночью прибежала обратно к своим родителям, а графиня Мари-Пьер выскочила из брачной постели, бросилась бежать в парк по глубокому снегу, спряталась в оранжерее и чуть было не окоченела от холода. На следующий день ее нашел садовник. Совсем, бедняжка, замерзла, наревелась… Когда исполняют супружеский долг впервые, бывает очень больно…

Лизи снова отвернулась к столу, взяла миску с глазурью и, одним махом опрокинув ее на последний торт, подхватила льющуюся с боков глазурь лопаточкой и быстрым движением размазала по стенкам торта. Все! Творение Лизи было готово и блестело, как лакированное.

— Лизи, поклянись, что сказала всю правду!

— Клянусь своей жизнью.

Вот в чем, оказывается, состояло «это самое»! Открытие поразило меня, как гром. Немудрено, что эту тайну так тщательно от меня скрывали. Эрмина была права. «Зверство» — вот самое точное слово! Бедные женщины! Как они только выдерживают? И Валери, и леди Маргита, и наша императрица — все, у кого есть дети. А моя мать терпела это с тремя различными мужчинами! Да еще и выглядела хорошо. А Валери вообще всегда этим бравировала.

Может быть, к этому можно привыкнуть? Ведь к укусам комаров тоже привыкают.

— Неужели это бывает величиной с огурец? — спросила я, слыша собственный голос.

— С небольшой огурец.

— Как корнишон? — с надеждой переспросила я.

— Да побольше, — строго сказала Лизи. — У каждого мужчины по-разному. Но достаточно большой, чтобы напугаться.

— Лизи, откуда тебе все известно?

— Моя мать мне рассказала.

— Твоя мать? — я была ошеломлена. — О таких вещах в ваших краях говорят с матерью?

— Да.

— И не сгорают от стыда?

— Нет.

— Но послушай, Лизи, зачем она тебе… почему…

— Потому что, — твердо сказала Лизи, — у нас в Польше люди не такие дураки, как здесь.

— Ах вот как!

— Она просто хотела мне помочь справиться с этим страхом, а он бывает у всех женщин. Ее саму привели к брачной постели, как невинного агнца на заклание. Она ничего не знала и не понимала. Ее чуть удар не хватил — так она испугалась…

— А эта кожица потом снова зарастает? — спросила я немного погодя.

— Нет. Остается открытой. Во второй раз уже бывает не так больно, в третий — еще меньше, в четвертый — еще легче, но приятно не бывает никогда.

Я размышляла.

— А не скажешь ли, для чего, собственно говоря, мужчины делают все это? Кто их заставляет?

Лизи засмеялась.

— Ну, пожалуйста, Лизи. Я не понимаю.

— Они делают это, потому что им это совсем не больно. Потому они и называют это «райскими кущами», потому что им там страшно приятно. Женатые мужчины постоянно хотят этого…

— Постоянно? — в ужасе спросила я.

— Ночью — в постели, днем — на кушетке, в лесу — под деревом, в парке — в кустах, в конюшне — на соломе, в сарае — в стогу сена. Покоя нет нигде… пока женщина не попадет в положение… Генерал говорил, что хочет детей?

— Да, говорил.

— Не думаю, что вам понравится замужем.

— Да-да, ты права, я и сама побаиваюсь его.

— Кого? Генерала? — Лизи захихикала. — Нечего его бояться. Он кроткий, как голубь, если уметь с ним обращаться.