— Тебя нет, но твои корни… твоих учителей.

— Это значит, что мы выиграем 18 августа.

— Похоже на то.

— Но если я проиграю, этот господин потеряет свои поместья, а виновата буду я.

— Нет. Тогда ему не повезет. Но в следующем пари он отыграется. Не беспокойся, таковы нравы гарнизонного города. Во всяком случае, сейчас фавориткой являешься ты.

— Прошу прощения, что значит фаворитка?

— Большинство спорщиков ставят на тебя.

— А остальные?

— На твою соперницу…

— Какую соперницу? Я не слышала ни о каких соперницах.

— Нет? — Эрмина уставилась на меня. — Ты выступаешь против госпожи Хольтер, вдовы архитектора. Его Превосходительство не говорил тебе об этом?

— Ни слова.

— Ну, это похоже на него, — возмущенно сказала Эрмина. — По городу гуляют самые невероятные слухи, в казарме это тема номер один, а главное действующее лицо в полном неведении.

— Кроме того, это нечестно. Госпожа Хольтер занялась верховой ездой сразу после Троицы, а я всего две недели назад. Почему со мной так поступают?

— Это вопрос, — Эрмина забарабанила пальцами по рампе. — Не могу понять, что он себе думает, наш дикий гусар.

— Он подсыпает перцу в наше дело, полагает мой старик. — Это был голос Габора. Я тотчас почувствовала резь в желудке, а сердце мое учащенно забилось. Я обернулась. Позади меня стоял Габор собственной персоной. Вероятно, он прошел на сцену через дверь за кулисами. А я сидела тут в детском платье, без шнуровки…

— Пожалуйста, извините меня за вторжение, дорогая тетушка. Мое почтение. Добрый день, сударыня!. — Он улыбнулся мне с неизменным восхищением. — При двух всадницах больше заинтересованных лиц. Папа́ уверяет, что это повышает ставки.

— Это он верно просчитал. Ставки высоки до неприличия. — Эрмина отступила от рампы и уселась возле своего белого зонтика.

Габор сделал несколько шагов вперед и остановился рядом с банкеткой, на которой я сидела.

— Для него ставки все еще недостаточно высоки.

— Но почему?

— Азарт игрока. — Габор засмеялся, прошел мимо меня, слегка коснувшись платья, и спрыгнул со сцены. — Весь город вовлечен в эту игру. В табачной лавке на Главной площади только что учредили тотализатор. И папа́ так завел сейчас дядюшку… — его кандидатка занимается верховой ездой на шесть недель дольше, чем наша, — что тот повысил ставку в пари до десяти тысяч гульденов. — Габор посмотрел на меня со значением. — Таково преимущество, когда соревнуются две всадницы.

— Что? — растерянно воскликнула Эрмина. — Десять тысяч гульденов? Да это целое состояние!

У меня перехватило дыхание. Это была треть залога.

— Аттила Надь тоже поставил на нас.

— У него же всегда нет денег.

— А он поставил свое жалованье… до 1885 года.

— О Боже! Жалованье за десять лет! А если он проиграет?

Габор засмеялся.

— Буду весьма удивлен. Он везучий, без конца выигрывает, вы не заметили? Вот уже несколько дней он обедает здесь в отеле и платит наличными!

Эрмина покачала головой, вытянула из рукава кружевной платочек и вытерла капли пота на лбу.

— Если хочешь знать мое мнение, Аттила безумец.

— Тогда я вынужден рассказать вам всю историю. Разрешите мне сесть? — И Габор занял место возле Эрмины. — Вам интересны закулисные интриги?

— Еще как!

— Только, разумеется, между нами.

— Ну конечно!

— Итак, слушайте. Собственно говоря, речь идет о некоем Косанике. Нувориш и болван, который зачумляет воздух в нашем Эннсе.

— Косаник? — воскликнула Эрмина. — Который падает с лошади, как только раздается клич «Марш-марш-ур-ра!»?

— Тот самый.

— Это мы знаем. А что еще он умеет?

— До крови пришпоривать лошадей, а они все равно его не слушаются. Двух уже загубил. Жесток и со своими бравыми кавалеристами. Его следовало просто утопить… да нельзя.

— Трудновато, — подтвердила Эрмина.

— Во всяком случае, мы устроили совет, Аттила и я, и еще пара товарищей, как нам от него избавиться, от этого живодера, мучителя лошадей и людей. А Аттила обучал верховой езде госпожу Хольтер.

— Так.

— Мы начали льстить Косанику, чтобы он принял участие в пари и стал учителем архитекторши вместо Аттилы, и он тут же согласился. Теперь он гарцует, как петух на навозной куче. И все жаждут, чтобы эта Хольтер опозорила его 18 августа, и тогда бы он выскочил из окна или застрелился — нас устроит любой исход. Главное, чтобы он исчез из кавалерии.

— Понятно, — хихикнула Эрмина, то раскрывая, то закрывая свой веер, — заговор.

— Угадали.

— А как такая бездарь попадает в драгуны?

— Протекция.

— Богатые родственники?

— Супербогатый папенька. Огромные колбасные заводы, в которые он замечательно вписывается. Эннс идет ему как-то меньше.

— Но я слышала, что госпожа Хольтер уже довольно бойко ездит верхом, — сказала Эрмина после короткого раздумья.

— Так было. До тех пор, пока ее обучал Аттила. Но вчера я побывал внизу, в Эннсхагене, на плацу, где Косаник лютует с нею, и все, что он ей говорил, совершенно неправильно. К концу урока белокурая Венера — о, пардон! — госпожа архитекторша стала похожа на двугорбого верблюда. А чтобы в день рождения кайзера она без ошибок прыгнула через барьер… Я был там всего полчаса, и она успела упасть четыре раза.

— Бедняжка! — воскликнула Эрмина с состраданием. — Я готова понять вас, что касается Косаника. Но приносить в жертву ради этого госпожу Хольтер… она может пораниться, если так часто…

— Она не успевает упасть до самой земли, дорогая тетушка, — тут же отозвался Габор. — Куча поклонников бегает вокруг, чтобы тут же подхватить ее в свои крепкие руки.

— Да-а?

— Именно так. Вокруг нее вечно увивается целый рой. Вчера я заметил там даже хозяина нашего отеля.

— Не может быть! — Эрмина ударила сложенным веером по левой ладони. — Наш дорогой Луи? Как он там оказался?

— Прискакал. Он выезжает ежедневно. Тут же сделал несколько весьма дельных замечаний. Он довольно хороший наездник. Для человека гражданского просто превосходный. Но Косаник заартачился, как баран. Он здесь наставник. И никому больше не дозволено вмешиваться. Его тупость обезоруживает. Я уже говорил об этом? Короче, он отверг все добрые советы… да, сударыня, вы что-то хотели сказать?

— Я хотела только спросить: а какая у госпожи Хольтер лошадь?

— Прекрасная! Гордая! Роскошный рыжий мерин. Породистый полукровка из Бабольны. Это знаменитый венгерский конный завод. Конь очень высокий, ну просто красавец. Тот, кто его выбирал для нее, — большой знаток.

— А как он в сравнении с нашей Адой?

Габор гордо улыбнулся:

— Ни одна лошадь не сравнится с нашей Адой. Она ведь очень умна. Но что я хотел сказать все это время: причина, по которой я позволил себе нарушить ваш покой… Мой старик завтра весь день в Вельсе. Стипль-чез[11] у четверки драгунов. Его пригласили как судью. Он отправляется прямо сегодня и будет ночевать в замке Лихтенэг. Когда вернется, пока не знает… Поэтому ближайшие дни придется довольствоваться мною. Дамы не возражают?

— Глупый вопрос. Это же твое пари.

— Позвольте предложить, сударыня, позаниматься сегодня вдвое дольше. Сперва выезд, а потом начнем отрабатывать прыжки. Мой отец удивится вашим умениям, когда вернется из Вельса.

— Прыжки? После выезда? — воскликнула Эрмина. — Это чересчур. Кроме того, Минка, я совсем забыла — у тебя сегодня примерка. В ателье Цирмиллер в четыре.

— Ну тогда мы начнем в пять, — быстро сказал Габор.

— Что значит, «мы начнем»? — рассердилась Эрмина. — Вдвоем вы никуда не можете отправиться.

— Может, я попрошу Аттилу.

Эрмина чуть не задохнулась.

— Надь и ты? И моя Минка? А ее доброе имя?

— Я пошутил. — Габор схватил маленькую ручку Эрмины и поцеловал ее. — Милая тетушка, вы знаете меня — это было чистое озорство. Я попрошу принцессу Валери. Не возражаете?