— Стоп! Так дело не пойдет! — снова ясно и отчетливо раздался голос Лизи за стеной. — Нельзя делать скоропалительные выводы…

И опять наступил хаос, все говорили, перебивая друг друга.

Ага, они сменили тему. Речь шла уже не о Решке, а о каком-то другом человеке. Лизи не соглашалась, госпожа Кропф поучала, голос хозяйки тоже звучал взволнованно.

Завязался спор, в котором я не могла разобрать ни единого слова. Кого это они так горячо обсуждали? Наконец шум стих.

— Красивая? — снова послышалось разборчивое слово.

— Есть и покрасивее, — вступила Лидия Кропф, — но богатая. Вдова управляющего Хольтера в Сен-Флориане. Большая любовь. Вот кто его отрада. Как два голубка. Говорят, он каждый день после обеда отправляется к ней верхом.

Смотри-ка! Еще одна новая пара? Интересно. Я знала госпожу Хольтер. Она была статной блондинкой, с чувством юмора, всегда окружена поклонниками и в тысячу раз красивее толстой госпожи Кропф. По воскресеньям она часто обедала у нас со своим сыном. Кто же ее новый кавалер?

— Не верю ни одному слову, — возмущенно воскликнула Лизи. — Я бы давно заметила. У меня глаз, как у рыси. Все это полная чушь!

— Я вам это говорю! Витти его видела. А она живет прямо напротив. Она клянется, что это был ОН. А с госпожой Хольтер какой конфуз! Представьте себе, она купила скаковую лошадь. А осенью собирается в увеселительную поездку. На Капри!

Скаковая лошадь? Капри? Звучит аристократично. Для женщины из буржуазных кругов это просто неслыханно. Кому же это госпожа Хольтер вскружила голову? Кому-то из наших почтенных гостей в отеле? Или хозяину «Золотого быка»? Он тоже жил как барин и был известен как дамский угодник.

От холода у меня уже стучали зубы, мокрая рубашка липла к телу, и я уже довольно наслушалась. Но тут до моих ушей донеслись два имени: «Юлиана Танцер и ее Луи», и я забыла обо всем на свете.

Бог мой! Они все это время спорили о моем дядюшке? Дядюшка Луи и прекрасная вдова? И кавалером был он? Нет, этого не может быть! Но скаковая лошадь у него есть. И после обеда он всегда выезжал. А госпожу Хольтер всегда радушно принимали и обхаживали, когда она обедала у нас, неизменно с долгим целованием руки, всегда усаживали за лучший стол.

— А вот и неверно, — возмутилась госпожа Кропф, — Юлиана сама виновата. Ее мать умерла в родильной кровати… И теперь она боится. Как? Как брат с сестрой, брак Иосифа, — засмеялась она. — Как Мария с Иосифом в Святой земле.

— Вот бы и мне так, — сказала Эльза Хопф, — брак Иосифа. Но с моим Вилли так не выйдет. Он требует от меня каждую ночь.

— Но вы женщина крепкая, — снова раздался голос Лизи, — а у госпожи Танцер такая деликатная конституция.

— Деликатная? — возмутилась госпожа Кропф. — Да она просто утягивается до полусмерти.

— Я хочу только сказать, — продолжила Лизи, — она должна быть в кровати совсем одна, иначе она не высыпается. А барин никогда ко мне не приставал. И к Цилли не приставал, и к Йозефе тоже. Неверный муж всегда норовит сперва с прислугой. Но наш шеф видит только свою супругу. Он и впрямь настоящий джентльмен. Тут я вынуждена вам возразить. Вы идете совсем не по тому следу.

Я была того же мнения. Размышляя об услышанном, я снова погрузилась в ванну. Это было самое поучительное купанье за всю мою жизнь. И когда за мною пришла Йозефа, в голове моей был полный сумбур. У тетушки Юлианы брак Иосифа. Это что? Брак без «этого»? И детей она не заказывала. Это очень разумно, после того как я узнала, что можно умереть в родильной кровати. И вообще, мне стало вдруг ясно, что все плохое, связанное с материнством и браком, старательно замалчивалось и затушевывалось, пока мой батюшка не отказал мне в наследстве. И тут же выплыла оборотная сторона. Как гром средь ясного неба появилось «это». А в родильной кровати притаилась еще и смертельная опасность! С моим рождением связан какой-то скандал… Чего еще остается ждать?

Но самое интересное — слова Лизи, сказанные до прихода госпожи Кропф. Кто посылает за ней? Среди ночи? После каждого праздника? Сильный, как медведь, мужчина, который любит есть перчик? В постели! Это, вероятно, какой-то дикарь. И что такое показала Лизи Эльзе Хопф? Украшение? Часы? А за что она получила это? И какую тайну доверила ей Йозефа? О чертовски сложных семейных отношениях — кого? И какой цыпленок был не при деньгах? И кто был слишком молод и наивен? Наивен почему? А что значит: «у нее нет залога»? Какое значение у этого слова? Но больше всего меня беспокоила фраза: «ребенок ни о чем не знает». Я уже подумывала, что речь идет обо мне.

— Что-то случилось, сударыня? — озабоченно спросила Йозефа по дороге домой. Мы шли по мостовой, которая почти высохла после дождя. — Такой молчаливой я вас еще никогда не видела. Надеюсь, вы не захворали.

— Что-то я притомилась. Сама не знаю, отчего.

— Ах, ну это от горячей ванны. Если больше ничего, то это совершенно нормально. Придем и сразу ложитесь в постельку до ужина. А когда вечером будем мыть голову, вы снова будете бодрой.

Так и получилось.

Но уснуть я не смогла. Едва голова моя коснулась обшитой кружевами подушки, как мне снова почудился смех Лизи, послышались слова из загадочного разговора. Странным образом в голове все время вертелось слово ЗАЛОГ. В нем звучала какая-то угроза. Весь вечер я размышляла только об этом.

После ужина мыли голову. Мылом из Марселя. Ополаскивали целебной настойкой. Вытирали целой горой полотенец. Чтобы волосы за ночь высохли, Цилли укутала мою голову льняным полотенцем. Для мытья нам понадобилось три медных котла горячей воды. Ужасная процедура.

Когда пришла Эрмина почитать мне на ночь французскую книжку, глаза мои уже слипались.

— Можно спросить одну вещь? — обратилась я к ней, когда глава была дочитана.

— Спрашивай, детка. — Эрмина захлопнула книгу и достала висевшие у пояса часы. — Только быстро, потому что уже поздно.

— Что такое брак Иосифа? Это брак без «этого»?

— Да, — ответила Эрмина опешив. — А почему ты об этом спрашиваешь?

— Так просто. А часто это бывает?

— Крайне редко. Мужчины этого не любят.

— Но иногда ведь бывает.

— Да, в отдельных случаях. Крайне редко.

— А что значит, когда господин посылает за дамой? Посреди ночи?

Эрмина побледнела.

— Кто осмелился… тебе докучали? Минка! Это очень серьезно! Говори же!

— Нет, не за мной. За взрослой особой. А что это означает?

— То, что она аморальна и совершает смертный грех. Она попадет в ад, когда умрет. Кто это такая? Минка, говори скорей! Кто-то из отеля?

— Нет. Это я просто слышала, проходя мимо. От одного постояльца.

— Слава Богу! — Эрмина облегченно вздохнула. — Ну и напугала ты меня! Знаешь что, я впредь буду на ночь запирать твою дверь. Так безопасней. — Она встала и испытующе посмотрела на меня: — Дорогая, таких странных вопросов ты еще не задавала. Скажи, тебе тетушка ничего такого не рассказывала… чего-то неподходящего… что ты еще не можешь понять?

— Нет, ничего. Ничего такого, — я закрыла глаза. Еще и полотенце давило на лоб.

— Но если она это сделает, ты немедленно придешь ко мне. И мы поговорим с тобой на эту тему. И вообще, нам надо кое-что обсудить до званого ужина. Да ты уже засыпаешь. Поговорим завтра. — Она задула свечу. — Спокойной ночи, мое сокровище. — Она поцеловала меня в лоб.

Едва Эрмина ушла, заперев за собой дверь, я бесшумно встала с кровати и, плотно прижав к волосам полотенце, босая, прошмыгнула в потемках к окну, осторожно приоткрыла его (только щелочку) и выглянула на улицу. Была безоблачная летняя ночь. На небосводе сияли звезды. Очевидно, завтра будет прекрасная погода.

Из отеля «Золотой бык» доносилась музыка. Подо мной, в ресторане, еще ужинали, оттуда доносился смех. Габор был там, внизу, сидел за столом со своими друзьями-кавалеристами. Его папенька сегодня гостил в замке Эннсэг.

Я встала на цыпочки и посмотрела вниз на Главную площадь.

Какие-то господа в форме как раз выходили из отеля, портье учтиво раскланивался. Габора среди них не было.