…Ранним утром появлялся в теремном дворце царя одетый во все черное монах — учитель царских детей Симеон. После короткой молитвы начинались уроки. Когда царевич уставал, он показывал своему учителю забавные немецкие игрушки. 19 ноября 1670 года сломалась любимая игра царевича Федора Алексеевича — «немцы, что стоят на деревянном черном ящике и играют». Сколько слез было пролито! Игрушку приказали отнести в Немецкую слободу к часовому мастеру Ивану Яковлеву для починки.
Нередко Симеон отправлялся со своим учениьом на прогулки. За учителем присылались царские сани, и он, одетый в атласную шубу, ехал следом за возком царевича. Минуя ворота Спасской башни, они попадали на большой, 45-метровый каменный мост. С обеих сторон он был застроен небольшими лавками, где торговали главным образом книгами, тетрадями, лубочными картинками — русскими и иноземными. Яркие раскрашенные картинки привлекали внимание царевича, и вскоре в его покоях на стенах появились «потешные листы», иногда вставленные в раму, подклеенные на холст, а то и просто приколоченные к стенке.
Авторитет Полоцкого при дворе, его независимость от церковных властей вскоре прекрасно оценили его современники, особенно питомцы Киево-Могилянской коллегии. Полоцкий становится прямым посредником между ними и царем. В 1668 году по совету Полоцкого московский патриарх Иоасаф одобряет сочинение киевского богослова Иннокентия Гизеля «Мир с богом», хотя некоторые догматические положения этой книги и вызывали возражения у православного духовенства.
Положение Полоцкого образно охарактеризовал в одном из своих писем Лазарь Баранович — украинский церковный и политический деятель, ректор Киево-Могилянской коллегии, позднее — черниговский архиепископ. Он писал Полоцкому: «Посматриваем только на спокойное житье твоей пречестности близ солнца — близ его величества царя, — и на всегдашнюю светлую тишину; а мы под беспрерывным находимся дождем…»
Это «спокойное житье» Полоцкий использовал не для продвижения по церковной иерархической лестнице, а для полного и самоотверженного служения делу просвещения в России — с одной стороны, и для занятий поэзией, «рифмотворением» — с другой. Именно с этого времени начинается наиболее значительный этап его поэтической деятельности. Поэзия для Полоцкого не забава, не прихоть, не развлечение, а важнейшее средство распространения идей просвещения на Руси, серьезное дело, имеющее общецерковное и общегосударственное значение.
Нельзя не отметить, что Полоцкий стремился привить любовь к поэзии и своим ученикам. Главное, чему обучал их Симеон, был латинский язык и, по-видимому, польский. Во всяком случае, Федор владел обоими языками, равно как и царевна Софья — «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеск ума исполненная дева», как характеризовал ее один из современников. Благодаря Симеону Федор Алексеевич еще в детстве научился складывать вирши. Так, он переложил в стихи псалмы 132 и 145 из псалтыри; псалом 145 всегда распевали в церкви, когда государь присутствовал на службе.
Неверным было бы полагать, что Полоцкий был только придворным поэтом, льстиво воспевающим по малейшему поводу жизнь царского семейства, хотя подобных стихотворений у него более чем достаточно. Первейшая заслуга Полоцкого заключается в том, что он посредством стихов, привлекающих «слухи и сердца», стремился познакомить своих современников с достижениями западной поэзии, старался расширить круг сообщаемых сведений, просветить русского читателя, ознакомить его с важнейшими сюжетами повествовательных произведений, наиболее известных в средневековой западноевропейской литературе.
Выше уже было сказано о том, какое значение имела практическая работа Полоцкого по школьному образованию. Но не меньшее значение имела и его поистине титаническая работа над монументальными поэтическими сборниками, представляющими собой, по выражению Тредьяковского, «превеликие рукописные книги», дающие представление о том, что читал образованный русский человек в XVII веке.
Следует сразу же сказать, что многочисленные примеры из так называемой «священной истории», равно как из античной — греческой, римской — мифологии, пз истории западного средневековья, которые в изобилии встречаются в проповедях и стихотворениях Полоцкого, не были в новинку читателям его произведений и слушателям ею проповедей. Ведь разнообразные рукописные сборники, с давнего времени бытовавшие на Руси, — всевозможные «Пчелы», «Измарагды», «Златоструи», а также хронографы и повествовательные сборники содержали много ссылок на Демокрита, Гераклита, Диогена, Демосфена и всевозможные легендарные апокрифические сказания. Но сама насыщенность произведений Полоцкого громкими именами, богатство примеров из истории прошлых времен и народов, главным образом из «священной истории», не могли не поразить его современников.
Вот как иллюстрирует проповедник широко популярную в русской поучительной литературе тему бренности и суетности земного жития: «Где Александр пресильный, Криз богатый, Ир убогий, Демокрит обругатель мира, Ираклит оплакатель суетств его? Где Иулий премощный кесарь, Нерон мучитель, Аристотель любомудрейший. Демосфин сладкоглаголивейший? Вси аки не бывше…» Какие яркие определения и образы находит Полоцкий для характеристики Демокрита, Демосфена, Гераклита, Юлия Цезаря… Для Полоцкого ничего не стоит, например, говоря о гадании, привести рассказ о рыбаке, загадавшем «славному поэту Омиру» (то есть Гомеру. — Л. П.) такую загадку: «Что мы с собой берем, то все оставляем, а чего не берем, то носим с собою».
Приведенные примеры не единичны. Так, характеризуя философию как науку, Полоцкий цитирует мнения о ней Фалеса Милетского, Диогена, Аристиппа. Он заканчивает свое стихотворение сравнением философа с пчелой, собирающей сладкий нектар с различных цветов. Это сравнение в полной мере может быть отнесено и к самому Симеону, который использовал много разнообразных источников для создания своих трудов, содействовавших развитию русского просвещения.
Интересен — в плане просветительской деятельности Полоцкого — прежде всего сборник его стихотворений «Вертоград многоцветный»[33]. Он был задуман автором как собрание различных стихотворений на все случаи жизни. Для удобства пользования сборником стихотворения были расположены в алфавитном порядке их названий. Они предназначались в первую очередь для просвещения читателя, затем для поучения его и, наконец, для развлечения.
Поучительные произведения сборника разнообразны по форме и богаты по содержанию. В сборнике помещены эпитафии, молитвы, увещания, обличения, афоризмы — почти все виды известных в то время стихотворных форм. Излюбленный прием Полоцкого заключается в том, что он подбирает несколько стихотворений на одну и ту же тему и помещает их под одним названием. Так, на слово «Дар» мы находим в «Вертограде многоцветном» четыре стихотворения: в одном божеские дары сравниваются с плодами древесными, в другом рассказывается об Иакове, укротившем дарами Исава, в третьем дары сравниваются с дымом («дым руки греет, а очи повреждает, дар тешит сердце, а совесть развращает»), и в четвертом повествуется о том, что принявший дары теряет свободу.
Полоцкий далек от мысли щегольнуть своей ученостью, поразить читателей своей эрудицией, хотя мы и встречаем среди его стихотворений такие, которые представляют собою ученое толкование термина, понятия, имени. Вот стихотворение «Еммануил» — разъяснение одного из имен Христа — или стихотворение «Магнит», в котором говорится о свойствах намагниченного железа притягивать к себе иглы и т. д.
Задача Полоцкого заключалась в том, чтобы просветить читателя — например, дать ему возможность разобраться среди многочисленных «царей Рима ветхого и нового», недаром он в особой группе стихотворений пересказал историю римских и византийских императоров[34]. И в то же время мы почти не найдем у Полоцкого упоминаний о русских князьях и царях, за исключением великого князя Владимира, крестившего Русь. Знаток отечественной истории, Полоцкий, видимо, старался познакомить своего современника с тем, что ему было наименее известно, так как книг по русской истории к XVII веку на Руси бытовало довольно большое количество.
