Сохранились документы, на которые при других обстоятельствах можно было бы и не обратить внимания. Они касаются шубного сбора, организованного в Первом ополчении в августе 1611 г. Есть росписи служилых людей, посланных для этих целей по городам и уездам, челобитные дворян и детей боярских о сложении с них этой повинности из-за бедности. Объяснить сбор тулупов иначе, чем необходимостью удержать под Москвой полки ополчения зимой, невозможно. Как писал С. Б. Веселовский, опубликовавший эти материалы, «чуть не в каждой грамоте, посланной от воевод кн. Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого, мы читаем одну и ту же жалобу: ратные люди «бьют челом боярам» о жалованье «безпрестанно, а дать им нечего, и они от голода (можно добавить и холода. – В. К.) хотят идти от Москвы прочь»» [10, 13].

Поэтому «великие Российской державы Московского государства бояре», как их называли под Москвой, стали думать не столько об организации осады, сколько о создании правительства. Оно должно было обеспечить участников ополчения под Москвой необходимым денежным жалованьем и поместными «дачами». С этой целью ополчение рассылало по городам своих воевод, давая им наказы собирать окладные и неокладные доходы в таможне, на торгах, перевозах, мельницах, строить самим «кабаки» для торговли «питьем» и как можно скорее присылать собранные на местах деньги, «а дати их служилым людям на жалованье для земские подмосковные службы».

Н. П. Долинин составил список из 45 городов, признававших власть подмосковного боярского правительства к январю 1612 г. В него вошли ближайшие к Москве города – Серпухов, Зарайск и др. (Коломна почему-то пропущена в списке Н. П. Долинина, хотя известно присутствие там двора Марины Мнишек).

Продолжал поддерживать полки Первого ополчения Замосковный край – Владимир, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Тверь, а также Вологда и поморские города (Тотьма, Соль Вычегодская, Чаронда). Вполне благоприятно относились к подмосковным «боярам» в землях Строгановых. Грамотам и указам, рассылавшимся из подмосковного ополчения, подчинялись в украинных, рязанских и заоцких городах (Тула, Орел, Кромы, Переславль-Рязанский, Калуга) и даже в мятежном Путивле в Северской земле. На северо-западе в союзе с «боярским» правительством князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Заруцкого действовали Торопец, Великие Луки, Невель и Псков [15, 63].

Земскому правительству под Москвой не просто приходилось удерживать свою власть. За годы Смутного времени люди приучились жить самостоятельно и по-своему распоряжаться в своих городах и уездах. Например, денежные доходы, которые требовало присылать ополчение, шли в раздачу дворянам, стрельцам, пушкарям и казакам на местах. Грамоту на поместье, выданную от очередного правительства, крестьяне могли просто не послушать, посчитав ее «воровской». Крайний случай сепаратизма произошел в то время в Казани, полки из которой пришли в июле 1611 г. под Москву к воеводам Первого ополчения. Однако вслед за гибелью Прокофия Ляпунова в Казани не признали боярское правительство, и дело было не в высокой сознательности казанских властей, вступившихся за дворян, «притесняемых» казаками, как можно было бы подумать. До недавнего времени были известны лишь неясные оговорки «Нового летописца» о том, что казанский дьяк Никанор Шульгин «хотящу в Казани властвовати». Однако только после находки комплекса документов о «деле Шульгина» выяснились многие детали беспримерного даже для своего времени самоуправства этого дьяка, «присвоившего» себе Казанское государство в 1611–1612 гг. Началось же все с того, что в Казани отказались менять воевод (а их уже там и не было) и убили гонца, привезшего грамоты подмосковного ополчения [37, 117; 25, 240–267].

Были блуждающие «служилые города» Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа и Белой. Кто-то из них пришел воевать под Москву, другие оказались в Калуге и Брянске, где сидели воеводы Первого ополчения. Дворяне и дети боярские этих уездов, контролировавшихся королевскими войсками, получили от подмосковных «бояр» поместья из дворцовых земель в возмещение потерянных ими земельных владений. Однако, когда «смольняне» попытались закрепить за собой дворцовые земли в Арзамасском, Курмышском и Алатырском уездах, а также в Ярополческой волости (Вязники), они встретили не поддержку уездной администрации, а мужиков с топорами. «Повесть о победах Московского государства», написанная одним из таких «смольнян», описала их битву с арзамасцами, которые «неразумнии тогда явившеся, не разумеша помощи Божия и Московскому государству очищения, совету всей земли не послушаша и смольняном кормов и запасов дати не восхотеша, и начаша противитися и не возмогоша» [44, 29].Автор повести пишет о победе «смольнян» над арзамасцами, побитыми «за непокорство» и «два острожка у них взяли». Однако арзамасские дворяне, наоборот, считали, что мужикам, соединившимся со стрельцами, удалось отстоять свои земли от новоявленных помещиков: «… и бои с мужиками были, только мужиков не осилели» [45, 29].

Поход около двух тысяч «смольнян» в арзамасских местах был заметным событием во всем Поволжье. Достаточно вспомнить, какую серьезную угрозу представлял Арзамас, находившийся в «воровстве», для нижегородской рати 1608–1609 гг. под руководством воеводы Андрея Алябьева, которая оставалась на стороне царя Василия Шуйского. В июле 1611 г. воеводой в Арзамасе был Иван Иванович Биркин. Он участвовал в организации первого земского движения и попал в нижегородские земли с посольством из Переславля-Рязанского. Потом, в августе– сентябре, грамоты из полков Первого ополчения в Арзамас адресуются князю Ивану Семеновичу Путятину. Не позднее ноября 1611 г. первым арзамасским воеводой был назначен известный сторонник Лжедмитрия II Григорий Андреевич Очин-Плещеев (князь Иван Путятин остался при нем вторым воеводой) [6, 377, 380–381, 384, 392, 396].Сопоставляя эти факты смены арзамасских воевод с известием «Нового летописца», упоминавшим, что после отпуска «смольнян», дорогобужан и вязмичей из-под Москвы для испомещения в Арзамасе и Вязниках, «Заруцкой писа, не повеле их слушати», можно считать, что действительно вожди Первого ополчения оттолкнули от себя дворян из разоренных уездов. Очевидно, что в общем земском деле произошел новый раскол. Объединившиеся под Москвой служилые люди не смогли решить военной задачи освобождения Москвы от польско-литовского гарнизона, потеряли они и общие цели земского движения.

Власть бояр и воевод Первого ополчения князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Мартыновича Заруцкого удержалась еще по инерции до марта 1612 г. Тогда произошло событие, окончательно отделившее дворянскую, или «земскую», часть войска от казаков, вернувшихся к старой идее самозванства. Под Москвой учинили присягу Лжедмитрию III – «Псковскому вору Сидорке», принятому сначала ивангородцами, а потом и псковичами [5, 157–196].Все, кого еще удерживало в полках чувство долга перед «землею», теперь могли не просто отказаться от продолжения подмосковной службы, а выступить против казачьих планов служить марионеточным «царикам». Тем более, что к этому времени уже несколько месяцев развивалось другое земское движение, начало которому было положено в Нижнем Новгороде.

Начальная история нижегородского движения, оказавшегося навсегда связанным с именами Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского, известна нам меньше всего. Нижний Новгород услышал призыв о создании нового движения от Кузьмы Минина, а сам Кузьма был вдохновлен призывами из Троице-Сергиева монастыря, – именно такой – под влиянием прежде всего Сказания Авраамия Палицына – рисовалась в умах современников картина возникновения ополчения.

Однако в действительности на нижегородцев должны были оказать влияние новые грамоты патриарха Гермогена. Пересмотр распространенных мнений начался с книги И. Е. Забелина о Минине и Пожарском, считавшего, что троицкая грамота 6 октября 1611 г. достигла Нижнего Новгорода тогда, когда новое земское движение там уже существовало [18, 246–248].Новые аргументы добавили С. Ф. Платонов и П. Г. Любомиров – автор самой полной на сегодняшний день истории нижегородского ополчения [29, 314–340].Оказалось, что «программа», предлагавшаяся в троицких грамотах, никак не соответствовала первоначальным целям движения; власти Троице-Сергиева монастыря продолжали поддерживать подмосковные полки, в то время как в Нижнем Новгороде противопоставляли себя казакам.