В конце июня 1611 г. созвано было даже некое подобие Земского собора, принявшего «Приговор 30 июня». Он уравнивал в правах тушинцев и их противников, тех, кто получал вотчины и поместья «за царево Васильево осадное сиденье». Служилым людям, согнанным с поместий правительством Сигизмунда, решено было предоставить новые, а главное, вернуть «на пашню» их крестьян. Но многие крестьяне, уже ставшие «вольными казаками», восприняли эту программу с возмущением. Возглавивший их И. М. Заруцкий использовал эти настроения для расправы с конкурентом, дворянским лидером П. П. Ляпуновым. Последний, экономя средства ополчения, урезал денежные и поместные оклады, возбудив недовольство своей опоры – служилых людей. Командир дворянского отряда М. Плещеев поймал нескольких казаков-мародеров и велел утопить без суда. Подоспевшие их товарищи вытащили «посаженных в воду» и привезли в лагерь, а тем временем в Кремле, в канцелярии А. Госевского, сфабриковали письма, якобы от лица Ляпунова, явно враждебные казакам. Вызванный на «казачий круг» на Воронцовом поле, Ляпунов был там не судим, а зверски зарублен. После этой провокации отряды городовых дворян и посадских людей, в том числе нижегородцы, стали покидать ополчение, опасаясь удара в спину. В провинции же «земство» – местные общества – стали еще увереннее осознавать себя независимой силой.

Нижегородчина всегда оставалась территорией, свободной от тушинской власти, ее жители успешно отбивались от воровских шаек и даже крупных вражеских отрядов, например, летом 1609 г. они не дали А. Лисовскому перейти через Волгу и вторгнуться в их пределы [181, 38–39;174, 15].Не раз ополчение нижегородцев под командованием воеводы А. С. Алябьева разбивало отряды тушинцев, в том числе под Ворсмой, Павловым Посадом, Шуей, окончательно укрепившись после прихода с низовьев Волги Ф.И.Шереметева с солидным войском [141, 147–149].Торгово-ремесленное население центров северо-востока (Костромы, Ярославля и пр.) уже созрело для взятия на себя ответственности за восстановление государственного порядка. В приказных и земских избах этих и других городов читались и сочувственно воспринимались грамоты патриарха Гермогена и Троице-Сергиева монастыря, призывавшие к единению и изгнанию интервентов и «русских воров».

Инициатором сбора средств на принципиально новое ополчение стал один из посадских Нижнего, вероятный лидер средних слоев посада, земский староста Козьма Минин. Известно о нем, как и о любом другом человеке того времени, не служившем «государеву службу» в военной или приказной сфере, крайне мало. Он занимался торговлей мясом и хотя не нажил большого богатства, но, видимо, приобрел авторитет, достаточный для избрания его земским старостой, а это означало, что горожане доверяли ему решать споры посадских людей и следить за порядком в городе. Может быть, хотя это и не доказано, он участвовал в составе нижегородского отряда в Первом ополчении. Во всяком случае, его дальнейшая судьба показывает, что он был не чужд военному делу. В Нижний Новгород, как и в другие города, доходили агитационные грамоты, но для нижегородского купца, ремесленника, уездного дворянина они служили скорее подтверждением, а не побуждением их настроений.

Подавляющее большинство нижегородских дворян, костяк местной военной силы, составляли незнатные и мелкопоместные, в уезде было около 400 помещиков, из которых только двух-трех можно причислить к аристократии, многие были потомками переведенных после разгрома Новгорода и из крещеных татар. Они составляли достаточно монолитный и демократичный блок с торговыми и посадскими людьми и с крестьянами (в большинстве зажиточными) местных дворцовых сел [70, 28–30].

Впоследствии историографы Смуты – неизвестные авторы «Нового летописца» и иноки Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын и Симон Азарьин – пытались связать начало деятельности Минина с получением монастырской грамоты, однако свидетельства эти противоречат друг другу [70, 48–50].Сам Минин полагал, что побудительным мотивом стало избрание его, не принадлежавшего к городской верхушке и не очень богатого, земским старостой. Выборы городских властей, как и назначения воевод, проходили с начала года по тогдашнему календарю, т. е. 1 сентября [70, 52]. [48]Минин, вероятно, вскоре после избрания объявил в Земской избе, что надо начинать сбор средств для нового ополчения.

Незаурядный оратор, он, видимо, умело воздействовал на слушателей, объясняя, что пока они здесь богаты и не разорены, но их благосостояние возбудит зависть у «поганых», которые в конце концов соберут большие силы и все заберут. Его поддержали наиболее влиятельные нижегородцы, в том числе соборный протопоп Савва Евфимьев. Скорее всего, здесь и начали собирать средства, Минина же, как инициатора и честнейшего человека, уполномочили руководить сбором. Надо было организовать не просто ополчение, а воинскую силу, способную выстоять и против лихих казаков, и против «кованой рати» ландскнехтов, и против хорошо обученной польско-литовской конницы и пехоты. Главное – войско не должно было возбуждать против себя население, не кормиться за его счет, как делали тогда почти все армии в мире. На собранные средства начали нанимать опытных воинов – служилых людей, стрельцов, казаков. Сбором были обложены не только купцы и ремесленники, но и монастыри, нет сведений о сборах с помещиков, но они должны были платить своей саблей и кровью. Заручившись поддержкой большинства, Козьма определил масштаб пожертвования в «пятую деньгу» с имущества и жестко спрашивал с неплательщиков.

Естественно, возник вопрос о том, кто сформирует и поведет ополчение. Местный воевода, князь В. А. Звенигородский, только что прибыл, тогда же, когда избрали Минина, его в городе никто не знал, а то, что он получил чин окольничего от правительства короля Сигизмунда, не придавало ему популярности. Второй воевода, честный и доблестный А. С. Алябьев, не раз водил нижегородцев в бой, но Минин понимал, что возглавить новое ополчение, собираемое с важными политическими, всероссийскими целями должна фигура позаметнее. Как торговец мясом, он, естественно, разъезжал по своему и соседним уездам. Наверное, он уже был знаком с большинством крупных и средних землевладельцев – товарный скот могли поставлять только солидные хозяйства. Не лишено вероятия, что Минин вел торговые дела и с князем Д. М. Пожарским, крупным вотчинником соседних Городецкого и Стародубского уездов. Пожарский в это время, согласно летописцам, находился в своем селе Мугрееве [25], [49]где оправлялся от ран после Московского восстания. Нижегородцам, вероятно, было известно о его удачных военных операциях в 1608–1610 гг., может быть, кое-кто сражался рядом с ним и в недавние мартовские дни. Поэтому кандидатура будущего воеводы вызвала сомнение только в том смысле, согласится ли он возглавить и организовать войско. По предложению Минина в Мугреево направилась депутация уважаемых дворян и купцов во главе с архимандритом Нижегородского Печерского монастыря Феодосием и выборным дворянином [50]Ж. П. Болтиным.

Пожарский, согласно этикету, сразу не согласился возглавить ополчение, но дал себя уговорить. Во время переговоров он заявил, что ему необходим в помощь выборный из посада человек, «кому быть у такова великова дела и казну збирати». Депутация так же этикетно вопросила князя, кто этот человек, они-де не знают. Тогда Пожарский и предложил кандидатуру Минина. На самом деле, вероятно, переговоры шли не один день, и делегаты, и Минин несколько раз приезжали к еще не вполне выздоровевшему князю, обсуждая разные детали. Возможно, Минин побывал у своего крестильного тезки еще до первой депутации. Думается, Пожарский мог воспринять как знак свыше то, что с предложением столь «великого дела» явился человек, у которого был общий с ним святой покровитель.