Годунову, видимо, не хотелось иметь подле своей семьи людей, близких к Романовым и, возможно, не вполне лояльных. По крайней мере, Лыков в 1609 г. рассказывал любившему всякие доносы, сплетни и прочие «ушничества» царю Василию, что якобы за 7 лет до того князь Дмитрий Пожарский «доводил» на него, Лыкова, царю Борису «многие затейные доводы» о том, что он, «сходясь с князьями В. В. Голицыным и Б. П. Татевым, про нево Бориса разсуждает и умышляет всякое зло». [32]В. В. Голицын, сам впоследствии претендовавший на трон, как известно, изменил под Кромами Борису Годунову, перейдя к Лжедмитрию [83, 77].Однако донос – это акция, которая как-то плохо сочетается со всем, что мы знаем о Д. М. Пожарском. Лыков в своей «информации» не учел, что его соперник поостерегся бы, например, замешивать в число «заговорщиков» своего однородца, князя Татева. Лыков поведал также, что и мать Пожарского «доводила» царице Марии (к слову, дочери Малюты Скуратова) о том, что его мать, княгиня Лыкова, в гостях у княгини Алены Скопиной-Шуйской (матери будущего героя Смуты и жертвы собственной семьи князя Михаила Васильевича Скопина) «…буттося рассуждала про нее и про царевну злыми словесы» [141, 268;46, 163–164].Лыков и Пожарский не дождались конца процесса. Дело не было «вершено». Лыков тоже заявлял, что попал тогда с матерью в (кратковременную, судя по всему) опалу.

Похоже, царь Борис благоволил молодому неглупому придворному. 15 апреля 1604 г. Дмитрий Михайлович получает жалованье из кормовой книги Галицкой четверти (части членов Государева двора царским указом назначалось персональное жалованье из кассы одного из ведомств, собиравших налоги, – четвертей или четей). Годунову, возможно, импонировала и образованность сына верховой боярыни (известно, что Борис, не получивший хорошего образования, очень уважал ученость, стремился учить не только сына, но и дочь, и первым из царей послал русских студентов в иностранные университеты). А грамотеев при его дворе явно не хватало. В упомянутой книге Пожарский расписался в получении оклада за 8 своих неграмотных товарищей – И. А. Давыдова, князей С. Ю. Вяземского, Ю. Г. Мещерского, Г. М. и М. М. Шаховских, Н. А. Хованского, В.Г.Щербатова [162, XVII].Заметим, что почти все они – члены родов, давших спустя двести с небольшим лет видных литераторов. [33]

Тогда же из причитавшихся Пожарскому 20 рублей 12 было вычтено за купленного в Конюшенном приказе (где разводились породистые лошади) боевого коня [162, 14, 41]. Далее имя Пожарского на два года исчезает из источников. Возможно, тянулась рутинная придворная служба, заключавшаяся в подготовке царских церемониальных одежд и регалий, отдельных посылках с поручениями к полковым и городовым воеводам. Вновь его имя, уже с чином стольника, промелькнуло только в мае 1606 г., когда на торжественном обеде в честь прибытия на свадьбу Лжедмитрия I и Марины Мнишек ее отца, Юрия Мнишка, воеводы Сандомирского, Пожарский выполнял довольно важное поручение – «за ествою сидел» [15, 77, 137],т. е. потчевал царского тестя, а на свадебном пиру потчевал королевских послов. [34]

Ничего не известно об отношении Дмитрия Михайловича к событиям 1604–1606 гг. Никогда позднее он о них не высказывался. В боевых действиях против самозванца в должности воеводы или хотя бы головы он, видимо, не участвовал, возможно, оставаясь при дворе, в противном случае его имя попало бы в разрядные записи. На основании такой записи о посылке против Лжедмитрия I 1 января 1605 г. князя В. И. Шуйского, а с ним «стольников и дворян московских» иногда делается вывод, что Пожарский участвовал в бою при Добрыничах [15, 197; 148], но нигде не указано, что туда были мобилизованы все чины двора. Не повредила ему, судя по всему, и его определенная близость к Годуновым, ведь мы не знаем, занимала ли его мать еще пост верховой боярыни при царице или царевне во время кровавых событий июня 1605 г. Впрочем, его прежний соперник князь Б. М. Лыков возвысился несравнимо. Как свойственник Романовых, «родственников», обласканных новым царем, он сначала был назначен кравчим, [35]а затем, вынужденный уступить этот пост интимному фавориту Лжедмитрия, князю А. И. Хворостинину, утешен был боярским чином [15, 78].Лыков пытался сопротивляться, на что «юный наглец», как описывали Хворостинина современники, тут же (в сентябре 1605 г.) указал ему, что его дело 1602 г. с князем Дмитрием не было «вершено», т. е. Лыков его не выиграл [15, 30–31].Косвенно это указывает на присутствие Пожарского при дворе.

Индивидуальность Пожарского в эти первые годы службы никак еще не прослеживается; он не выделяется из толпы придворных, а если и действует, то лишь как член своего клана, по указке старших, исключительно с целью наверстать упущенное предками положение в верхах служилой элиты. Но Пожарский, заметим, не был за последующие 9 лет повышен, оставаясь стольником, ни одним из «монархов», что можно рассматривать как одно из доказательств его моральных качеств.

После 1604 г. история страны как бы «убыстряется», события развиваются с большой скоростью. Поход Лжедмитрия I на Москву, неожиданная смерть 53-летнего Бориса Годунова, год правления «Расстриги», переворот 17 мая 1606 г. и воцарение Шуйского – все это сопровождается бурными волнениями в Москве и других городах, формированием вольных полуразбойных казачьих отрядов, объединившихся в конце концов с аналогичными отрядами литовской шляхты под знаменами нового самозванца – Лжедмитрия II, чья власть была признана всеми противниками Шуйского, покусившегося на «законного государя», и распространилась на значительную территорию страны. Ничто не указывает на участие князя Д. М. Пожарского в политической жизни времени Василия Шуйского. Но именно в начале правления этого хитрого подслеповатого государя исчезает Пожарский-придворный и появляется Пожарский-воин.

Шуйский, по сути, контролировал лишь часть страны. Дворцовым переворотом нельзя было покончить с «мнением народным», с бродившей в массах идеей «законного государя», который вот-вот объявится и расправится с ненавистными боярами и вообще наведет порядок. Пока в южных пределах России остатки сторонников Отрепьева искали ему замену, от Путивля к Москве уже двинулось войско «законного государя» во главе с его «воеводой» И. И. Болотниковым. Казацко-крестьянские отряды соединяются в сентябре с ополчением южных дворян во главе с Прокофием Ляпуновым и Истомой Пашковым и начинают осаду столицы. Генеральное сражение произошло в ноябре—декабре 1606 г. близ Данилова монастыря, у деревни Котлы под Москвой. В Боярском списке этого времени среди чинов Государева двора, назначенных в полки, значится и «князь Дмитрей княж Михайлов сын Пожарской». [36]

Командовал правительственными войсками совсем молодой князь М. В. Скопин-Шуйский, вместе с воеводами князьями А. В. Голицыным и Б. П. Татевым; согласно разрядным книгам, «с ворами бои были ежеденные под Даниловским и под Яузою», «а головы были у князь Михаила Васильевича… князь Дмитрей Пожарской» [99, 237].Он значится среди голов – начальников дворянских отрядов – сотен, как участник сражения. Вероятно, хорошо зарекомендовавший себя сотенный голова обратил на себя внимание. Ничего не известно о дальнейшем участии Пожарского в боях под Калугой и Тулой и вообще в 1607 г.

Тем временем сформировалось войско Лжедмитрия II, к которому стекались отряды разбитых болотниковцев, казаков, провинциальных дворян и шляхтичей. Победы над Болотниковым обернулись серией поражений правительственных сил в следующем году, и вскоре, в начале июня 1608 г., войско Лжедмитрия II подошло к Москве. Здесь сформировалась вторая столица государства – село Тушино. Множество городов присягнуло воскресшему «Дмитрию Ивановичу», в Тушине собралась своя Боярская дума, приказы, царь раздавал чины, поместья, вотчины, там появился и свой глава церкви – царский «родственник» митрополит Ростовский Филарет Никитич. Неясно, по своей ли воле он был туда доставлен, однако титуловали его там патриархом. Множество молодых товарищей Пожарского по Государеву двору, да и вельмож постарше, садились на коней и перебирались в Тушино. Это приносило ощутимую выгоду. Правда, приходилось сидеть в Думе и за царским столом с выскочками – бывшими казаками типа И. М. Заруцкого, купцами, не слишком знатными шляхтичами. Но зато можно было, как князь Д. Т. Трубецкой, стать боярином, получить огромные пожалования. Тогда многие часто меняли правила игры, с выгодой переходя из стана в стан, хотя имелся риск запутаться, потерять карьеру и даже жизнь. Пожарский не мог не видеть всего этого, кроме того, он не мог не понимать, что царь Василий – интриган и неоднократный клятвопреступник. Однако, похоже, Дмитрий Михайлович уже выработал тогда свои принципы, которые помогали ему сохранять достоинство в это путаное время, и заключались они, насколько можно представить, в следующем: Шуйские по родству – что называется «принцы крови», из старейших ветвей Рюриковичей, [37]Богом данной России династии, с которой и Пожарский ощущал кровное родство. Поскольку старшая ветвь ее волею Божьею угасла, Собором была избрана следующая по старшинству (родовому и чиновному) ветвь рода; царь венчан шапкой Мономаха, ему вручены все регалии государственной власти, над ним осуществлено священное миропомазание, и Пожарский присягнул ему, целовал крест. А значит, выхода для принципиального человека нет, служить можно только законному царю.