Во всяком случае, всегда, когда я тут оказываюсь, думает Элейн. Загорается «красный», машина трогается, Кэт исчезает. Теперь Кэт покорная, послушная, а ведь она никогда не была такой. Она появляется и исчезает, иногда непрошеной гостьей, но все равно ее появления можно держать под контролем.
В любом случае, Элейн сейчас думает о другом. Она едет на автопилоте, направляясь домой, мыслями же пребывает там, откуда только что уехала, — там надо придумать дизайн сада.
Элейн приходит в голову насадить аллею из ракитника. Она тут же отметает эту идею, и вместо этого перед ее внутренним взором предстают глицинии на кованых железных обручах, с бордюром из декоративного лука. Она придумывает водоемы и тенистые аллеи, а также отгороженный «кухонный сад». Жена хочет огород.[2] Что ж, будет ей огород. Муж же, судя по тому, как он выглядит и разговаривает, охотнее пошел бы в гольф-клуб, но он очень богат и совсем недавно отвалил кучу денег за особняк в Суррее — хочешь, не хочешь, а надо принарядить свои владения.
Жена тоже хочет «принарядить» участок. Она смотрела по телевизору программы по обустройству сада и знает, что сейчас в моде. Вернее, думает, что знает.
Но она не станет ничего украшать, а иначе будет не Элейн. Она внушит жене: что хорошо для коттеджа на два хозяина где-нибудь в Бирмингеме, совсем не пойдет для построенного в 1910-х особнячка суррейского биржевого маклера в духе Лютиенса, с двумя акрами прилегающей территории. Где все пришло в запустение, но она нашла там нечто очень интересное. Элейн обнаружила останки «водяного сада», какие любила Гертруда Джекилл,[3] с декоративным водоемом и фонтаном. Она его восстановит.
Так что никаких декоративных клумб.
— Не будь такой предвзятой, — говорит Кэт. — Не будь такой букой. Будь добрее.
Она вернулась окончательно, вытеснив из ее головы сад в Суррее. Лишь лицо и голос, как у Чеширского кота. Делает то, говорит точь-в-точь те же самые слова, снова и снова, встряхивая головой, вертя сережку в ухе. Элейн отсылает ее прочь.
Никаких декоративных клумб — это решено, и водоем она восстановит — ручей в стиле Гертруды Джекилл. Никаких выкопанных экскаватором ям, покрытых сверхпрочным полистиролом, — бассейнов в современном понимании этого слова. Жена наверняка ни разу не слышала имени Гертруды Джекилл, но Элейн огорошит ее научными терминами, поскольку они с мужем платят кругленькую сумму за ее имя и идеи, и она не какая-нибудь вертихвостка-телеведущая, а ландшафтный архитектор с безупречной репутацией и огромным опытом. На ее счету — отлично написанные труды и публикации в глянцевых журналах по садоводству. Они поймут, что потерпели поражение, и начнут сомневаться в том, чего им хотелось прежде. Через несколько лет они будут с гордостью демонстрировать всем «водяной сад», тенистые аллеи и увитую глициниями беседку и рассказывать про Элейн партнерам по бизнесу — тем, конечно, будет невдомек, кто она такая, но отличную работу они непременно оценят.
Обычно Элейн не очень любит общаться с частными клиентами. Она предпочитает безликих функционеров крупных корпораций. Особенно она гордится работой, проделанной в Эпплтон-холле, который приобрел некий крупный банк для проведения конференций и тренингов для персонала. Это тебе не какие-нибудь муж и жена, ничего в ландшафтном дизайне не смыслят, но мнят себя специалистами — дышат тебе в затылок и переругиваются друг с другом. Краткие и ясные инструкции, смета — и работай. Она гордится садом при Эпплтон-холле — цветником с фигурно выстриженной «живой изгородью», бордюром в голубых и серебристых тонах, дорожками среди декоративной газонной травы, в конце которых обрамленные в прямоугольники ограды кусочки окружающего пейзажа.
Элейн не занимается садиками при коттеджах на два хозяина — те, кто живет в таких, попросту не может себе позволить ее услуги. И потом, этим занимается бесчисленное множество мелких фирм и фирмочек. За свою карьеру Элейн имела возможность наблюдать, как из редкого ремесла, коим пользовались лишь состоятельные люди, ландшафтный дизайн превратился чуть ли не в кустарный промысел, доступный любому, кто готов потратить лишние гроши на украшение территории перед домом. Сейчас это модно. В свое время устройством сада интересовались разве что любители, которые выращивали у себя на заднем дворе душистый горошек, да группка узких специалистов, ведавших высадкой парков и рощ. А теперь любые рачительные хозяева домика с садиком могут отличить куст сирени калифорнийской от куста калины.
Наблюдать за этим Элейн было забавно. Ее профессия стала весьма востребованной, хотя раньше это был удел ретроградов — или избранных, как посмотреть. Для бизнеса это неплохо, хотя она прекрасно знает о растущей конкуренции. Но теперь, в шестьдесят лет, она решила сбавить обороты: стала придирчивее относиться к заказам и научилась говорить «нет», если работа казалась слишком проблематичной или скучной.
Когда-то она хваталась за любое предложение — в самом начале карьеры, после нескольких лет обучения азам садоводства и работы за смешное жалованье в знаменитых садах и парках, — только чтобы узнать, как это делается. В те времена она не отказывалась от любых заказов: оформления внешнего дворика отеля, озеленения строящегося жилого массива. Приходилось — в бытность самой молодой ученицей и «девочкой на побегушках» в одной преуспевающей фирмочке, расположенной в зеленом районе отдаленной части Лондона.
Эти годы теперь украшают ее резюме, которое она предлагает потенциальным клиентам. С тех пор количество и качество заказов, конечно, выросло, а само резюме разбухло во внушительную брошюру. Информация в ней постоянно обновляется. Самое первое резюме выглядело куда как скромнее, особенно в сравнении с нынешним чудом полиграфии. Тогда ей помогал Ник, девушка-иллюстратор, его знакомая, украсила текст милыми цветочными мотивами, а напечатали в типографии издательства, которое он тогда пробовал создать. Это было в первые, безумные годы их брака, годы работы — ее и его.
Элейн почти добралась до дома. На перекрестке с дорогой, ведущей к их старому дому, где семейная жизнь протекала бок о бок с рабочей — крошечной типографией и зачатками фирмочки, занимавшейся ландшафтным дизайном. Все вокруг кипело, везде царила суматоха — дом уставлен шкафами, стопками книг, кто-нибудь непременно что-нибудь делал за письменным столом. Кухня, где Полли восседала на детском стульчике или ползала по полу, пока сотрудники типографии выписывали счета-фактуры или разговаривали по телефону.
Старый дом все еще рассылает сигналы — неумолчную морзянку, слышную всякий раз, когда она проезжала мимо. О самом доме она не думает, тем не менее обрывки воспоминаний о той жизни перемежаются с размышлениями об обустройстве сада в Суррее. Болотные растения? Какие розы посадить вдоль длинного вала? Стоит ли рассадить гортензии по периметру стен? Попутно ей приходит в голову, что завтра надо бы съездить в супермаркет и закупить продукты. Теперь в водоворот мыслей вливается еще и Ник — может, потому, что она как раз проезжает мимо паба: когда-то давно они частенько ходили туда по воскресеньям. Там он и есть — сидит за столом на привинченной к полу скамье летним утром; на нем темно-зеленая рубашка с коротким рукавом, волосы развеваются по ветру, в руке — пинтовая кружка, разглагольствует о новом проекте.
— Дороги, — говорит он. — Заброшенные дороги. Доисторические, римской эпохи, маршруты гуртовщиков. Серия путеводителей. Про каналы и железные дороги кто только не писал! «Исчезнувшие дороги Британии» — звучит?
Оливер тоже тут. Компаньон — близкий друг, коллега, партнер. В этот конкретный отрезок времени молчит. Сидит за столом с такой же пинтовой кружкой и насмешливо смотрит. Что неудивительно.
Когда Ник в таком состоянии, сдержать его невозможно. Осторожный и прагматичный Оливер занят практической стороной дела — по сути, именно он стоит во главе производственного процесса, тогда как Ник — больше редактор. Старый, добрый, проверенный Оливер. Славный Оливер, иногда думала Элейн, когда Ник вел себя особенно необузданно или несговорчиво или когда носился с очередным нежизнеспособным планом. Потому что Оливер всегда был готов утешить и подбодрить и уверить, что все скоро закончится, как всегда, а если нет — что-нибудь придумаем. Иногда ей даже приходило в голову, что лучше бы ей было выйти за Оливера, и порой, советуясь с ним, она испытывала неясный трепет. Но Оливер ни за что в жизни не предал бы друга — ни мыслью, ни словом, ни делом. И, в конце концов, Элейн же любила Ника — разве нет?
