В день смерти Франциска герцог де Гиз и его люди, проводившие все ночи, дежуря у королевского ложа, явились выразить свою преданность королеве-матери и ее сыну. Среди присутствующих были королева Мария, другие королевские дети, кардинал Лотарингский, Антуан де Бурбон и несколько фаворитов двора. Для Гизов и Бурбона представился удобный случай обвинить во всех прошлых ошибках скончавшегося короля, расчистив себе путь на будущее. Королева-мать слушала их речи, в которых они обвиняли себя в промахах и ошибках, но ссылались на приказы короля Франциска. Как только герцог замолкал, Екатерина медленно кивала и отвечала тихим, скорбным голосом: «Все верно, все верно, все, сделанное вами, было сделано по распоряжению моего сына». Затем за самобичевание взялся Бурбон, уверяя, что хотел лишь блага для страны. Кардинал также пообещал действовать в защиту интересов королевы-матери и ее сына, нового короля. Все главные действующие лица этого спектакля повели себя точь-в-точь по тому сценарию, который Екатерина подготовила для них всего за несколько дней до случившегося. Трудно себе представить, какое удовлетворение испытывала королева-мать, получая заверения в преданности и скромные обещания верно служить от двух партий, которые столь долго не только смотрели на нее сверху вниз, но и вообще игнорировали. Она знала: все их покаяние — пустой звук, но ей был необходим хотя бы временный союз с ними для укрепления своей власти.

Время поджимало, ибо Генеральные штаты, еще не знавшие, что Бурбон передал право регентства Екатерине, должны были собираться, и королева-мать назначила на 21 декабря частный совет. Нейтрализовав как Гизов, так и Бурбона, она объявила себя правительницей королевства со всеми полномочиями монарха. Подобно тому, как поступили Гизы после смерти Генриха, она поставила народ перед фактом. В стране, где за семнадцать месяцев сменился третий монарх, Екатерина, царственная королева-мать в траурном одеянии, представляя собой нечто неизменное, вносила утешение в души народа. Наконец, в возрасте сорока одного года, она очутилась на самом пике настоящей власти и могущества. Опасность, грозившая Франции, не уменьшилась, но теперь она сможет справляться с нею сама.

В результате целого ряда «династических несчастий» и ловко использованных обстоятельств итальянка Екатерина Медичи, сорока одного года от роду, вдовствующая королева Франции, стала и де юре, и де-факто правительницей государства. Ее главным желанием было вернуть славные дни Франциска I и Генриха II. А для этого требовалось объединить объятое смутой королевство.

Екатерина занялась созданием национальных символов власти, отражавших ее новое положение. Для нее, «Правительницы Франции» изготовили огромную печать как для нового монарха. Изображение на ней было тщательно продумано: королева величественно стояла, держа скипетр в правой руке, а левую поднимала в указующем жесте. На голове ее — корона с отчетливо видимой вдовьей вуалью. Надпись по краю печати гласила: «Екатерина, милостью Божьей королева Франции, мать короля». Формулировка «мать короля» предполагала иной, более высокий статус, нежели звание королевы-матери или регентши, какие бывали в прежние времена. Екатерина начала творить свой уникальный образ, и могущество ее намного превышало возможности регента. По сути, она стала абсолютным монархом Франции.

Хотя Мишель де Л'Опиталь исполнял обязанности канцлера при Екатерине уже в первые дни правления Карла IX, он был официально назначен на эту должность только в марте 1561 года. Этот образованный человек с обширными знаниями в области права помогал Екатерине развивать многие из ее идей, озарявших ее под действием неких глубинных инстинктов, внутреннего чутья. Ее предварительные решения, базирующиеся на здравом смысле, требовали элегантного оформления. Королева-мать обладала способностью разбираться в ситуации, а Л'Опиталь переводил монаршую волю в необходимую для политического аппарата форму. Он также помогал королеве-матери составлять распорядок дня. С помощью Л'Опиталя ее речи приобретали такую точность и весомость, которые поражали и восхищали слушателей.

Екатерина заплатила Бурбону за сговорчивость, сделав его, как и обещала, наместником короля, а также освободив его брата Конде 8 марта 1561 года. Но, когда Бурбон заявил на одном из первых заседаний частного совета, что в случае, если королева-мать заболеет, он заменит ее на посту, Екатерина немедленно пресекла его поползновения: «Брат мой, я могу сказать только одно: никогда я не буду столь больна, чтобы уклониться от службы королю, моему сыну. Я бы попросила вас отказаться от вашего предложения. Случай, который вы предусматриваете, никогда не наступит». Возможно, она боялась и того, как бы «флорентийский недуг» — так условно называли отравление ядом — не скосил ее самое, если она оставит для Бурбона эту лазейку. Теперь Екатерина сама вскрывала все поступающие депеши, прежде чем их подавали королю, который никогда ничего не подписывал, пока его матушка не прочтет и не одобрит документа, а любое распоряжение Карла всегда сопровождалось письмом от королевы. Председательствуя на королевском совете, Екатерина принимала все политические решения, внешние и внутренние, она распоряжалась наградами и бенефициями, как подобает монарху. Карлу было всего десять, до его совершеннолетия оставалось еще четыре года, так что в планы королевы-матери входило править долго.

Екатерина, несмотря на невзрачную внешность, с первого взгляда выдававшую в ней особу незнатного происхождения, все же умудрялась сохранять необходимое в ее положении достоинство. Лицо ее отяжелело, большой нос и глаза навыкат стали еще заметнее. Светло-каштановые волосы почти полностью скрывала вуаль, а оливковая кожа отличалась гладкостью. Талия ее раздалась, ноги же оставались хорошей формы, а руки по-прежнему поражали красотой. Она могла очаровывать элегантными манерами, но, воодушевившись или погрузившись в дела, отставляла в сторону женственность и царственность, становясь грубовато-энергичной. «За едой или на ходу она всегда говорит о делах с теми или другими господами», — замечал венецианский посол. «Она отнюдь не ограничивается одной политикой, но думает о других вещах, столь многочисленных, что я не знаю, как ей удается сохранять интерес к такому множеству дел и материй». Екатерина любила быстро ходить, разговаривая со своими министрами. Отличалась королева еще и жадностью к еде. «Ее аппетит просто непомерен, она уже весьма дородная дама», — пишет посол. Несварение желудка из-за переедания часто мучило Екатерину, хотя в остальном ее здоровье было отменным.

Царственная и серьезная, когда этого требовала ситуация, Екатерина обладала великолепным чувством юмора и порой первая заходилась от хохота. Она обожала комедии и клоунов, но при виде чего-либо сентиментального не могла сдержать слез. Королева продолжала увлекаться охотой. «Она любит упражняться, много ходит и ездит верхом, весьма активна, охотится с королем, своим сыном, с редкой отвагой углубляясь в заросли, преследуя дичь». Эта женщина сильных страстей и крайних противоречий сумела сочетать в себе гремучую смесь энергичной итальянской матроны и гордой, величественной французской королевы.

В первые дни после смерти Франциска Екатерина написала дочери, королеве Елизавете Испанской. Глубина кризиса, в котором очутилась Франция, приоткрывается этом письме:

«Мадам, дочь моя, гонец передаст вам много новостей, кои я сейчас опускаю, дабы письмо не получилось длинным. Все, что скажу я — вам не стоит беспокоиться; пребывайте в уверенности, что я справлюсь с собой и все преодолею, так что у Господа и всего мира будут основания одобрить мои действия, ибо моя главная цель — славить Господа во всем и сохранять авторитет, не для себя, но для королевства и процветания ваших братьев, столь любимых мною, ибо они происходят из того же источника, что и вы».