После возложения короны Екатерина, в сопровождении принцев крови, проследовала к трону. Принц Луи Конде, младший брат Антуана де Бурбона, водрузил тяжелую государственную корону на табурет, стоявший, по недоразумению, прямо у ног старшей дочери Дианы, Франсуазы. Прослушали мессу, после чего Франсуаза де Ла Марк провела церемонию возложения даров к алтарю. Екатерина возглавляла процессию из четырех принцесс, несших священные дары. Диана, участвовавшая в процессии, шла к алтарю с видом безмятежным и благочестивым — ни дать, ни взять, святая — и, когда проходила она мимо ложи короля, шаг ее сделался медленным и чинным. Эта «показная скромность» не прошла незамеченной.

Презрев все выходки Дианы, Екатерина была в тот день глубоко удовлетворена, зная, что отныне она — законная, помазанная на царство королева Франции. Перестав быть безвестной флорентийкой, Екатерина, как и Генрих, обручилась с королевством французским, и Бог уготовил ей править народом Франции, если государь лишится этой возможности. Несмотря на элегантность Дианы и ее фальшивое смирение, корона досталась Екатерине. Ее «чувство чести и благоговения», когда она стала королевой при Генрихе, изменило ее дородную, грузноватую фигуру настолько, что даже наиболее взыскательные придворные согласились: «На публике она была настоящей хозяйкой положения, полной достоинства, исполнявшей свои церемониальные и общественные функции с уверенностью и совершенной простотой». Они «не могли припомнить другой королевы, со времен Анны Бретонской, столь соответствующей своему положению».

16 июня Генрих произвел официальный въезд в Париж. В столице были потрачены гигантские суммы, наняты знаменитые художники тех дней: Жан Гужон, Филибер де Л'Орм и Жан Кузен принимали участие в оформлении города. Основными темами выступлений стали сюжеты из античной истории и древнего прошлого галлов. Выступающие славили Геракла как галла по происхождению, и с ним же, в свою очередь, отождествляли Генриха. Знаменитый поэт Ронсар приветствовал въезд короля изысканными стихами, горожане же одарили государя целым рядом грандиозных представлений, даже превзойдя, по всеобщему мнению, лионцев. К великому удовлетворению Екатерины, Диане в этих торжествах уделили совсем немного внимания, а большая часть поздравлений и приветствий адресовалась их величествам. Сама Екатерина с триумфом въехала в Париж 18 июня. Пиры и празднества продолжались почти целый месяц. Двор оставался в замке Турнель на все время торжеств. К удовольствию короля, на реке Сене проводились турниры и потешные баталии. Единственным огорчением была обычная грызня вельмож за право занять лучшее место на банкете, данном в ночь въезда Генриха.

Однако мрачная тень религиозных раздоров тенью легла на праздничный Париж. Король велел доставить к нему одного из еретиков, содержавшихся под стражей, желая лично допросить его. Специально выбрали жалкого портного, ибо решили, что он будет робок и тих в присутствии короля. Тем самым уменьшалась вероятность, что красноречие пленника может пробудить в Генрихе его природную доброту и он решит проявить милосердие. Несчастного пленника привели; но, когда он заговорил о своей вере и убеждениях, это произвело сильнейшее впечатление на собравшихся, включая и самого короля. Диана, чья неприязнь к протестантам отражала их нелюбовь к ней и презрение к ее положению королевской фаворитки, попыталась своими вопросами сбить жалкого человечка с толку. Однако тот, как ни удивительно, осмелел и ответил чистосердечно, с воодушевлением: «Сударыня, удовлетворитесь тем, как вам удается развращать Францию, но не стоит смешивать вашу мерзость и грязь с вещью столь священной, как Божественная Истина». Генрих, взбешенный тем, что задели его святая святых, приказал, чтобы человека этого сожгли в его присутствии. Вместе с ним должны были казнить еще троих обвиненных в ереси.

И вот 4 июля Генрих наблюдал из окна на улице Сен-Антуан, как подожгли хворост под осужденными. Чтобы сжечь дотла человека, привязанного к столбу, требовалось не менее сорока пяти минут; пламя медленно поднималось вокруг портного и его собратьев по религии. Вместо того чтобы кричать и стонать в агонии, умирающий сверлил Генриха глазами и не отводил взгляда, пока не потерял сознания. Генрих никогда больше не решался смотреть на сожжение и спустя много недель не мог толком спать: образ умирающего портного стоял перед его глазами. Однако он по-прежнему продолжал свою узколобую политику в отношении еретиков, ибо они были бельмом в глазу для него, избравшего прямолинейный путь в религии. К тому времени, когда Екатерина взяла на себя управление государством, такие методы потеряли всякую эффективность.

Почти за год до коронации Екатерины во Францию в поисках убежища прибыла очень важная юная особа. В августе 1548 года, во время краткой поездки Генриха в Италию, пятилетняя Мария, королева Шотландская, покинула свое объятое бедами королевство. Девочка приехала во Францию по приглашению Генриха, следовавшего настоятельным увещеваниям дядюшек-Гизов. Их сестра, вдовая королева-мать Шотландии, Мария де Гиз, находилась в настоящей осаде, поэтому и отослала дочь подальше от английских захватчиков, ко французскому двору.

С момента своего рождения Мария стала объектом планируемого брачного союза с сыном Генриха VIII, королем Эдуардом VI Английским. Но французы вовсе не хотели объединения Англии с Шотландией, а шотландцы всегда боялись того, что они называли «английскими медвежьими объятиями». Вместо этого решено было выдать венценосное дитя замуж за старшего сына Генриха и Екатерины, дофина Франциска. Генрих дал согласие вырастить Марию при французском дворе и, если надо, побороться за ее наследство. Этот проект никому не пришелся по душе; в особенности Диане и коннетаблю, которые опасались усиления престижа Гизов, если Мария будет жить при дворе. Французские противники этого брака, однако, помалкивали, и Генрих послал кузена Екатерины, Леоне Строцци, с пятнадцатью галерами оказать вооруженную помощь Шотландии. Строцци захватил замок Св. Андрея, где среди пленников оказался пламенный шотландский протестант Джон Нокс. Он, в числе других, был сослан на галеры, что впоследствии лишь усилило ненависть Нокса к Екатерине Медичи.

В сентябре 1547 года жизнь юной Марии Шотландской и ее матери действительно находилась в опасности, ибо королевство без преувеличения «пришло в полный упадок и лежало в руинах». Генрих, опасавшийся получить удар в самом начале правления, стал настойчиво искать возможности вывоза Марии во Францию. Если верить словам Нокса, Мария была таким образом «продана дьяволу» и отослана во Францию «с той целью, чтобы с юности она напилась этой отравы, действие которой пагубно скажется на всей ее жизни, а миру принесет беды, сравнимые с моровым поветрием».

Формальности были соблюдены, и наконец 13 августа 1548 года Мария прибыла в бухту Роскофф в Бретани, сумев ускользнуть от преследования английских кораблей и пережив ужасный шторм. Кроме четверых юных спутниц-тезок, прозванных «четыре Марии»[34], с маленькой королевой прибыла и ее гувернантка, Дженет Флеминг, внебрачная дочь короля Якова IV Шотландского. Леди Флеминг была весьма привлекательной вдовой лет тридцати с лишним, белокурой, с безупречно белоснежной кожей. В то время как французы с наслаждением расписывали внешность маленькой королевы и ее манеры, всех остальных из ее свиты (исключая леди Флеминг) они нашли совершеннейшими варварами — грязными и дурно пахнущими. Шотландцы, явно не привыкшие к рафинированности Франции эпохи Ренессанса, никак не вписывались в общую картину и с недоверием смотрели на поднятую вокруг них суету и условности придворного этикета. Словно ожидая в любой момент засады или нападения, мужчины держали руки на рукоятях мечей. Впрочем, большинство из сопровождавших Марию лиц недолго оставались на французской земле. Ее бабка, Антуанетта Гиз, обрадованная встречей с внучкой, решила затем, что должна стереть все воспоминания о первобытном маленьком королевстве из сознания девочки, чтобы юная принцесса поскорее привыкла к новой стране. После развлекательного путешествия по северу Франции, в середине октября 1548 года Мария прибыла в Сен-Жермен и присоединилась к своим венценосным «братьям и сестрам».