Теперь, когда муж Марго бежал, она полагала, что брат готовится убить ее. Она писала: «Если бы королева, моя мать, не удерживала его, я думаю, его гнев был бы столь велик, что он допустил бы в отношении меня ужасную жестокость». В дверях ее покоев была поставлены стража, и «никто, даже самые близкие люди, не осмеливались нанести мне визит из страха пострадать». Марго утверждает, что, в качестве акта мести, Генрих готовил убийство ее бывшей фрейлины, Жилоны де Ториньи, которую отослал прочь от нее по безосновательному подозрению в лесбийских связях вскоре после своего возвращения из Польши. Бедную женщину выволокли из дома и хотели утопить, но двое друзей герцога Алансонского, случившиеся неподалеку, схватились с убийцами и спасли несчастную.

Двор и королевство рассыпались на куски у Екатерины на глазах, она умоляла Генриха стремиться к миру любой ценой. Король отправил мать в Сане — общаться с принцами и их делегациями. Екатерина взяла с собой в качестве сопровождающих свой летучий эскадрон и даже прихватила Марго. 6 мая 1576 года был заключен мир при Болье, известный под названием «Мир Месье» — ибо Алансон, с детства носивший это прозвище, выжал соглашение из брата и лично для себя получил немало выгод. Шестьдесят три статьи договора явились настоящим триумфом для французских протестантов, которые теперь уравнялись с католиками. Алансон, помимо прочих важных земель и титулов, получил герцогство Анжуйское (хотя я по-прежнему буду именовать его Алансонским). Колиньи и жертвы Варфоломеевской ночи были посмертно реабилитированы, а резня объявлялась преступлением. Вдовам и сиротам пострадавших в течение шести лет выплачивались пенсии.

Восемь городов объявлялись протестантскими убежищами, а рейтары обещали за большое вознаграждение покинуть Францию. Наваррский получил права управления Гиенью и денежные суммы, которые были обещаны ранее. Теперь их выплатили с процентами. Дамвиль снова стал губернатором Лангедока, а Ян-Казимир получил в награду большие территории во Франции и ежегодные выплаты в 40 тысяч ливров. Король также согласился созвать Генеральные штаты в течение шести месяцев. Этот договор означал настоящее унижение для Генриха, но зато позволил ему сохранить трон.

Генрих плакал, когда подписывал договор. С неимоверными усилиями он собрал деньги на оплату дорогих статей договора, проклиная и брата, и, еще более, мать. Она вовлекла его в эту разрушительную войну, и теперь она же заставила его подписать документ, который, как он считал, обесчестил и его, и Францию. Когда Екатерина вернулась в Париж, сын внешне казался любезным и вежливым, но в течение целых двух месяцев не желал встречаться с ней лично. С этого момента в их отношениях наступила серьезная перемена: Екатерина стала осторожнее общаться с королем и прилагала все усилия, лишь бы не раздражать его. Славное начало правления Генриха III, о котором мечтала королева-мать, почило в бозе. И теперь она могла лишь наблюдать, как рушатся ее мечты.

«Мир Месье» вызвал смятение среди французских католиков, которые немедленно начали образовывать по всей стране свои лиги. Униженные и преданные условиями договора, они не могли больше рассчитывать, что король защитит их и свою религию. Протестанты доказали, чего можно достичь эффективно построенной организацией политических выступлений, поэтому теперь уже католическая Лига решила взять на вооружение тактику врага. Как только кинули клич — не без участия иезуитов — и дворяне, и крестьяне начали объединяться под знаменами защитников веры. Екатерина, опасаясь потенциальной угрозы со стороны этой организации, вспомнила давние дни триумвирата Монморанси, Гиза и Сент-Андре, угрожавшего самой монархии. Король, в ярости из-за «этих злополучных сборищ», разослал предупреждение официальным лицам в провинциях, чтобы те держались подальше от изменников. Очевидно, он был слишком молод, чтобы помнить триумвират и его борьбу против его матери, ибо с горечью проронил: «Вот уж точно, ни коннетабль, ни принц крови не стали бы создавать собственную партию во Франции. Теперь этому подвержены даже слуги».

Заседание Генеральных штатов, в соответствии со статьей договора, было намечено на декабрь 1576 года, и, поскольку Лига продолжала объединять под своими знаменами представителей всех классов, стало понятно, что они постараются воспользоваться ассамблеей в своих целях, прислав делегатов, преданных идеалам католицизма. Несмотря на заверения в лояльности, депутаты собирались поставить свое повиновение королю в зависимость от его согласия с решениями Генеральных штатов. Увидев, что вся ассамблея будет проходить при доминировании фанатичных католиков, гугеноты и «Политики» заранее объявили предстоящее сборище недействительным.

Естественным главою Лиги стал герцог Анри де Гиз, католический паладин, военный герой и потомок Карла Великого. Кто лучше него мог бы сражаться за спасение католицизма во Франции, чем этот доблестный отпрыск Франсуа де Гиза? Король-сибарит доказал, что не в состоянии постоять за веру, поэтому народ потянулся к молодому, привлекательному и харизматическому воину из могущественного рода Гизов. Появились пропагандистские памфлеты, утверждающие, что дом Валуа развращен и пришел в упадок, а Гизы, мужественные наследники первого императора Священной Римской империи, должны занять французский трон. Предполагалось, что герцог де Гиз установит контроль над страной, возьмет в плен короля и накажет герцога Алансонского за потакание мятежникам. Но пока Франсуа де Гиз ограничивался молчаливой поддержкой Лиги — он осторожничал, не спеша открыто возглавить ее, хотя и с интересом следил, как растет ее сила. Если бы обстоятельства сложились благоприятно, он вступил бы в игру и возглавил движение.

Единственным позитивным результатом пропагандистских призывов сменить Валуа Гизами было долгожданное и столь необходимое для выживания монархии примирение короля с братом. Генриха раздражало назойливое обращение Гизов к памяти Карла Великого, а в тот момент оно таило серьезную угрозу, ибо напоминало народу, как хорошо иметь в стране сильного монарха — роль которого Генрих Валуа сыграть никак не мог. Когда братья встретились в ноябре 1576 года в Олэнвиле (загородном имении, купленном королем для себя и королевы), все наблюдатели отметили новую вспышку братских чувств между ними, ибо они «обнялись и поцеловались». В качестве особого знака доверия и привязанности король настоял, чтобы брат спал с ним в одной постели в первую ночь встречи. Поутру его величество «удостоверился, есть ли все необходимое брату для одевания». Не считая общей ненависти к Гизам, их объединяли также замыслы совместно выступить против католиков в Нидерландах — подразумевалось, что здесь Алансон мог бы раздобыть для себя трон. Братья договорились забыть все разногласия, и Алансон, недолго думая, покинул союз гугенотов и «Политиков». Позже Екатерина и Генрих утверждали, будто целью подписания договора был не мир с гугенотами, но возвращение Месье в лоно семьи, однако тут легко уловить душок оправдания, придуманного «post factum». 2 ноября Екатерина писала, что недавно имела удовольствие видеть сыновей, благополучно забывших обиды и противоречия, и теперь надеется, что ничто не помешает им совместно «хранить интересы престола», а Алансону получить новый трон в Нидерландах.

В начале декабря, ко времени сбора Генеральных штатов Генрих, осознав, что не сумеет сдержать Лигу, мудро решил сам встать во главе союза. Когда Лига только создавалась в Пикардии, король сердито заявил, что в подобных рода ассоциациях нет нужды, ибо, как христианнейший король Франции, он сам лучше прочих защитит католическую веру. Своим обращением к Штатам — блестящим образцом ораторского искусства — Генрих увлек и очаровал делегатов. «Plus Catholique que les Catholiques» («Католичнейший из всех католиков»), Генрих согласился с общим мнением: во Франции должно быть религиозное единство, вот только это непременно приведет к новой войне. Он отказался также уступить требованию Штатов, чтобы король принял результат голосования, каков бы он ни был, — это требование полностью подрывало авторитет королевского волеизъявления.