Охранник все еще ходил за ней следом, но расстояние между ними возрастало пропорционально увеличению ее живота. Он частенько оставлял ее одну – можно было почитать книгу или вздремнуть в гамаке над водой.

Затем Клаудия познакомилась со смотрителем зверинца. Оказывается, на гасиенде были не только тигры, но и страусы, ламы, шимпанзе. Смотрителя звали Бенито, и в отличие от других наемников Риохаса в нем, кажется, отсутствовал шизоидный ген. Он изучал зоологию и поведал Клаудии, что скармливать хищникам живых лошадок – не его идея. И двуногих жертв – тоже. Но работа есть работа.

Он показал, как кормил зверей только что нарубленными кусками баранины и говядины, опуская дневную порцию в клетку на шесте с крюком.

Клаудия дождалась, пока Риохас отправится в одну из своих многочисленных поездок.

Выскользнула из постели в три часа утра, выдвинула верхний ящик комода, достала оттуда смену одежды, завернула в нее кухонный нож и засунула за пояс. Открыла эркерное окно. Достаточно широко, чтобы выбраться наружу, – недюжинный подвиг, учитывая размер ее живота. Затем ступила на траву.

Она репетировала это не меньше дюжины раз.

Могла пройти весь путь с закрытыми глазами.

Миновала клетки с тиграми и приблизилась к лачуге смотрителя зверей. Сняла ключ с кривого гвоздя. Закатала до локтя рукав рубашки. Достала из-за пояса сверток с одеждой, вынула из него нож и сделала надрез на коже.

Затем пропитала кровью захваченную из комода одежду, вернулась к клеткам с тиграми и просунула ткань между прутьев.

А ключи вставила в замок дверцы и оставила в нем.

Затем повернула на ведущую к деревне тропинку.

Она выигрывала время.

Утром ее отсутствие обнаружат. Найдут ключи, торчащие из замочной скважины. Как если бы человек проник в клетку с тиграми и, чтобы отрезать себе путь к отступлению, запер себя на замок. На случай, если вдруг передумает. Затем увидят растерзанную на куски окровавленную одежду.

Позвонят Риохасу в Боготу. Тот вспомнит их последнюю ночь, проведенную вместе. Снова прокрутит все в голове. Вспомнит ее улыбки, и смех, и притворную застенчивость и поймет, что все это было ложью. Она убила себя? Это правда?

В конце концов Риохас поймет, в чем дело. В клетке не обнаружат обглоданных костей. Они разгадают оставленную ею загадку. И тогда Риохас начнет выполнять свое обещание.

«Если ты посмеешь сбежать с моим ребенком, я найду тебя и убью. И тебя, и ребенка. Сколько бы ни потребовалось на это времени и куда бы ты ни спряталась».

Наверное, Клаудия снова слышала эти слова, когда спускалась ночью среди джунглей к морю. А потом свернулась в ялике и стала дожидаться, когда из утреннего света, словно привидения, возникнут рыбаки.

Плач ребенка. Он вернул Джоанну к действительности. Из гасиенды, от клетки с тиграми, из джунглей.

Проснулась Джоэль.

Это все из-за простуды. Галина протянула руку и вытерла девочке нос, затем платком вынула из глаза соринку. Джоанна взяла бутылочку, засунула соску ребенку в рот и стала тихонько укачивать. Вскоре веки Джоэль затрепетали, глаза стали сонными и превратились в две крохотные щелочки.

Галина обхватила себя руками, точно сразу замерзла.

– Так что же произошло дальше? – спросила Джоанна. – Что случилось с Клаудией?

Галина коротала пустые дни, кормя, купая и пеленая чужих дочерей.

Продолжала частые ритуальные уборки в доме.

Находила осколки жизни Клаудии и создавала из них нечто вроде святилища. Старые поздравления с днем рождения. Фотографии. Письма. Полусгоревшие ароматические свечи. Крохотные украшения из самых дешевых. И занималась в этом святилище тем, чем люди занимаются в храмах, – молила о чуде.

А чудеса иногда в самом деле случаются.

Вот женщина просыпается утром. Надевает ту же немодную рубашку, что накануне, садится за кухонный стол и без всякой охоты съедает завтрак – черствую кукурузную лепешку с фруктами: не потому что голодна, а потому что так положено. Пылесосит ковер, который чистила столько раз, что ворс на нем почти весь вылез. Вытирает пыль со всей мебели в доме, перемывает посуду и натирает полы. Потом снова садится за кухонный стол, потому что наступила пора обедать.

И вдруг раздается стук в парадную дверь. Женщина тяжело поднимается, но не сразу, потому что надеется, что посетитель уйдет и оставит ее в покое. Но гость не уходит. Приходится встать, доковылять до двери и спросить, кто там.

Из-за двери что-то бормочут. Какое-то слово на букву «м». Женщина не узнает голоса, но он что-то затрагивает в ее душе. Приходится снова спрашивать: «Кто там?»

Теперь, кроме «м», слышны и другие буквы, «м» больше не сирота. Женщина внезапно понимает, что тот, кто стоит за дверью, не называет своего имени. Обращаются к ней. Но так к ней может обращаться всего один человек на свете.

Ее сердце замирает, как короткое замыкание в электрической сети. Женщина открывает замок, распахивает дверь. А гостья шепчет снова и снова: «Мама! Мама! Мама!» И падает ей в объятия.

Они нашли ей убежище.

Колумбия – большая страна.

Тетя Сальма приходилась Клаудии теткой не по крови, а по старой дружбе. Старая дева с давних пор стала в семье Галины почти своей и неизменно присутствовала на всех праздниках, конфирмациях и похоронах. Они отправились к ней в Фортул, где когда-то родилась Галина.

Выехали на следующий день.

Клаудия уверяла родителей, что Риохас не знает ее фамилии. Все новообращенные в веру ФАРК меняли имена, чтобы не допустить расправы над семьями.

Но Галина понимала, что это не слишком защитит ее дочь.

Беременность Клаудии бросалась в глаза. А Риохас теперь начнет прочесывать провинции.

Это только Галина, ослепленная радостью, не разглядела сразу. Ни у двери, где смотрела на дочь полными слез глазами, ни у кухонного стола, где они обнимались, словно путешественники, выжившие после кораблекрушения. И только после того, как они оторвались друг от друга и она окинула Клаудию взглядом, желая убедиться, что с ней все в порядке, – только тогда заметила изменения.

– Да ты беременна!

Два года назад Клаудия не преминула бы съязвить по поводу утраченной матерью наблюдательности. Но теперь только кивнула.

– От кого?

Дочь рассказала. Она не собиралась снова возвращаться к этой теме – хотела покончить с ней разом. Взяла Галину за обе руки и говорила, тихо, медленно, спокойно. И хорошо, что она держала мать за руки. Та очень хотела дать им волю: броситься кого-то бить, зажать себе уши. Заткнуть рот, чтобы не закричать. Каково матери слушать подобное о собственной дочери?

Ни одна из них не упомянула об аборте.

Возможно, было уже поздно. А возможно, дело не в этом. Просто они были по-другому воспитаны.

Тетя Сальма жила на чистенькой молочной ферме за городом, и это позволяло Клаудии оставаться в относительном уединении и безвестности. По крайней мере, на некоторое время. По крайней мере, до рождения ребенка.

Сальме рассказали достаточно, чтобы она поняла, насколько серьезно положение Клаудии. Все вместе сочинили историю для не в меру любопытных: несчастливая любовь, нежданная беременность. Девушка не хочет, чтобы знакомые видели ее в такой неприглядной ситуации.

Галина с мужем навещали дочь каждые две недели. Выезжали поздно вечером и несколько раз останавливались по дороге, чтобы убедиться, что за ними не следуют подозрительные машины. Чаще видеться было рискованно. Реже – невыносимо.

С помощью местной индейской повитухи Клаудия родила девочку.

Галина сомневалась, сумеет ли отнестись к новорожденной, как к своей внучке. Но когда девочка появилась на свет Божий, в каждой ее черточке она узнала свою дочь. И перенеслась в прошлое. На больничную койку в Боготе, где царили запахи крови, спирта и талька, а плачущий ребенок уже тогда старался ухватить ручонками что-то недосягаемое.