Через несколько минут под прикрытием дыма от загоревшегося сарая за пределы усадьбы выскользнул переодетый афганцем британский унтер-офицер. Добравшись до дворца, он изложил просьбу Каваньяри о содействии. Гонцу велели ждать.
Эмир и его придворные и без вестника знали, что миссия инглизи окружена возмущенным народом. До них доносились и звук пальбы, и запах дыма. Мустоуфи и сипахсалар вопросительно посматривали на эмира, но тот нервно ходил из угла в угол и молчал. Ковер скрадывал звуки его шагов, и казалось, что это скользит не живое существо, а гигантская механическая кукла. Приближенные послушно поворачивали головы, глядя на своего повелителя, а тот все ходил и ходил.
О чем он думал? В Бала-Хиссаре были войска; считалось, что они верны эмиру. Но кто ведает?.. Сейчас верны, а если их двинуть против собратьев, то неизвестно, как обернется дело. Якуб-хан знал: Гандамакский договор не способствовал укреплению его популярности в народе, а прибытие ненавистных инглизи еще более накалило обстановку.
— Что они кричат? Чего они там хотят? — внезапно, словно наткнувшись на преграду, остановился он посреди комнаты, обращаясь к придворным.
— Миджар Камнари застрелил нашего солдата, — объяснил огромный Дауд Шах. — И вызвал гнев Аллаха… Умный человек, должен бы знать, что с нашим народом шутки плохи… Шум там, орут неведомо что, — дипломатично закончил генерал.
Разумеется, эмиру все это было хорошо известно. И даже что именно «орали» у ворот миссии. Конечно, следовало бы принять какие-то меры. Но какие? И как бы они не обернулись против него самого… Лучше выждать и посмотреть, как развернутся события. Да и Камнари не мешает проучить: наглый, грубый, всюду лезет, командует, распоряжается.
И Якуб-хан продолжал вышагивать своими длинными ногами из одного угла в другой…
А перестрелка разгоралась. Плохо вооруженные и недостаточно обученные афганские солдаты несли немалые потери. Много убитых и раненых было среди горожан и крестьян. Но осаждавшие настойчиво рвались внутрь усадьбы. Каваньяри с крыши руководил огнем защитников миссии. Он держал под контролем соседний склад, понимая, что его господствующим положением могут воспользоваться восставшие. Но понимал это не только он. Вскоре майор заметил, что в стене склада, обращенной в сторону его дома, появились бойницы. Майор даже заметил, что возле здания промелькнула фигура человека с перевязанной рукой. Файз Мухаммад? Или ему это только показалось?
Нет, не показалось. Именно кефтан отобрал лучших стрелков и велел использовать склад для обстрела англичан. Вскоре оттуда был открыт огонь по территории миссии. Однако, странное дело, мимо посланника не просвистела ни одна пуля. Недоумевая, но не теряя бдительности, Каваньяри как можно плотнее прижимался к крыше. В его руках было ружье. Дженкинс находился на ступеньках лестницы.
Со стороны склада послышался треск ломающихся досок, и майору показалось, что его окликают. Прислушавшись, он отчетливо уловил:
— Миджар Камнари! Мы снова увиделись…
Голос был хорошо знаком. Порыв ветра развеял дым, и англичанин увидел выломанную в стенах склада дыру примерно на уровне крыши его дома, а в ней — своего противника, прилаживавшего правой рукой ружье. Прицелиться и выстрелить было для Каваньяри делом одного мгновения. Но то ли его подвели нервы, то ли помешало что-то иное, однако на этот раз он промахнулся. Он потянулся за другим ружьем. Дженкинс протянул его и вдруг с ужасом отпрянул: пуля пробила лоб Каваньяри. Донесшийся со стороны склада звук выстрела был похож на звонкий щелчок. Так звучали при стрельбе джезаили.
Дженкинс бросился вниз, где за наспех сооруженной баррикадой находился Гамильтон, ставший теперь командиром осажденных. Они набросали записку эмиру, прося о помощи. Тело Каваньяри отнесли к баррикаде. Англичане продолжали отстреливаться, но число их с каждой минутой сокращалось. К тому же пожар перекинулся на другие строения, обволакивая усадьбу густым черным дымом. Но и нападавшие несли тяжелые потери от огня гидов, укрывшихся за дувалом.
Время близилось к полудню. Узнав о гибели чрезвычайного посланника и полномочного министра, Якуб-хан растерялся: Камнари проучили, но не слишком ли основательно? И что дальше? Двинуть войска против бунтовщиков? На это эмир не решался: как бы его самого не постигла та же участь.
И правитель послал к объятому пламенем резидентству в сопровождении муллы-воспитателя своего пятнадцатилетнего сына Мусахана с Кораном в руках. Впереди, как и полагалось, шел скороход, время от времени издававший пронзительный вопль: «Дорогу шахзаде! Дорогу сыну эмира!» За ним следовали несколько стражников с пиками, затем перепуганный наследник, облаченный в богато расшитый халат и чалму, и высокий худой мулла с козлиной бородкой.
Уже через несколько минут они были вынуждены остановиться. В клубах дыма виднелись завалы, укрывавшие афганцев от пуль гидов. У арыка, под сенью деревьев, разместился примитивный лазарет. Тут же лежали и убитые. Люди с недоумением глядели на странную процессию. Двое подошли к наследнику. Он дрожал и беспомощно озирался по сторонам.
— Зачем пожаловал, шахзаде?
— Отец заклинает вас священной книгой… Гнев Аллаха падет на ваши головы! Надо прекратить стрельбу…
— Гнев Аллаха уже пал на наши головы, наградив таким эмиром, — прервал юношу худой солдат с перебинтованной грудью. — Уходи отсюда, шахзаде, и запомни навсегда, что народ не прощает предательства и насилия…
— Иди-иди, — поддержал раненого его товарищ. — Передай отцу, что мы здесь собрались не халву есть. Покончим с инглизи, посмотрим, кто у нас враг дома!
Мусахан взглянул на своих собеседников, на стоявших за ними мрачных, окровавленных людей и молча двинулся в обратный путь. Когда он достиг дворца, навстречу ему выехал сипахсалар Дауд Шах с адъютантом. Генерал придержал коня и вопросительно посмотрел на шахзаде:
— Что там сейчас происходит?
— Меня не пожелали даже выслушать…
— Неважные дела… — Дауд Шах помотал головой. — Инглизи прислали письмо. Обещают выплатить солдатам шестимесячное жалованье. Если прекратят пальбу и разойдутся…
— Ну и что? — оживился Мусахан.
— Ничего, — уныло усмехнулся главнокомандующий. — Моих людей солдаты прогнали… Кричат: кровавые деньги. Теперь его высочество меня отправил усмирять мятежников. А как их усмиришь? Тут нужны пушки.
И он, нехотя хлестнув коня, направился туда, откуда только что возвратился шахзаде. За это время к арыку вынесли из огня еще около десятка убитых и раненых. Генерал сразу попал в накаленную обстановку. Отовсюду слышались негодующие возгласы:
— Что нужно здесь этому чучелу? Явился вести нас на штурм? Вот он — наш герой!
Сипахсалар, как и за несколько часов до того, привстал на стременах, откашлялся и поднял руку:
— Братья! Правоверные! Мы с его высочеством эмиром убедительно приказываем вам разойтись по своим казармам и домам…
Голос генерала срывался, и «убедительный приказ» прозвучал как униженная просьба. Но и она вызвала взрыв гнева у сражавшихся:
— Ага, вот еще один защитник появился! Мы разойдемся, а ты воскреси наших мертвых.
Лежавший под деревом раненый приподнялся и, приложив ко рту ладони в виде рупора, закричал: «Уша! Уша!» Раздался хохот: таким окриком в Афганистане останавливают упрямого осла. Затем к Дауд Шаху подскочили пятеро, и полностью повторился утренний инцидент: главнокомандующего стащили с коня. Бросившийся на выручку адъютант ничего не мог поделать. Генерала били камнями, а один разъяренный солдат даже ткнул его штыком в грудь.
Неожиданно с боковой улицы донесся грохот, сопровождаемый криками: «Хабардар! Берегись!». Столпившиеся на дороге едва успели отскочить, а генерал, поддерживаемый адъютантом, — отползти в сторону, как на это место, поднимая столбы пыли, выкатили пушку. За ней появилась вторая.
Прибытие артиллеристов было встречено с восторгом. Все это спасло незадачливого Дауд Шаха. Он с помощью адъютанта с трудом взгромоздился на коня и незаметно исчез.
