Генерал издал какое-то восклицание, тогда как братья Стрэчи и Лайелл, питавшие серьезный интерес к экономическим проблемам, весьма оживились.

— Джордж великолепно справлялся с непростыми обязанностями военного, а затем и личного секретаря вице-короля. Я с радостью и удовлетворением воспринимал награждение его орденами. Он их заслужил по праву: в том, что мы, по существу, владеем Афганистаном, немалая доля его труда. Но, увы! Ничто не вечно, и мой маленький спич вызван тем, что полковник Колли покидает нас…

— Почему? — изумился Лайелл.

— Печально и глупо, но наши неустрашимые войска встретились с неудачами в Зулуленде. Туда перебрасывают солдат с Кипра, и генерал Уолсли просил уступить ему служившего в Африке Джорджа. Мне очень жаль расставаться с ним, но речь идет о назначении на важный пост начальника штаба армии Уолсли… Я не хочу мешать дальнейшей карьере доблестного Колли и дал согласие на его отъезд.

Со всех сторон посыпались поздравления. Колли кланялся и пожимал руки.

— А вы знаете, господа, какая мысль пришла мне сейчас в голову? — спросил он вдруг.

— Любопытно. Какая же?

— Я подумал, что если бы мы действовали решительно и энергично в семьдесят шестом году, то дурбар семьдесят седьмого года выглядел бы еще более пышно и на нем присутствовал бы представитель еще одного вассального государства!

— Я понял Джорджа, — мгновенно откликнулся лорд Литтон. — Королева была бы провозглашена императрицей Индии и Афганистана!..

…Этот дурбар, сразу же прозванный «дурбаром непревзойденного великолепия», был важнейшим политическим событием и являл собой потрясающее зрелище. Задуманный хитроумным государственным деятелем Дизраэли, он был организован человеком с богатым воображением — лордом Литтоном, а скорее — поэтом Оуэном Мередитом.

На равнине к северу от Дели, близ Кашмирских ворот, словно по мановению волшебного жезла, возник сказочный городок. Место было выбрано не случайно. Неподалеку — Дели, столица бывшей империи Великих Моголов. И здесь же за двадцать лет до того развернулись основные события Мятежа — народного восстания против английского владычества. Теперь тут предстояло провести торжественнейшую церемонию — провозглашение королевы Виктории императрицей Индии.

Среди бесконечного ряда палаток для участников торжества возвышался шестиугольный императорский шатер, убранный дорогими тканями и коврами и напоминавший древнеиндийский храм. Подле него высилась колонна с двумя позолоченными буквами на ней I. V. — «Императрица Виктория». На высокой мачте реял государственный флаг Великобритании.

За шатром вырос громадный павильон. Его крыша с ажурной резьбой по краям держалась на столбах, на которых пестрели флаги, значки и флажки индийских властителей. Для них — махараджей, султанов, раджей, навабов и других вассалов английской короны, прибывших в сопровождении многочисленной свиты и вооруженной охраны на сотнях слонов, лошадей, верблюдов, мулов, — и был воздвигнут этот павильон, где они разместились строго по старшинству. Рядом с ними находились и английские официальные лица, а также другие приглашенные. Драгоценные камни щедро украшали тюрбаны, чалмы и одежду правителей. На равнине собрались тысячи людей в живописных нарядах. В пестрой толпе то тут, то там мелькали красные и голубые мундиры британских офицеров.

Это был первый день нового, 1877 года. Мягкое зимнее солнце озаряло равнину. Под балдахином у императорского шатра занял свое место вице-король — или теперь уже вице-император? — Индии лорд Литтон. Его подбитая горностаем голубая мантия сверкала вышитыми золотом листьями лотоса. Шлейф поддерживали два пажа — англичанин в костюме времен первых Стюартов и индиец, сын кашмирского махараджи в тюрбане и усеянной драгоценностями национальной одежде.

Под негромкие звуки оркестра, игравшего марш из «Тангейзера», началась церемония представления князей вице-королю. Она протекала по традиционным канонам восточного этикета и изрядно утомила собравшихся. Наконец с речью выступил лорд Литтон. Он говорил о либеральных принципах английского правительства, всемерно стремящегося к преобразованиям…

Даже сейчас, почти через два с половиной года после этого празднества, Оуэн Мередит мог бы чуть ли не слово в слово повторить сказанное тогда, при провозглашении королевы Виктории императрицей Индии:

«Ее императорское величество видит дальнейшее благополучное развитие своей Индийской империи только в постепенном и разумном привлечении самого народа к участию в ее мягком и справедливом управлении, а не в завоевании соседних стран. Но обязанности и интересы ее величества не ограничиваются пределами ее собственных владений, и если спокойствию этих владений будет когда-либо с какой бы то ни было стороны угрожать опасность, то императрица Индии всегда сумеет отстоять свое наследство…»

Это были чеканные фразы, тщательно продуманные, ибо эхо от них должно было разлететься далеко.

«…Отныне всякий чужеземец, посягающий на Британскую империю в Индии, должен считаться врагом цивилизации Востока. Неограниченные средства, которыми располагает ее величество, преданность ее подданных делают ее величество достаточно могущественной, чтобы не только оказать сопротивление дерзкому врагу, но и примерно наказать его…»

И раздались звуки труб, залпы орудийного салюта, восторженные возгласы в честь императрицы, и трудно было понять, что звучало громче!..

Да, такое случается не каждое столетие, размышлял Литтон. Жаль, что нельзя было включить Афганистан в число вассалов. Уже тогда этот Шер Али-хан показал свое настоящее лицо: не только сам не приехал, несмотря на настойчивые приглашения, но даже не прислал представителя.

Красивое лицо Литтона нахмурилось. Одно воспоминание потянуло за собой другое. Когда подготавливался «дурбар непревзойденного великолепия», Индию поразил невиданных размеров голод. Он охватил территорию с населением 58 миллионов человек — Бомбейское и Мадрасское президентства, Центральные и Соединенные провинции, многие районы Майсура, то есть практически всю Британскую Индию, — и унес 5 миллионов человеческих жизней. А сколько погибло в княжествах!

Промелькнула мысль, что значительную часть из них можно было бы спасти за счет средств, израсходованных на проведение «великолепного дурбара», но Литтон сразу отогнал ее. Нельзя же в самом деле сравнивать несопоставимые вещи…

Вице-король бросил взгляд на своих гостей; наверняка не у него одного возникли подобные ассоциации. Ведь Ричард Стрэчи возглавлял Комиссию по борьбе с голодом, а его брата Джона пришлось специально вызвать из Северо-Западной провинции, чтобы он занялся аграрными преобразованиями. Но оба Стрэчи молчали, и Литтон еще раз убедился, что лишь его чувствительное сердце способно восстановить в памяти печальные, а иногда и драматические события, дабы торжественное и радостное не заслоняло собой неизбежные тяготы жизни.

Наступила пауза, вскоре нарушенная секретарем по иностранным делам. Лайелл вынул из кармана листок бумаги:

— Джентльмены, трагическая судьба нашего недруга, из упрямства и недомыслия навлекшего на себя и свой народ все бедствия, вдохновила меня на несколько несовершенных строк.

— О, просим, просим!

Ритмично помахивая рукой, Лайелл прочел звучным баритоном:

— Великолепно! Блестяще! — откликнулись слушатели.

Один лишь хозяин некоторое время молчал, шевеля губами, будто пробуя что-то на вкус. Наконец вице-король внушительно произнес: