— Понимаю, как тяжело для вас, а главное, для вашего мальчика переносить все это, — продолжал между тем, доверительно понизив голос, незнакомец. — Да мало того, что тяжело, — воздел он руки. — Это ведь и небезопасно. Разве нет? Вы знаете, какая теперь ужасающая статистика несчастных случаев в муниципальных школах?

Эмили знала. Знала!..

— И ладно бы просто дети между собою дрались… — продолжал, как гвозди, вбивать в ее сознание незнакомец. — Но ведь любой верзила-хулиган может ворваться с улицы, учинить побоище, и поминай как звали!..

Книжный оборот, какого Эмили давненько не слыхивала, заставил ее еще раз пристально взглянуть на незнакомца: тот говорил как по писаному, произнося явно заготовленную речь. Но чего он добивается, чего?

— Что вам нужно? — наконец слабо выдохнула она.

— Мне? — удивленно поднял брови незнакомец. — Мне ничего не нужно, нужно вам! Это вам нужно, просто необходимо устроить сына в приличную, безопасную школу, иначе с ним может случиться все, что угодно!

— Но… как? — растерянно вымолвила Эмили и нервно оглянулась.

Индусы напротив все так же, ни на что не реагируя, хлопотали над своими тарелками; жизнь в кафетерии шла своим торопливым обеденным чередом, никто ни на кого не обращал никакого внимания.

— Сдвиньте вашу тарелку! — резко велел незнакомец.

Эмили рефлекторно повиновалась, и незнакомец, вынув из кармана пиджака большой конверт, раскрыл его и вытряхнул оттуда прямо на освобожденное пространство перед Эмили другой конверт, поменьше, а большой конверт тут же убрал обратно в карман.

— Здесь чек на пятьдесят тысяч долларов, на предъявителя. Он ваш, — и не оставляя Эмили времени даже пискнуть, продолжал: — Однако не спешите получать по нему, он пока ничем не обеспечен. Пока! — подчеркнул, подняв палец, незнакомец. — Деньги поступят на соответствующий счет, как только будет принято справедливое, — подчеркиваю, справедливое, — решение относительно Абдулы Мехмета. Ведь отправить этого негодяя из того санатория, где он сейчас прохлаждается и наслаждается, в обычную тюрьму будет только справедливо. Разве не так?

— Так, но… — слабо запротестовала Эмили, — причем тут я?

— Вы? — снова удивленно поднял брови незнакомец. — Разве я сказал, что вы тут хоть при чем-то? Считайте это, — он махнул ладонью на конверт, — случайным выигрышем в лотерею, если, конечно, случайно или нет, решение об Абдуле окажется справедливым… — незнакомец со значением промолчал. — Ну, а если не окажется, считайте это все своим огромным проигрышем.

Он стремительно поднялся, вопреки всей своей внушительной комплекции, и, не прощаясь, удалился; только индусы радостно покивали ему вслед.

Когда Эмили, все еще едва переводя дух, вошла в свое бюро, из-за полуоткрытой двери в комнату сенатора донесся его зычный рык:

— Эмили! Подите сюда!

Она повиновалась, и сенатор немедленно обрушил на нее свой гнев:

— Вы опоздали на пятнадцать минут! Мне уже пять минут, как следовало знать результат вашего звонка в Ассамблею!..

Таким разгневанным Эмили давно его не видела, но, охваченная собственными переживаниями, она держалась удивительно спокойно. Раскрыв неторопливо свою сумочку, Эмили вынула оттуда конверт, полученный от незнакомца, и протянула его сенатору:

— Мне только что предложили взятку в пятьдесят тысяч долларов, чтобы я повлияла на ваше решение относительно Абдулы Мехмета.

— Что? — изумленно выдохнул сенатор, беря конверт и вынимая оттуда чек: на нем и вправду значилась внушительная сумма в 50 000 долларов! — И что вы собираетесь с этим делать?..

— А вот что! — звонко сказала Эмили, беря чек у него из рук и начиная рвать на мелкие кусочки. — Вот что, вот что, вот! — Кусочки полетели в урну. — Они что, думают, я стану подыгрывать мерзавцам, способным угрожать моему ребенку?!.

Сенатор Кларк взирал на нее с безмолвным изумлением. Про звонок в Ассамблею он больше не вспоминал.

Эмили не ждала продолжения этой истории так скоро, во всяком случае, до тех пор, пока решения об Абдуле не принято никакого, и потому старалась пока что вовсе о ней не думать. Однако в пятницу на следующей неделе, т. е. десять дней спустя, продолжение последовало, причем вовсе не такое, какое она могла бы себе заранее представить хотя бы отдаленно.

Сенатор Кларк позвал ее в свой кабинет в самом начале рабочего дня и указал на стул напротив себя:

— Присаживайтесь, Эмили!

«Присаживаться» здесь Эмили, конечно, и раньше нередко приходилось, но чаще все-таки сенатор отдавал свои распоряжения торопливо, на ходу, присаживаться не предлагал, и Эмили похолодела: увольняет! Уволит!

Сенатор, однако, увольнять не торопился: на столе перед ним лежала газета, и он пододвинул ее к Эмили:

— Вот, репортаж о нашей поездке к Абдуле…

Эмили видела подобные сообщения и прежде; незнакомец не солгал, уже на прошлой неделе в газетах появились шапки: «Местоположение террориста раскрыто!» Но такой, с фотографиями, репортаж появился впервые.

Фотографий было немного, всего четыре и не очень качественные, однако все равно и сенатор, и мисс Барлоу, и Абдула легко на них узнавались. Ни Эмили, ни Джонни (так звали сенаторского помощника) на фотографиях видно не было.

— У вас была с собою фотокамера, Эмили? — спросил сенатор. — Или мобильник?

— Что? — не сразу поняла Эмили. — Нет, сенатор, конечно, нет! Нас ведь предупредили!

— Ну да, предупредили! Ни фотокамер, ни мобильников брать в заведение мисс Барлоу не дозволяется, но для нас как для представителей Сената сделали исключение: мобильники были и у меня, и у Джонни. Так может, и у вас?..

— У меня? Нет, у меня не было! — решительно замотала головой Эмили.

— Конечно, не было, — согласился сенатор, — да я бы и заметил… А вот Джонни звонил по мобильному, правда?

— Да, раза три-четыре! — подтвердила Эмили.

— Значит, тогда и снимал… — сделал вывод сенатор и добавил: — Кроме того, по звонкам с мобильного, если за ним особым образом следить, можно определить место, откуда звонят: вот вам и местоположение!

— Как, Джонни?! — пораженно выдохнула Эмили.

Не то чтобы она была о Джонни какого-то особо хорошего мнения, но все равно, от человека, которого видишь каждый день и как будто бы неплохо знаешь, предательства не ожидаешь.

— Ну да, Джонни! — раздраженно воскликнул сенатор. — Ему, очевидно, предложили побольше, чем пятьдесят тысяч!.. — сенатор умолк.

Пауза затягивалась. Эмили не знала, что ей говорить, что делать: попроситься уйти, дальше сидеть?.. Она стала подниматься:

— Так я пойду, сенатор?..

Но тот остановил ее жестом руки:

— Постойте!.. Мне тут пришло в голову, что мы вполне можем сэкономить на вашей зарплате!

— На моей зарплате! — не сдержала Эмили восклицания.

Ноги ее подкосились, и она снова плюхнулась на сиденье: все-таки увольняет!

— Ну да! — продолжал сенатор как ни в чем не бывало. — Поскольку вы теперь будете получать зарплату Джонни, то вашу мы спокойно можем вернуть в бюджет!

У Эмили перехватило дыхание: посылая ведомости в банк, она прекрасно знала, какова чья зарплата, — зарплата Джонни превышала ее собственную более чем вдвое!

Абдула, впрочем, обо всем об этом ничего не знал. О результатах визита сенатора Кларка он узнал только то, что ничего в его собственном положении меняться не будет. Кимберли сказала:

— Сенатской комиссии не будет. Сенатор Кларк не нашел для этого ни малейших оснований: права заключенного соблюдаются досконально, сам заключенный ни на что не жалуется… Так что все у нас будет по-прежнему, уж не знаю, радует это тебя или огорчает…

Абдула толком и сам не знал.

— Впрочем, — продолжала Кимберли, — я вообще мало что о тебе знаю. Я даже не знаю до сих пор, — она сняла очки, — зачем ты убил мою маму?

Абдуле хватило мудрости понять, что как ни ломай голову, к лучшему все вышло или нет, ясно только одно: при любом обороте ему придется только жалеть. Это как в притче про Насреддина, у которого кто-то спросил совета, жениться или нет. Насреддин отвечал: «Что бы я ни посоветовал, ты поступишь по-своему. Но как бы ты ни поступил, ты об этом пожалеешь!»