Так вот, решил он, лучше тут же избавляться, в кармане не держать: сразу во время взрыва все будут на здание смотреть, а не глазеть по сторонам, никто ничего не заметит, а в кармане уносить — это лишние минуты, потом доставать, выбрасывать — вот когда могут заметить! И далеко с собой не понесешь, мало ли, оцепление, обыск! Так решил Абдула, но, как выяснилось, ошибся.

Ждать целую секунду не пришлось: блестящий аквариум торгового центра тряхнуло почти одновременно с нажатием кнопки, тут же брызнули во все стороны стекла, но грохота не было, — то ли звук не успел долететь, то ли был такой громкий, что в уши не помещался. Абдула, не мешкая, выпустил из пальцев «мобильник» над пастью урны, едва успев подумать: «Все», — как вдруг наставшую густую тишину прорезал пронзительнейший визг:

— А-а-а! Он выбросил, я видела, он выбросил, нажал и выбросил!

Кто завизжал, Абдула увидеть не успел. Что-то огромное ударило его в лицо, свалило с ног, и прежде, нежели коснуться головой асфальта, Абдула впал в беспамятство. Но еще прежде промелькнуло в голове: «Как, неужели? Я же безопасно стоял!» — ибо ему подумалось, что это долетел до него кусок стены от здания.

Нет, это был, конечно, не кусок стены. Абдула и вправду стоял безопасно: инструктор по взрывному делу не подвел. Что это было и кто именно визжал, в дальнейшем выяснилось. На суде. Не выяснилось, как Абдула мог услышать этот визг, если не слышал даже все покрывший грохот взрыва. Ну, специалисты ихние как-нибудь это объяснили бы, еще бы спорили, что это, телепатия или же он бессознательно по губам прочитал? — но поскольку Абдула им не признался, что слышал что-то, никаких споров и не вышло.

…Визжала, оказалось, толстая старуха, — ну, не вполне старуха, лет шестьдесят, накрашенная, сдобная, в кокетливых очках и с прядкой золотистых крашеных волос из-под косынки. На суд она явилась в той же инвалидной коляске, в какой сидела, когда визжала. Дочь выкатила ее тогда из парикмахерской и пошла подогнать машину, которую припарковала где-то за углом. Старуха выглядывала машину, которую ждала, к несчастью, с той же стороны, где находился Абдула, и, сидя низко (Абдула ее и не заметил, оглядываясь верхом), в удобном ракурсе разглядела, как он «нажимал и выбрасывал». Все это она рассказывала на суде дрожащим голосом, а все присяжные не сводили с нее глаз. Защитник попытался было подвергнуть сомнению точность ее взгляда, но обвинитель — помощник прокурора, этого самого, что заходил сейчас вот в лифт с решетчатой железной дверью впереди процессии, — легко сомнения защитника развеял, став перед женщиной примерно так, как находился Абдула, зажав в платке мобильник — настоящий — и протянув его к воображаемой урне. Было вполне наглядно: старуха могла увидеть и увидела на самом деле, как Абдула «нажал и выбросил».

К тому же большого значения это не имело: «мобильник» Абдулы, естественно, нашли, на нем — микроскопические ворсинки от бумажного платка, а на платке — пластиковые микрочастицы от «мобильника», а еще — микроскопические капельки пота самого Абдулы, — о, хитроумные гяуры! — так что оспаривать принадлежность «мобильника» Абдуле не приходилось. Он и не пробовал оспаривать. Он вообще на том суде не произнес ни слова. Зачем? Защитник вон сколько слов произнес, а толку?

Больше всего защитник потратил слов на того парня, удар которого Абдула принял было за «кусок стены». «Парню» на вид было за шестьдесят, и он и вправду выглядел солидно, как стена: все еще подтянутый, с не слишком выдающимся брюшком, в два метра ростом, с обширной грудной клеткой и толстыми руками с большими кулачищами. Редкие рыжевато-седеющие волосы коротким ежиком над красным с крупными чертами лицом — в молодости наверняка с веснушками — и круглым мясистым носом.

Защитник наседал на «парня» в надежде обыграть такую тонкость гяурского законодательства, что ежели при задержании нарушены какие-то права задержанного, все задержание делается незаконным и все дальнейшие процедуры против него отменяются.

То есть если бы выяснилось, что Абдулу задержали незаконно, его вообще бы следовало освободить вчистую, не разбирая дела. Поистине, Всевышний лишил неверных разума! — Правда, не всех и не до конца. Обвинитель, например, легко отвел потуги защитника, указав, что «парень», хоть и бывший военный, на момент задержания не был ни полицейским, ни вообще госслужащим, а лишь обыкновенным обывателем, пенсионером, стало быть, Абдулу он вовсе не задерживал, но только «вырубил», что значит, максимум, совершил против него хулиганский поступок, но никакое не задержание с нарушением прав. Это полицейские сперва привели Абдулу в чувство, а потом уже задержали с соблюдением всех необходимых правил и формальностей. Так, в частности, наручники на него надели только после того, как зачитали необходимую формулу предупреждения: показания полицейских, рослых верзил, которым нечего было бояться, что щуплый Абдула сумеет от них скрыться, если загодя не надеть на него, еще бессознательного, наручники, суд уже заслушал до этого, на что защитнику и указали.

…И откуда они только нашлись в эдакой суматохе, эти полицейские! — А вот, надо же, нашлись и даже зачитать права не позабыли, — хотя, конечно, кто их услышал в том грохоте, и правда ли читали, — может, решили, с оглушенным Абдулой и так сойдет?

— Вы слышали, как вам зачитали ваши права? — насел теперь на Абдулу защитник, но Абдула, если бы даже собирался, ответить не успел:

— Я слышала! — раздался звонкий голос старухи-инвалидки: она кричала прямо со своего места, куда ее откатили после дачи показаний. — Я слышала, они ему прочитали все, как положено, «Мирандо-Эскобеда»![4] И он тоже прекрасно все расслышал! — ее палец описал торжественную дугу и уперся в Абдулу.

— Ваша честь! — возмущенно воскликнул защитник по поводу такой несанкционированной реплики с места, но тут вмешался прокурор, точнее, его помощник:

— Ваша честь, обвинение просит подвергнуть свидетеля дополнительному допросу!

Суд разрешил, даму в коляске подкатили и расположили возле свидетельской кафедры, — «парню» даже не пришлось ее покидать, — и дама честь по чести повторила свое утверждение.

— Все так и было? Вы действительно слышали, как вам зачитали ваши права? — глядя в упор на Абдулу, спросил его защитник.

Абдула, как всегда, промолчал. Что говорить? Слышал, не слышал, какая разница! Его слово против ее и двух полицейских, неужели не ясно, чья возьмет? А что он там слышал или не слышал, Абдула, честно говоря, толком не помнил. До того ли ему было, и какая, по сути, разница… Вот любят неверные маяться дурью, о всякой ерунде часами спорить!.. Потому у них суд неделями длится, а подготовка к нему — месяцами, если не годами! А ты сиди все это время! То ли дело шариатский суд, да и вообще, в тех обстоятельствах и суда бы никакого не понадобилось, прямо на месте бы прикончили, и дело с концом! Бывает, конечно, при такой поспешности не того прихватят. Ну, а здесь, что ли, судебных ошибок не случается, хоть в ту, хоть в другую сторону?..

А защитник, убедившись, что помощи от Абдулы ему не дождаться, отпустил старуху в коляске со свидетельского места.

Теперь он прицепился к предполагаемому хулиганству «парня», — имена, конечно, назывались, в том числе имя «парня», но Абдуле и в голову не приходило их запоминать: зачем? Кому надо, запомнят: процесс открытый, вон, сколько прессы, — и если надо, припомнят.

Поэтому «парень» так и остался для Абдулы «парнем».

Защитник, тоже росту немалого, заметно выше Абдулы, на фоне «парня» казался коротышкой. Выйдя со своего места, он так и кружил вокруг него, словно желая наглядно подчеркнуть масштабы «парня» по сравнению с некрупным Абдулой в глазах присяжных:

— Так значит, едва увидев, как посыпались стекла, и услышав, как кричит пожилая дама в коляске, вы сразу повернулись по направлению, в каком она указывала, и не раздумывая нанесли удар подсудимому? — переспрашивал защитник.