Походил-померил камеру шагами, отжался пару раз на шведской стенке, и… — дальше-то что? Присутствие визитеров за стеклом, хотя бы предполагаемое, оказывается, мобилизовало… А вот сейчас минуты текли ну просто невыносимо! 09:05… 09:15… 09:25… Даже запускать бумажных голубей казалось ему сейчас занятием бессмысленным: кто его знает, в какой момент и кто именно там появится! И хотя какая как будто разница, кто бы там ни появился, а вот казалось Абдуле, что лучше быть готовым, быть настороже, чем погруженным в какое-нибудь идиотское занятие. Так и вышагивал он взад и вперед по камере, лишь изредка присаживаясь на кушетку или на лавку, дух перевести, передохнуть, всегда неизменно лицом к салатовой стене: 09:30… 09:35… 09:40…
Мигания стены не повторялись… 09:50… 10:00, ну же! Неужто опять ничего?
10:03… 10:05… 10:07… 10:10! Опять ничего! Абдула уже готов был закричать от нетерпения, еле сдерживался!
10:11! 10:12! 10:13! 10:14! И вот, наконец, только в 10:15 сперва едва заметная дрожь волною пробежала по стене, затем она, как водится, сначала почернела, потом мгновенно сделалась прозрачной, а за ней, в «зазеркалье», обнаружилась такая группа, что даже ко всему уже готовый Абдула не удержался, удивленно крякнул: «Эге!»
Вот уж кого он почему-то вовсе не ждал тут увидеть. Кроме мисс Барлоу, в «зазеркалье» находилось трое мужчин, о которых Абдула и думать позабыл: первым был окружной прокурор, вторым — его безликий помощник, а третьим… Кто же этот третий? — Ах, ну да! Защитничек! С самого приговора не виделись! Нет, виделись, конечно, в тюрьме, навещал, апелляцию давал подписывать, только Абдула и там ему большого внимания не уделял, никаких разговоров с ним не разговаривал… Вызовут на разговор, выйдет, что надо, подпишет — и назад в свою камеру.
Апелляцию подписывал он нехотя: не верил, что поможет, это раз, а главное, вообще никак не хотелось ему в этом гяурском представлении участвовать. Осудили, казнили, и дело с концом! Но, если честно, слишком на электрический стул Абдула не торопился. Стул никуда не уйдет, а пока пусть неверные дурью помаются, из пустого в порожнее попереливают… Мешать им в этом Абдула не собирался.
Так, а сейчас-то для чего они сюда явились? Вдруг?!. Молнией сверкнула мысль, что, может, это все была какая-то дурацкая интермедия, и вот сейчас ему объявят, что приговор вовсе не смягчен, и его немедленно повезут обратно в ту тюрьму, на казнь!.. Мысль была слишком мимолетной, так что Абдула даже не разобрал, обрадовался он ей или ужаснулся: мгновенно сообразил, что если бы с отменой, то сюда бы вошли, в камеру, да не одни, а с мордоворотами… А так — что-то другое, конечно. Чего это он там лопочет? — Прокурор успел уже произнести несколько фраз, и Абдула стал наконец-то его слушать. Прокурор говорил:
— Вообще-то вы теперь уже не в моей юрисдикции, но местный прокурор любезно согласился предоставить мне возможность этого визита. В следующий раз, — а прокурорские проверки будут происходить не реже, чем раз в полгода, — это будет уже работник местной окружной прокуратуры, но пока мне хотелось лично убедиться, что с вами все в порядке… Ведь с вами все в порядке? Сегодня истекает неделя, как вы здесь. Какие-нибудь жалобы, ходатайства?.. — Он умолк и выжидательно посмотрел на Абдулу.
«Какие у меня тут могут быть жалобы, придурок, какие могут быть ходатайства? — Кормят на убой, свежий воздух, стерильность даже… Книги, кино, все есть! Или попросить, чтоб отпустили на свободу?» — Абдула мысленно усмехнулся. Вслух он ничего не произнес: постоял, помолчал и равнодушно отвернулся от стекла.
Это простое движение принесло ему вдруг ощущение новой свободы: здесь, за стеклом, я могу вертеться, как хочу, мордовороты не ворвутся, головой по ребру койки не смажут! Такое неожиданное преимущество заставило его по-новому подумать и об «этой стерве»: что ни говори, а есть и светлые стороны у его положения! Под влиянием такой минуты Абдула признался сам себе, что относится к «этой стерве» не только с ненавистью, но и с долей уважения.
Ну, ладно, а с прокурором-то что делать? — А что с ним делать, пусть себе болтает хоть до посинения! Абдула улегся на кушетку и демонстративно отвернулся. Прокурор, как видно, тоже довольно скоро уяснил себе преимущества нового положения узника и умолк. Потом, подумав, прибавил:
— Во всяком случае, вы всегда сможете подать свою жалобу или ходатайство через администрацию тюрьмы в письменном виде, ее непременно рассмотрят. У вас, конечно же, имеются письменные принадлежности?
Это какие же, интересно? — Но тут подала голос мисс Барлоу:
— В распоряжении заключенного имеется компьютер с монитором и клавиатурой, он может им пользоваться шестнадцать часов в сутки и писать с его помощью все, что ему угодно…
Вот как важно грамотно сформулировать: «шестнадцать часов в сутки!» Чего еще желать? А то, что доступа нет в те самые восемь часов, когда он больше всего нужен, это уже, получается, капризы, никто считаться с ними не захочет…
Вот и прокурор благосклонно кивнул, а потом захотел было что-то спросить, но мисс Барлоу предупредила его вопрос:
— Если понадобится, то, что он напишет, распечатают и дадут ему на подпись.
Больше говорить было не о чем. Прокурор, однако, что-то еще пообсуждал вполголоса с мисс Кимберли, а потом все затихло. Выждав минут пять, Абдула приподнялся и увидел, что в «зазеркалье» остался один только защитник. Заметив движение Абдулы, он оживился, придвинулся к стеклу и быстро заговорил дружелюбным тоном:
— Ну вот, мистер Мехмет…
«Это он меня типа по фамилии называет, — догадался Абдула. — Ну да, он и раньше так делал…», — припомнил он тут же: специально запоминать повадки адвоката ему и в голову не приходило.
— Ну, вот, мистер Мехмет, — говорил тем временем адвокат, оживленно потирая руки, — теперь мы с вами наконец одни, можем говорить совершенно свободно, нам никто не помешает…
«Хорошо, не сказал: никто не слышит», — подумал Абдула. Слышат каждый наш звук, любое сопение, не то, что слова, и адвокат не может этого не знать…
Защитник вызывал у Абдулы чувство неприязни гораздо более сильное, нежели прокурор: притворный друг гораздо хуже открытого врага! Вот и сейчас: чего ты улыбаешься, ты что, и вправду мне добра желаешь, что ли?.. Ух, мог бы, врезал!..
Защитник понял недвусмысленное выражение лица у Абдулы, залопотал торопливо, что-то о новой апелляции — не сейчас, конечно, не сразу: надо будет сколько-то отсидеть, год или два, а потом уже начинать, но зато вполне можно будет добиться дальнейшего смягчения приговора, ссылаясь на примерное поведение, на положительные отзывы администрации…
— Вы ведь не собираетесь настраивать против себя администрацию тюрьмы, мистер Мехмет? — медовым голосом спросил защитник.
«Настраивать? Зачем? — пожал плечами Абдула, конечно, мысленно: звука своего голоса он удостаивать защитника не собирался. — Она меня и без того ненавидит, ваша администрация»… А что-то внутри у Абдулы добавило чуть слышно: «И есть, за что…»
— Словом, мы с вами непременно вернемся к этому вопросу через некоторое время… Приговор вполне может удастся смягчить до двадцати пяти, а то и до пятнадцати лет заключения! Вы еще достаточно молоды, мистер Мехмет: через пятнадцать, да хоть и через двадцать пять лет вы еще будете крепким мужчиной, сможете во всю силу насладиться радостями жизни, радостями свободы!..
Адвокат изобразил на лице такую радужную улыбку, словно ждал, что Абдула сейчас же кинется к нему с благодарными объятиями.
Кидаться обниматься через стекло Абдула не поспешил. Он занялся расчетами. Двадцать пять, а то и пятнадцать лет!.. — Абдула невольно зажмурился от такой перспективы. В первом случае это будет всего лишь тысяча триста четыре с половиной недели вместо двух тысяч шестисот девяти, а во втором и вовсе — сущие пустяки, сколько там? — Ну, грубо, десять лет — пятьсот двадцать недель, даже больше, значит, если отнять от двадцати пяти, останется только восемьсот! Меньше чем треть!.. Ну да, пятнадцать — это меньше трети от пятидесяти!.. И главное даже не то, что треть, а то, что появляется предел: сегодня восемьсот, через неделю — семьсот девяносто девять, потом — семьсот, потом когда-то — девяносто девять, и наконец — конец! Вот что самое главное: когда-нибудь покажется конец! — Приятно засосало где-то в области желудка, наполнился слюною рот, в коленях и в руках почувствовалась слабость…
