Торжественно, нараспев Абдула прочитал начальные стихи первой суры Корана:
In the name of Allah, the Beneficent, the Merciful.
All praise is due to Allah, the Lord of the Worlds.
The Beneficent, the Merciful.
Master of the Day of Judgment
[16].
«Вот Кто Властитель Судного дня, а не вы, неверные, с вашими придурочными судами!» — с удовлетворением отметил Абдула и принялся читать дальше.
Дальше Абдуле все тоже понравилось: Коран обличал неверующих и особенно лицемеров, тех, которых, когда им говорят: «Не творите нечестия на земле!» — отвечают: «Мы творим только добрые дела». Они-то и есть нечестивцы, но сами того не ведают.
Вот, точно про неверных. Только и твердят о себе, что творят добрые дела! И свои бомбы с ракетами сыплют нам на головы тоже с добром!..
Но чем дальше читал Абдула, тем больше падало его настроение. Да, про гяуров, неверующих и лицемеров тут сказано много, правильно и хорошо. Но мне-то, Абдуле, что делать, в теперешнем моем положении?.. — Он стал перескакивать со страницы на страницу, но прямых ответов на свой простой вопрос не находил: что делать узнику в темнице? С помощью функции поиска попытался найти в тексте слово «узник» и нашел только одно место: где Юсуф толкует сны своим сокамерникам, а потом, в результате, отправляется к фараону и, удачно истолковав его сны, делает потрясающую карьеру: фараон назначает его премьер-министром. Больше никаких упоминаний об узниках система поиска в тексте Корана не нашла.
Упоминание, конечно, утешительное: ни в каких обстоятельствах нельзя терять надежды, всегда можно из тюрьмы вознестись на самые вершины власти, если будет на то воля Аллаха… «Но у Юсуфа были для начала хотя бы сокамерники, а у меня нету даже этого…» — горестно вздохнул Абдула.
Да, все в Коране было правильно, возвышенно и красиво, но к Абдуле прямого отношения как будто не имело. «В другие времена писалось, для других условий», — некстати подумалось вдруг Абдуле, и тут же на память пришел непрошенный анекдот:
«Эй, Ахмед, почему твоя жена идет впереди тебя? В Коране написано, женщина должна идти за мужем! — Э, когда Коран писали, мин не было! Иди, Фатима, иди!»
Да, мин тогда действительно не было. Мужчины сражались мечами, глядя друг другу в лицо, а не ракетами, бомбами и взрывными устройствами…
Читать вслух и нараспев было все равно завораживающе-приятно, даже и на английском. Но так бы читать, когда эти за стеклом появятся, а сейчас — сколько можно так читать? Может, наизусть учить, раз книги не дают, и потом читать, чтобы их не слышать? — Но распевать Коран перед неверными, да еще не на арабском, Абдуле показалось неприемлемым.
«Ну, и что такого? — подумалось ему. — Времени у меня вдоволь, можно и по-арабски учить, в день по кусочку! Ах, да, я же по-арабски не читаю…» — мысль о транслитерации английскими буквами ему в тот момент в голову не пришла, а когда позднее пришла, он к самой идее что-либо заучивать остыл: не книжный был он человек, заучивать, учить, сравнивать, переводить — не для него это было! Математика — да, математика ему давалась и практические предметы, где руки мозгам помогают, а мозги рукам, потому и сумел закончить технический колледж. А вот язык он выучил, общаясь, а не по книгам, потому что не книжный был он человек… «Был бы книжным, здесь бы не сидел, — подумал Абдула и с неожиданным для себя самого раздражением додумал: — Те, которые для нас книги пишут, здесь не сидят!»
«Не сидят — правильно делают! — тут же одернул он себя. — Каждый там сидит, где ему Аллах назначил», — и вернулся к началу Корана. И здесь его глаза остановились на словах о том, что это Писание — руководство для богобоязненных, тех, которые веруют в незримое, всегда вершат молитвенный обряд, раздают милостыню из того, что Всевышний определил им в удел. «Ну, из моего удела милостыню раздавать мне некому, — подумал Абдула, — а вот молитвенный обряд!.. Не зря же я коврик выпросил!» — и Абдула, закрыв Коран, принялся искать в библиотеке руководство по молитве мусульманина.
Что-то он о молитве, конечно, знал: в учебных лагерях молились регулярно, и мулла-наставник объяснял, но с тех пор немало утекло воды, в дальнейшей жизни Абдуле все больше приходилось «применяться к обстоятельствам», что значит, вовсе не всегда и не везде соблюдать правило намаза. «Вот, может быть, поэтому Аллах и наказал…» — впервые у Абдулы шевельнулось нечто вроде покаянной мысли, но с непривычки он заострять на ней внимания не стал.
Там, в прежней тюрьме, он тоже ведь вытребовал коврик не столько для намаза, — он и слов-то положенных молитв толком не помнил и вообще был уверен, что такого героя в раю ждут — не дождутся безо всякого намаза! — а больше, чтобы покуражиться, но главное, чтобы обойти режим: подъем был в шесть часов, после чего лежать на койке больше не полагалось, а только сидеть, но даже сидя — не спать, а то сперва окликнут из-за двери, а снова «прикемаришь», — тут как тут ворвутся, на ноги рывком, да еще непременно бритой головой о ребристый бортик верхней койки припечатают…
А так — молитву совершаю, намаз, не смейте трогать, собаки! — и, спиной к двери, лицом к окну, хочешь, на коленях сидишь, хочешь, в поклоне до земли согнешься: сон не в сон, конечно, однако лишний часик для спокойного отдыха-полудремы из режима ихнего урвешь! То, что получался таким образом вовсе не намаз, а какая-то комедия, Абдулу не тяготило: в это время, уже после восхода, утренний намаз по правилам совершать вообще нельзя, так что это и была простая комедия для неверных, которым невдомек, когда что можно, что нельзя…
Но здесь — спать-лежать никто тебе не мешает, что уже очень хорошо, слава Всевышнему! — так что придется коврик для намаза использовать по прямому назначению!
Долго искать инструкций не пришлось, вот, «Ежедневный намаз для мужчин», и причем описаны обе основные традиции. Абдула машинально повел курсором в сторону своей, но вдруг замер: а я этим не выдам своего происхождения? — Нет, успокоил себя, не выдам, нашей традиции следуют десятки народов и государств, ничего они из этого про меня не узнают… Ну, сколько-то стран отпадает, и что? В конце концов, и так заметно, что я не малаец и не этот… как их по-современному: афро-африканец!.. — Абдула хмыкнул.
Так, весьма подробные инструкции, с фотографиями: как стать, как наклониться, как поклониться, как руки держать, как ноги… Даже план камеры имелся, в которой Абдула сидит, и стрелочкой у окна отмечено точное направление в сторону Мекки, в сторону Каабы, только и нужно стать прямо лицом к окну: неужто и это специально рассчитала, стерва? — ругнулся про себя Абдула. Хотя, чего ругаться? К окну направила, могла бы лицом и к унитазу поставить молиться! — Абдула решил воздать «стерве» справедливость. Тем более что на рисунке были дужками изображены волны, идущие от монитора в сторону коврика: ясно, молитвы можно слушать, есть аудиофайлы… Ну да, иначе как их повторять, не читать же с монитора, монитор в другой стороне… Ничего, скоро все запомню, повторять не понадобится… — Абдула не без удивления заметил, что проявляет необычную для себя покладистость: а пошуметь-подобиваться, чтобы… ну, что «чтобы», «что»? Что повторять молитвы за аудиозаписью ему вроде бы не пристало? — Да наплевать ей, что там тебе пристало — не пристало!.. Ехидно улыбнется, сошлется на современных богословов, и все останется, как было. Да, все так и останется… — Абдуле снова, уже в который раз, сделалось не по себе. Ладно, давай дальше смотреть про молитву…
Указание времени для каждой молитвы тоже есть, разумеется, по местному отсчету, поскольку традиционные указания: «Когда солнце поднимется над горизонтом на высоту копья» или «Когда тень предмета станет длинней его самого в два раза» — тут, ясное дело, не подходят, — при этом распорядок вполне удачно сочетается с расписанием завтраков-обедов-ужинов: молиться можно будет спокойно, без помехи. И слова, полузнакомые-полузабытые: по-арабски, арабской вязью и в английской транслитерации, а также перевод их на английский. Впрочем, Абдула в английском переводе не нуждался. Молитва на слова первой суры легко потекла у Абдулы, приятно лаская гортань, язык и нёбо: