С Клэр она держалась совсем по-иному, чем с Мейзи, она словно сама себя пародировала, и Тоби не знал, куда деваться от смущения.

Клэр всеми силами старалась расположить к себе его мать. Она с самого начала была с ней очень любезна. Но сейчас усилия ее дошли до предела. Как миссис Робертс работает? Делает ли она предварительные наброски? Всегда ли она писала только маслом? (Она проявила в этих вопросах не меньшую осведомленность, чем Мейзи.)

И миссис Робертс невольно втягивалась в беседу — Клэр удалось заинтересовать ее. Ведь, что ни говори, а с тех пор, как Тоби стал в доме редким гостем, живопись составляла суть ее жизни.

— Страшно жаль, что вы ничего не можете мне показать, — сказала Клэр. — Я в этих вещах ничегошеньки не смыслю, но ваши картины, которые я видела, до того мне нравятся!

И вдруг у миссис Робертс созрело некое решение.

— Хорошо, покажу вам сейчас одну. Нет, не вставайте, я принесу ее сюда.

С этими словами она исчезла.

— Все-таки я удостоилась этой чести, — сказала Клэр. — Рада, что она смягчилась. Мне она так симпатична. Ужасно похожа на тебя — только в сильно уменьшенном варианте. — И, подумав, она добавила: — Я ей пока что не по душе, но ничего, со временем понравлюсь. Так всегда: поначалу внушаю людям неприязнь, но потом они проникаются ко мне симпатией. Бывают, правда, и исключения, весьма существенные.

Вернулась миссис Робертс, неся полотно изнанкой к ним. Потом она повернула его и поставила на стул, прислонив к спинке.

Они увидели золотоволосую девушку — скорее изображение улыбки, чем девушки, и улыбка эта была хорошо знакома Тоби… Девушка сидит на траве среди маргариток, и платье на ней с узором из маргариток. За спиной у нее ярко-синее небо, все в облачках, мелких и круглых, словно дымки от орудийных залпов.

— Ну что за прелесть! — воскликнула Клэр. (Смысла картины она не уловила, да и не могла уловить.) — Совершеннейшая прелесть! Миссис Робертс, а нельзя ли мне ее купить? Такое вообще возможно?

— Извините, картина сделана на заказ. — Миссис Робертс снова повернула холст к стене. — Рада, что она вам нравится.

— Очень, очень нравится! Пожалуйста, не уносите ее.

— Не надо разглядывать картины слишком долго, это ни к чему.

Кто бы мог подумать, что мать умеет быть такой жестокой! Тоби не на шутку встревожился.

Ведь она умышленно вызвала призрак Мейзи — хотя о том, что Мейзи и впрямь чуть не стала призраком, мать, конечно, знать не могла.

А Клэр вообще ничего не поняла, она по-прежнему была весела и держалась по-товарищески. Наконец без четверти семь они с Тоби поехали в пивную на Шеперд-маркет, где должны были встретиться с ее братом.

Дорогой она задумчиво проговорила:

— Нет, я не понравилась. Должно быть, для твоей мамы по-прежнему существует только Мейзи.

— Не надо об этом, — ответил он каким-то чужим голосом, поразившим его самого.

Но Клэр отнюдь не выглядела обиженной — ей это было как с гуся вода.

— Нет, так нет, милый. Пусть все будет по-твоему.

В душной, прокуренной пивной с низким потолком их уже дожидался молодой военный в чине капитана — казалось, он один занимает чуть не ползала. Светловолосый, с золотистыми усиками великан — ростом почти в два метра, — он был очень хорош собою. Те самые особенности, которые портили Клэр, придавая ей некоторую мужественность, его, напротив, красили. В форме он был потому, что собирался на обед, который устраивали офицеры его полка.

— Мой брат Айвор, — объявила Клэр обычным уверенным тоном. — Он терпеть не может своей клички, но рано или поздно все на нее переходят. Пусть только он сперва к тебе попривыкнет. Перчик, это Тоби Робертс, мой теперешний друг.

Перчик пожал Тоби руку.

— Клэр говорит, вы историк. Хотелось бы мне хоть немного знать эту самую историю.

— А я и сам не очень хорошо ее знаю. Историк я, в сущности, начинающий.

Когда Перчик отошел к стойке за пивом, Клэр сказала:

— Его все так обхаживают!

— Представляю себе.

— Титул, — пояснила Клэр, следуя ходу мыслей самого Тоби и тут же давая это понять в своей неприятно откровенной манере. — А к тому же впереди маячат изрядные денежки; впрочем, и мама и папа оба в прекрасной форме. И вообще не знаю, что бы я делала без них обоих. Но понимаешь, им решительно наплевать на то, чем я занимаюсь. Порой мне кажется, они с легким сердцем бросили бы меня где-нибудь прямо при рождении и оставили на произвол судьбы, а вот Перчик должен делать то, что ему велят. Он, видишь ли, «продолжатель рода». Между прочим, он учился в Нью-колледже, изучал античность, так что не давай себя одурачить, он ведь только прикидывается идиотиком. Сдал вполне сносно первый экзамен на степень бакалавра и вдруг — с некоторым опозданием — перемахнул из Оксфорда в Сандхерст: вот там он почувствовал себя как рыба в воде.

Прежде чем Тоби успел рассмеяться — Клэр рассказала все это так живо и образно, — вернулся Перчик, неся кружки с пивом.

— Skål![36], — сказал он и глянул поверх пивной пены на Тоби внимательными синими глазами. — Значит, пишите докторскую?

Видимо, Клэр всем с ним делится и переписываются они регулярно, решил Тоби.

— Не знаю только, допишу ли.

— Должны дописать, — заявил Перчик с неожиданной напористостью. — Так не годится — начинать дело, а потом бросать на половине. Я-то знаю. Но мне удалось полностью переключиться на армию, и она стала моей жизнью, хоть я и понимаю, что, в общем-то, будущего у нее нет.

— Войны вроде той, что мы вели с Наполеоном в Испании, сулили бы ей более блестящие перспективы, а? — бросил Тоби, и Перчик улыбнулся широкой и радужной улыбкой, такой же, как у сестры.

— В Германии мы сейчас только попусту переводим время. В нас там больше не нуждаются. Щеголяем в военной форме, устраиваем парады. И все это во имя чего-то, что уже отошло в прошлое.

Клэр откинулась на спинку стула, стараясь всем видом показать, что восхищается братом, а может, она и в самом деле им восхищалась.

— Знаете, — продолжал Перчик (может быть, перед другими он и разыгрывал кретина, но с Тоби такой игры явно не вел), — был я одно время на Дальнем Востоке, правда недолго. И вот на Малакке брожу как-то по кладбищу, смотрю — столько английских фамилий: военные, врачи, священники, торговцы. Тут меня осенило: а ведь наши деды, при всех их недостатках, были куда лучше нас. Мужества было больше — может, они находили ему не самое лучшее применение, но факт: в мужестве им не откажешь.

Тоби, хоть ему все еще трудно было отвлечься от мыслей о событиях этого дня, сказал:

— Помню, смотрел я как-то ночное шоу, там высмеивались люди викторианской эпохи. И вдруг какой-то парень рядом со мной — он был явно под мухой — как заорет: «Эй, кончайте этот обзвон! Да мы им в подметки не годимся!»

— А все же, — возразил Перчик (Клэр слушала их разговор с явным удовольствием), — не следует разводить вокруг них сантименты. Ядра наших орудий разрывали людей на куски. Были у нас и генерал Дайер, и его пресловутый «приказ о ползанье на животе»[37]. Но до этого мы проложили магистрали и железные дороги, оросили земли и создали действенный государственный аппарат. Мне нравится тешить себя мыслью, что когда мы совершали торжественный церемониал исхода из Индии, там бурно ликовали не только потому, что мы уходим; что в какой-то, пусть малой, степени это было признанием того хорошего, что мы сделали. Может быть, я, конечно, и ошибаюсь.

Он посмотрел на часы.

— Успеем пропустить еще по кружке, и я пошел купаться в этих самых сантиментах. Хорошо еще, что туда не допускаются женщины: не хотелось бы мне видеть, какая физиономия была бы у Клэр, окажись она там.

На этот раз за пиво заплатил Тоби.

Перчик очень ему понравился. В каком же обличье предстает он перед другими, если его считают балбесом? Да, в этом семействе каждый носит какую-нибудь личину. Исключение, видимо, составляет лишь леди Ллэнгейн.