Укусил скорпион. В мыльнице.

— Что бы это значило?

Он взглянул на мыльницу, валяющуюся на земле и осторожно перевернул ее ногой. Зекери увидел скорпиона внутри, плотно придавленного к куску мыла прозрачной пластмассовой крышкой. Он поборол в себе первоначальный порыв раздавить эту тварь, он отшвырнул мыльницу ногой. Итак, влажный кусок мыла, снятые ботинки. Она наверняка принимала ванну! И без сомнения мыла голову. «Состояние плохое», — читал он дальше. Да уж, плохое настолько, что теперь он не сможет вывести ее из пещеры, при каждом шаге нога будет причинять ей адскую боль. «Поблизости ягуар». Это, должно быть, та черная кошка, которая на его глазах подкрадывалась к Элисон. Элисон или видела ее, или слышала, и все-таки отправилась в сумерках обратно к реке!

«Я пришлю кого-нибудь за тобой». Слова поразили его, он перечитал фразу несколько раз. По неровному, вкривь и вкось почерку Зекери мог судить, что Элисон была в отчаянье и до смерти перепугана. Она отправлялась черт знает куда, в неизвестность, одна и все-таки беспокоилась еще и о нем. «Я пришлю кого-нибудь за тобой».

Он взглянул на нее, в горле стоял ком от переполнявших его чувств. Давно он уже не испытывал искреннего восхищения женщиной. Но эта леди была исключением во всем. В его сердце зародилась робкая надежда. Надежда, что он сумеет сказать или сделать что-то такое, чтобы остаться навсегда в ее жизни.

Горячая волна любви и жалости захлестнула Зекери. Точно такие же чувства он испытывал, когда впервые увидел новорожденную Стеффи. Он полюбил Стеффи сразу и навсегда, все ее шесть фунтов и шесть унций, все ее сморщенное тельце, — вся она стала нераздельно его собственной плотью и кровью, частью его самого. Отныне ничто не могло поколебать его чувств к ней или помешать его любви.

Он с изумлением смотрел на эту необычную женщину, с лицом, покрытым сейчас испариной, со впавшими глазами, окруженными темными тенями… Зекери изумлялся тем новым чувствам, которые она пробудила в нем. Эта женщина достала армейский нож, чтобы защитить себя от двух вооруженных бандитов, эта женщина, несмотря на свой страх, умеет думать о других. Он наклонился и поцеловал ее ласково в темнеющий на подбородке синяк.

— Если мы выберемся из этой переделки, детка, ты увидишь, как мы прекрасно поладим друг с другом, я обещаю тебе это.

После того, как она впала в крепкий спокойный сон, Зекери притащил большую сухую ветку и развесил на ней мокрую одежду Элисон вблизи огня. Затем он выловил из воды вареное яйцо и с отсутствующим взглядом очистил скорлупу. Элисон нужна еда для поддержания сил. Но яйцо вкрутую ей не годится. Зекери съел яйцо, запивая речной водой.

Инстинктивно потянувшись за сигаретами, он вдруг в ярости скомкал пачку и швырнул ее в огонь. Потом он долго сидел, сторожа ее сон, прислушиваясь к ровному дыханию спящей. Ей нужна еда, и ему придется достать ей еду. Вне зависимости от того, бродит поблизости ягуар или нет. Он должен еще раз навестить хижину старика.

Девяносто минут. Он сунул в огонь полено — обрубок толстой сухой ветки — и добавил несколько охапок сушняка, чтобы разжечь большое пламя. Оно должно отпугивать ягуара и хорошо освещать пещеру в его отсутствие. А он будет отсутствовать полтора часа — девяносто минут. Придется идти прямо сейчас. Если ей станет хуже ночью, он должен быть с ней. А если ей станет совсем худо, он должен будет попытаться помочь ей — отнести ее к людям, в деревню. Несмотря на ягуара. Он должен будет это сделать. А сейчас — сорок минут туда, сорок назад, десять минут в хижине. С ней ничего не случится за девяносто минут. Он проверил ее пульс. Пульс, казалось, был в норме, может быть, чуть замедлен. Но зато ее дрожь прекратилась, и она дышала ровно, глубоко.

Девяносто минут. Он взял нож и фонарик и задержал дыхание, выходя опять в темноту. Опять ему предстоял путь через реку и блуждание между деревьями в ожидании смертельного нападения в каждую секунду. Раньше на той же самой тропе он чувствовал себя в безопасности. И вот, проклятье, теперь, зная, что в окрестностях бродит ягуар, он шарахался каждого куста. Надо было выйти во что бы то ни стало на проезжую дорогу.

Через тридцать минут, в течение которых он шел, почти не дыша, он проскользнул, наконец, в дверь пустой хижины, где обнаружил холодную золу в очаге, нетронутую с тех пор, как он впервые побывал здесь. Старик давно ушел. В полутемном помещении Зекери зажег фонарь. Козлиная туша все еще висела, накрытая мешковиной, несколько полусонных мух, жужжа, исчезли в темноте. Не теряя времени, Зекери взял тонкий шест и, подняв его до уровня потолочных балок, поискал тыкву, в которых старик держал куриные яйца. На его удачу две разбуженные молодые курочки нервно и потревоженно выглянули со своего высокого насеста вниз на Зекери, моргая от слепящего света фонарика. Зекери удовлетворенно улыбнулся. Привет, ужин!

Он открыл самое большое лезвие ножа и воткнул в дверной косяк. Все еще тяжело дыша, Зекери взобрался наверх и схватил ближайшую курочку за лапки. Он стянул ее вниз с насеста, квохчущую и бьющую крыльями. Крепко ухватив ее одной рукой, он выдернул другой нож из косяка и резанул птицу по горлу.

— Прости, цыпа, — пробормотал он, — на этот раз, пожалуй, тебе не повезло.

Точно так же он управился со вторым цыпленком. Правда, с большим проворством и с меньшим шумом.

Он снял одну из тыкв и нашел в ней пару яиц. Проклятье, этого мало. Зекери полез в свой карман за деньгами, взятыми из рюкзака Элисон, отсчитал 10 долларов — вполне достаточно, чтобы возместить старику его убытки. Зекери уложил цыплят и яйца в небольшой глиняный горшок и поставил его у двери. Он опять полез наверх, на этот раз за вторым одеялом, когда человек с лицом, похожим на мордочку крысы, переступил порог хижины. В тусклом лунном свете блеснул ствол его большого револьвера старой марки Смит-и-Вессон. Даже со своим коротким стволом это оружие было надежно на 90 %. Вчера Зекери уже видел его в деле.

— Привет, — услышал он жесткий голос, приветствующий его по-испански. — Как дела?

Зекери, чей живот в данной ситуации служил прекрасной мишенью для пушки бандита, медленно опустил руки с потолочной балки и, взглянув на парня, удостоверился, что это действительно один из тех двоих, потерпевших вчера фиаско.

— Но я не говорю по… ну да, но абло эспаньоль, — выговорил он, злясь на самого себя.

Парень был шести футов росту и вряд ли весил больше ста двадцати фунтов, с него градом катился пот — он явно пользовался и злоупотреблял снадобьем, хорошо знакомым Зекери. На нем была та же одежда, что и вчера, в руках — та же пушка. Проклятая вещица вмиг проделает в вас дыру, так, что грудная клетка взорвется и брызнет, как арбуз. Вот сукин сын!

— Прекрасно, зато я говорю по-английски, — пистолет был все еще уставлен прямо в живот Зекери. — Я знал, что ты вернешься, я говорил Паоло, что кроме как здесь, вам негде достать еды, — парень посмотрел на зарезанных цыплят, лежащих в горшке у его ног, и, осклабившись крысиной улыбкой, спросил:

— Это для нее?

— Это для меня!

Зекери заставил себя расслабиться и одновременно быть начеку, чтобы суметь провести одну из своих лучших игр.

— Послушай, старик говорил, что вы, ребята, ищете женщину по имени Луизита. Она сбежала от меня на руинах. Я не знаю, где она, и, говоря по правде, меня это мало заботит…

— Я не верю тебе, — крысиная мордочка явно не купилась на это.

Зекери постарался изо всех сил изобразить из себя оскорбленного американского туриста.

— Но это же так! Она проколола мой бак и убежала, бросив меня в незнакомом месте. Зачем я стану лгать тебе? Я от души надеюсь, что вы отыщите эту бабу.

Парень недоверчиво ухмылялся, показывая свои крысиные зубки.

— Нет, это мы прокололи бак. И украли твою машину тоже мы, — его лицо растянулось в мрачной улыбке. — Где она? Говори!