– Ты говоришь, ничего нельзя сделать и мои земли уже не мои? – продолжил Перси, не дождавшись ответа побледневшего как мел брата. – Покажи мне те законные бумаги, по которым ты лишил меня поместья. И каким образом тебе удалось обойти сэра Уильяма? Ведь я ему оставил право на управление Корбриджем.

Он сказал это почти спокойно, лишь сжатый добела в костяшках пальцев кулак мог выдать кипение его крови.

– Ты будешь судиться со мной?! – удивленно посмотрел на брата Генри и тут же отвел глаза, нервно пощипывая ломтик оленины. – Не веришь мне? Что ж, я готов показать тебе бумаги, – граф было привстал, потом опять опустился в кресло. – Они у меня есть, не сомневайся. Только… они не здесь. Они у нашего семейного атторнея [49]… в Нортумберленде. Можешь съездить к нему и убедиться. А сэр Уильям…

Граф не договорил, видимо, решив, что говорить об узнике Тауэра, как о возможном гаранте, бессмысленно, и откинулся в кресле.

– Но ты только зря потратишь время на дорогу, Ральф. Да и риск слишком большой.

– Сам решу, на что тратить свое время и чем рисковать, – отрезал Ральф.

Брат отказывался показать ему бумаги, и это могло означать, что их просто не существует. Если только парламент за эти годы не принял закона, по которому земли долго отсутствующего родственника могут перейти к родственнику присутствующему. Граф боялся его, значит, лгал и не был уверен в себе и своей правоте. Под чью музыку он пляшет ныне, его безвольный братец?

– Я сам решу, – повторил Ральф, – а ты тем временем постарайся что-то сделать для сэра Уильяма. Это в твоих силах.

– Я думал о том, как помочь твоему тестю. – Генри пожевал щеку, отсутствующим взглядом уставившись на так и не доеденный кусок мяса. Последнее время у него совсем не было аппетита.

– Я поговорю с нужными людьми. Но все так боятся Генриха, что я ни в чем не уверен. Да и дело смутное… Зачем Бальмеру нужен был этот комиссар? Треклятая глупость!

Плечи его вздрогнули.

– Этот мятеж… Бунт добрался и до Нортумберленда…

– Да, на пути из Корбриджа я едва избежал встречи с целой командой вооруженных йоменов, хорошо, что у меня выносливый конь, а то бы не поздоровилось, – бросил Ральф, вспомнив их с Бертуччо гонку от преследователей. Хотя на пути он попал еще в одну переделку. Он невольно ухмыльнулся, вспомнив Мод, разгневанную, потрясающую кошелем с соверенами.

– Чему ты улыбаешься, Ральф? – В голосе брата звучало возмущение.

– Неважно, Генри. А попробуй-ка ты устроить мне свидание с сэром Уильямом. У тебя же есть ходы в Тауэр, милорд?

– Ральф, ты просто берешь меня за горло. – Генри схватился за упомянутое место, словно на самом деле почувствовал руки брата, сжимающие его. – Я же сказал, что сделаю все, что смогу, но не так быстро, как бы ты желал. Ты совсем не изменился, столь же порывист…

Граф замолчал, обернувшись на звук открывающейся двери, в проеме которой появился мажордом.

– Простите, сэр, но вам передали письмо, это срочно…

– Что еще там? – граф махнул рукой, призывая слугу подойти и подать сложенный вчетверо лист бумаги.

Пробежав написанное глазами, он побледнел, суетливо затолкал записку за отворот рукава.

– Дела, Ральф, дела… При дворе столько обязанностей, король держит меня здесь. Ты же помнишь ту историю… – Он сделал скорбное лицо, печально закатив глаза. – Кстати, твоя жена, дочь Бальмера, ты видел ее? Выросла девочка? Стала хороша, нет?

– Нет, не видел, – отрезал Ральф. – Она покинула Боском, уехала на север, к родственникам.

– Умно, очень умно, – протянул Генри, снова принимаясь за замученный им кусок оленины.

Ральф вскоре покинул дом графа Нортумберленда, зная немногим больше, чем когда входил в него. Затеплившееся было в первые мгновения встречи братское чувство почти исчезло, чадя потухающими углями. Он направил рыжего в сторону Темзы, проехав мимо узорчатого фасада Лиденхолла, мимо рыночной галереи, еще кипящей предвечерней городской жизнью, столь далекой от него, и углубился в короткие переулки, оглядываясь вокруг, узнавая и не узнавая лондонские улицы. Слева проплыла церковь со шпилем, перед входом во дворе вытянулся крест-распятие. Ральф свернул на запад, проехав через суетливый Чипсайд в сторону Ньюгейта. На углу оживленной улицы придержал рыжего, пропуская богатый экипаж, громыхающий по камням новой мостовой, и пытаясь сориентироваться в направлении.

Вторым человеком после брата, которого Ральфу хотелось найти, был сэр Мармадьюк Скроуп – с ним они тесно сошлись, когда вместе воевали во Франции. Ральф ничего не знал о нем все эти годы, но помнил, что Скроуп рассказывал о доме в Лондоне, принадлежащем его семье. На поиски этого дома и отправился Перси. Наудачу, без особой надежды на успех, но фортуна оказалась благосклонна – старый особняк на Оулд Бейли бодро дымил трубами, а привратник сразу открыл ворота, когда Перси потребовал сообщить хозяину дома, сэру Мармадьюку Скроупу, о своем прибытии.

Скроуп, почти такой же, каким был давным-давно, лишь немного плотнее и внушительнее, вышел ему навстречу.

– Сэр Мармадьюк! Скроуп! Да будет благословенна дорога, что привела меня к вам! – взревел Ральф, не пытаясь скрыть радости от встречи.

– Сэр Ральф Перси? Перси?! Неужели это вы, друг мой? Живой! Глазам не верю! – удивление на лице Скроупа сменила улыбка. Он шагнул к гостю, с которым некогда воевал плечом к плечу.

Как славно было почувствовать крепкое мужское объятие друга, особенно после встречи с братом. Какая удача, что сэр Мармадьюк здесь, в Лондоне!

– Не ожидал так легко найти вас, Скроуп. Я жив и вполне здоров, как видите. А вы, что у вас? Столько лет прошло, – Ральф с удовольствием разглядывал приятеля.

На красивом, холеном лице сэра Мармадьюка не было ни морщинки, его голубые глаза по-прежнему ярко блестели, разве чуть потемнели некогда очень светлые, почти льняного цвета волосы. Тринадцать лет назад Скроуп считался франтом и теперь не изменил своим привычкам, о чем свидетельствовали расшитый шелком желтый дублет, дорогое кружево рубашки, синий джеркин, украшенный множеством складок.

Как и в доме брата, Ральф невольно вспомнил о своем походном виде и так же отринул эту мысль – он-то никогда не был щеголем.

– В моей жизни нет ничего особо примечательного, – тем временем говорил Скроуп, приглашая Перси пройти в зал. – Служу у лорд-канцлера одним из его многочисленных секретарей.

Он подвел приятеля к столу, вокруг которого вскоре засуетились слуги, выставляя кувшины с вином, блюда с холодным мясом, жареной рыбой, устрицами и овощами, круглыми булочками матичетс [50]и пирогами.

– Служба необременительная и неприметная. Последним я особо доволен, потому как в наше время опасно быть на виду. – Скроуп усмехнулся, разлил золотистый херес в серебряные кубки. – Выпьем, дружище! За встречу! И за то, что вы живы и здоровы!

Он опустошил кубок, вновь подлил вина себе и гостю и с любопытством посмотрел на Ральфа.

– С нетерпением стремлюсь услышать ваш рассказ, Перси. Вы исчезли тогда, под Руа… Я долго надеялся, что вы живы и рано или поздно объявитесь, но вы исчезли, и я поверил – был вынужден поверить! – этим проклятым разговорам о вашей гибели. Куда вы пропали? И где вас столько лет носили черти, Перси?

Воспоминания нахлынули волной, словно все, что случилось тогда, осенью 1523-го [51], произошло не тринадцать лет назад, а лишь вчера. Воспоминания, которые обрывались в сырой осенней ночи.

– Я очнулся в лесу, раненный, – Ральф пожал плечами. – Полз, куда не знаю сам. Снова очнулся уже в одном доме. Провалялся в постели почти месяц. Потом услышал, что наши застряли под Парижем, но не стал возвращаться в армию. Сел на судно в Кале и отправился в путь, на все эти годы. Перед вами, Скроуп, сидит дезертир и пират.