Ральф проснулся от холода не столько потому, что в комнате было зябко, сколько оттого, что той, которая согревала его всю эту ночь, не было рядом. Он потрогал еще теплую простыню, взглянул на весьма красноречивые, столь неожиданные последствия этой ночи – бурые пятна, и выбрался из кровати. Сквозь щели в ставне пробивался солнечный свет, платья леди Вуд и ее чепец лежали на сундуке. Ральф с удовольствием потянулся – даже упрямо напоминающая о себе рана не испортила приятной бодрости освобожденного тела – плеснул на лицо пригоршню холодной воды, оделся и причесал пятерней непослушные волосы.

Утро далось сэру Ральфу Перси нелегко. Он разжег очаг, вернулся в спальню, где вновь, уже в который раз, зашнуровал платья леди Вуд, только теперь дело это по сложности исполнения можно было бы сравнить с муками пьяницы-гурмана, которому позволили попробовать чудного вина, при условии, что он не выпьет больше ни капли, пока не доставит сосуд с вином к месту назначения. Но Ральф не потерял и брызг этого вина, покрыв поцелуями ее шею, плечи и губы, разумеется.

Наконец они сели за стол, за которым самым красноречивым из них двоих оказался Ральф – леди Вуд не промолвила и пары слов, упорно пряча от него глаза и смятенно отдергивая руки, если он пытался прикоснуться к ним. Вскоре завтрак был закончен, так же как и нехитрые сборы. Леди Вуд вышла во двор – маленькая, строгая, зашнурованная и застегнутая, гладко причесанные волосы спрятаны под чепец – словно не она металась и плакала ночью в его объятиях.

«Она смущена, она познала таинство плоти, с моей помощью… обманув меня», – думал Ральф, крепя пояс с ножнами и торопливо осматривая комнату, чтобы убедиться, что ничто не забыто. Внезапная мысль заставила его вернуться в спальню. Он снял с постели простыню, смял ее в комок, достал из поясной сумки несколько пенсов и положил их на сундук. Слишком очевидно, но он не стал задумываться об очевидности.

На дворе он затолкал простыню в седельный мешок, смеясь и злясь про себя. «Дожил, сэр Ральф, лишаешь девственности чью-то жену и прячешь следы своего греха. Как же это называется? И как называть ее? Нужно ли мне знать ее имя? И нужно ли знать, в чем она обманула меня? Я довезу ее до Лондона, и все, на этом приключение закончено… приятное, diablo, приключение!»

Леди Вуд вновь неумолимо оказалась в его объятиях, в седле, что причиняло ему сладостное неудобство, и он снова добрался до ее губ. Когда долгий невыносимый поцелуй закончился, он спросил ее:

– Леди Вуд, заслужил ли я, пусть короткое, но право называть вас по имени?

– По имени? – растерялась Мод.

Она еще не пришла в себя после поцелуя, и вопрос Кардоне застал ее врасплох.

«Зачем ему знать мое имя?»

Впрочем, в его вопросе не было ничего странного, только неприятной правдой кольнула фраза: «Короткое, но право». Да, скоро, очень скоро они расстанутся, и у него нет никаких прав на нее, разве право ее целовать, пока они наедине. Мод не знала, как следует вести себя с мужчиной, в объятиях которого провела ночь. Ей было стыдно смотреть ему в глаза, и ощущение неловкости в его присутствии не оставляло ее все утро. Кардоне же то казался равнодушным и даже сердитым, то вдруг начинал целовать ее с такой страстью, что у нее внутри все трепетало.

«Поди пойми этих мужчин». – Мод покосилась на седельный мешок, куда Кардоне сунул испачканную простыню. Сама она не сообразила убрать постель и отстирать эти пятна… или сделать что-то еще. И теперь ее мучил вопрос: зачем Кардоне понадобилось забрать простыню? Не собирается же он кому-то показывать свидетельство ее грехопадения. Грехопадения…

– Мод, – после паузы сказала она, – меня зовут Мод.

– Мод? – Он почему-то удивился, хотя имя ее было самое обычное. И распространенное. Отвык от английских имен?

– Мод, – повторил он. – Мод, кто бы ни был твой муж, но он обидел тебя своим пренебрежением.

«Как он смеет?! Как смеет он после всего, что случилось, говорить о моем муже?!»

Кровь мгновенно отхлынула от ее лица. Резко отстранившись, Мод посмотрела на него потемневшими от гнева глазами.

– Это вас не касается, сэр, – ледяным голосом сказала она и отвернулась, боясь, что не выдержит и расплачется, а сейчас – после его слов – большего унижения ей невозможно было представить.

«Пресвятая Дева, что я наделала?!» – Она совсем забыла о муже! Нет, не забыла, просто этой ночью и утром гнала прочь все мысли о нем, о мужчине, которому была отдана богом и людьми и которому оказалась не нужна. Из-за его «пренебрежения», как верно заметил Кардоне, этой ночью она согрешила. И именно сейчас, после его слов, Мод полностью осознала, в какую пучину греха ввергло ее вынужденное одиночество. Она отдала свою невинность, по праву принадлежащую мужу, случайному попутчику, постороннему, который, в отличие от законного супруга, возжелал ее, а она не смогла устоять…

В отчаянии девушка сжала задрожавшие пальцы в кулак и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

– Зато для вас все на редкость удачно сложилось, не так ли, сэр?

Судьба посмеялась над ним, в который уже раз. Мелькнула мысль, показавшаяся Ральфу нелепой и… опасной. Мод – это имя его жены, Мод, леди Перси, и сейчас она примерно того же возраста, что и леди Вуд. Не встретился ли ей, его жене, вот такой же… мессер Кардоне или иной настойчивый рыцарь, охотник до чужого, не заговорил ли ее, вливая яд в уши и сердце, девственна ли она до сих пор? Мысль эта резанула его, как никогда прежде, и заставила сказать то, что говорить он и не собирался. Но, в конце концов, почему нет, ведь сегодня ночью леди Вуд… Мод, принадлежала ему.

Ее сердитый тон был понятен – он заговорил о муже, хотя она вполне могла бы не сердиться, а просто поцеловать его напоследок. Она ни разу не сделала этого за утро, сама, не ожидая, когда он потянет ее к себе. А ему бы очень хотелось этого, как знак ее расположения. Или она вздыхает и плачет о своей невинности? Боится будущего? Боится мужа, отца? Кается в том, что так безоглядно согрешила? Я был плох?

«Господь всемогущий, да мне-то что за дело? – вновь воззвал он. – Я же не собираюсь объяснять ее мужу, что исполнил его обязанности, тем более решать этот вопрос мечом либо иным способом. У меня хватает своих дел!»

Тропа вилась среди буков и дубов, углубляясь все дальше в лес, словно ей не будет конца. Сэр Ральф Перси был совсем не против этого, пусть себе вьется. Этот октябрьский день выдался на редкость ясным и солнечным, хотя, как оказалось, дождливые дни иногда приносят весьма волнующие неожиданности, задерживая путников в дороге.

– А разве для вас, леди Вуд, что-то сложилось неудачно? Вы выбрались из опасных переделок живой и невредимой, – наконец сказал он и, помолчав, спросил, чуть охрипнув: – Тебе было хорошо со мной, Мод?

Он мог поклясться, что никогда и нигде не задавал такого вопроса ни одной женщине. Что подвигло его на это? Кружение кружев ветвей, пронзенных солнечными лучами? Терпкое напряжение тела? Ее плечо, касающееся его груди? Ее потерянная девственность?

«И если бы возможно было повторить еще и еще, то ты стала бы другой в моих руках… Проклятье, забудь об этом!» – он разозлился и пустил рыжего галопом, что тот с удовольствием исполнил, хотя хозяин вдруг вновь придержал его, удивив коня своим странным непостоянством. Сэр Ральф Перси, умудренный опытом тридцатилетний мужчина, авантюрист, бродяга и пират, хотел услышать от маленькой юной невинной леди, насколько он был хорош с нею в постели. Так хотел, что придержал коня.

Было ли ей хорошо с ним? Ей было хорошо. Очень хорошо! И не просто хорошо – для нее было счастьем находиться в его объятиях. Они были знакомы чуть более суток, но он понравился ей до такой степени, что она потеряла голову. Напряжение отпустило девушку, улеглось негодование, и забылись обидные слова, когда она услышала в его голосе – или ей показалось? – беспокойство.

«Скоро мы расстанемся, – сердце Мод сжалось. – Мы расстанемся и более никогда не увидимся, и не окажемся вдвоем, наедине, как сейчас… Но пока мы вместе…»