…В этом коктейле было слишком много джина. Он решил, что это говорит о малой квалификации бармена, к тому же продиктовано несомненно еще и мерзким стремлением к экономии других составных частей коктейля…
Было довольно поздно, и кое-кто уже удалился, но вновь прибывавшие с лихвой перекрывали эту утечку, поэтому толпа становилась все гуще.
Появился, наконец, Макс Фастиен. Он задержался у входа, чтобы перекинуться словечком с служителем и покрасоваться отдельно от потока гостей. Он постоял немного в раме великолепной входной двери с ее чеканными створками и скульптурным карнизом.
Многие из гостей обернулись в его сторону, и разговоры на некоторое время как бы замерли. Эта тишина была вызвана отнюдь не почтением, ни тем более восхищением. Скорее всего, она свидетельствовала о мгновенном интересе и изумлении перед столь живописно-гротескной фигурой.
Кэмпион, расположившийся у недальнего окна, откуда было хорошо видна парадная дверь, мог спокойно и без помех наблюдать за Максом.
Фастиен был одет в серый пиджачный костюм, пожалуй, слишком светлый для такого сезона, и в новый умопомрачительный жилет. Клетчатая шелковая шотландка слегка блеклых и довольно мягких тонов тем не менее на любой взгляд должна была бы в качестве материала для жилета выглядеть весьма пестрой и даже кричащей. Жилет, застегнутый на ониксовые пуговицы, плотно облегал тщедушную грудь и талию мистера Фастиена.
И все же его смуглое лицо, длинные волосы и исключительная подвижность, наводящая на мысль о ртути, таили в себе нечто, оберегавшее его покуда от восприятия в качестве заурядного фата. Наоборот, это, скорее, усиливало его странную экзотичность.
Хозяйка вечера, завидев его, изобразила восторг, и Макс, насладившись малой сенсацией, произведенной его появлением, приступил к ее укрупнению. Их беседа вначале носила обычный светский характер. То, что они говорили друг другу, было хорошо слышно и Кэмпиону и ближайшему их окружению.
Леди дю Валлон вовсе не показалась Кэмпиону неумной, и теперь, когда она с распростертыми объятиями двинулась навстречу Максу, он вряд ли стал бы менять о ней мнение. Принимать мистера Фастиена всерьез могли лишь неплохо информированные люди.
— Как прекрасно, как прекрасно, что вы пришли! — воскликнула она, протягивая ему руку для поцелуя.
— Ну что вы, милая моя Эрика! — изящно отмахнулся он от ее благодарности и добавил с видом человека, делающего сюрприз: — Я прочел вашу книгу!
Леди ответила взглядом, выражающим одновременно смирение, страх и насмешку.
— В самом деле? О мистер Фастиен, как это мило с вашей стороны! Я, право же, на это не рассчитывала. Я надеюсь, она вас не слишком разочаровала?
— Напротив! — Напевность тона Макса была почти естественной. — Я нашел ее весьма достойной. Более того — благородной! Я вас поздравляю! Вы вполне сможете со временем стать вторым Вазари. Мне кажется, я имею все основания это высказать.
— Вазари?.. Историк искусства?.. Вы так полагаете?
На мгновение в серых глазах леди дю Валлон блеснули искорки вежливого недоумения.
— Да, я так полагаю, — важно ответил Макс.
Самомнение этого человека никогда так явно не проявлялось, и кто-то, посчитав его поведение нарочито шаржированным, громко рассмеялся. Однако насмешник тут же почувствовал себя пристыженным, поскольку никто из остальных даже не улыбнулся.
Леди дю Валлон, прекрасно отдающая себе отчет в том, что ею написан в монографии о златокузнечном ремесле всего лишь текст, поясняющий содержание пятидесяти или шестидесяти ксилографии, являющихся основанием книги, почувствовала как бы легкий приступ морской болезни. Но она была храброй женщиной и быстро оправилась.
— Я в этой роли всегда представляла только вас, мистер Фастиен, — парировала она, возвращая «мячик». — В роли Вазари, как вы понимаете!
— Меня? — снисходительно улыбнулся Макс. — О нет, дорогая леди. Только не Вазари!
Кэмпион подумал, что в своем клетчатом жилете он определенно смахивает на обезьянку шарманщика.
— Я вижу себя скорее в качестве покровителя искусств, скажем, в роли Медичи. Лоренцо ди Медичи Великолепного!..
Он рассмеялся, и несколько ошарашенная аудитория почла за благо поскорее отвернуться от него и заняться обсуждением гораздо более свойственных ей житейских тем…
— А ведь какие-нибудь кретины разнесут это повсюду! — проронил старый сэр Файви на ухо Кэмпиону, проходя мимо. — Не могу его понять! Что-то во всем этом есть подозрительное!
Макс все еще продолжал болтать с хозяйкой вечера, оживленно жестикулируя, но произнося слова уже потише и не на публику.
К ним подошел Уркхарт, ксилограф, с которым Макс, по-видимому, давно поддерживал деловые отношения.
А Кэмпион все изучал этого экзотического человечка и размышлял о нем. Тот был тщедушен, забавно разодет, нестерпимо и до смешного самонадеян, и все же в этой битком набитой гостиной едва ли сыскалась бы душа, которая питала к нему искреннюю неприязнь. Более того, в течение последних трех месяцев он убил двух человек — одного импульсивно, в приступе бешеной ненависти, а другую хладнокровно, после тщательных приготовлений. И вот он здесь, абсолютно непричастный ни к одному из их преступлений… Глядя на него, всякий заключил бы, о такое невозможно… Мистер Кэмпион задумался о том, что же такое убийство?
Основным препятствием к уничтожению человека в частной жизни, возможно, является пронизывающий сознание общества предрассудок, а также страх перед ответственностью за пресечение чьей-то жизни. Но для субъекта, наделенного таким чрезмерным самомнением, какое отличает Макса, общепринятый запрет на убийство, то есть предрассудок, может быть с легкостью отринут, если в таком убийстве возникнет необходимость.
Опять же, это самомнение и уверенность в собственной не могут сделать человека нечувствительным к страху перед наказанием как к сдерживающему началу. Третьей трудностью для убийцы является практическая сторона дела. Что касается убийства Дакра, то Кэмпион склонялся к мысли, что поразительная удача, сопутствующая убийце, дала результаты, идущие гораздо дальше, чем он сам мог предположить. И коль скоро начинающий преступник Макс был в такой степени ими ободрен, то он, конечно же, не удовольствовался только этим. Удар, нанесенный в темноте под влиянием импульса, был осуществлен с невероятной легкостью, а последующие допросы и следствие в целом не сумели и малой тени бросить на убийцу.
Второй эксперимент Фастиена, то есть убийство миссис Поттер, было с изумительной изобретательностью разработано до деталей и успешно осуществлено. Но дело в том, что все эти детали и тщательность разработки были всегда свойственны сотням тонких деловых свершений Макса. Он ведь был мастером своего дела!
Кэмпион нахмурился. Он считал себя вполне возможной третьей жертвой и в этом качестве находил тему своих рассуждений исключительно интересной.
И как раз в этот момент он обнаружил, что Макс отошел от леди дю Валлон. Он направлялся прямо к Кэмпиону.
Фастиен приветствовал его с преувеличенной сердечностью.
— Дорогой мой друг, — промурлыкал он, — дорогой мой, ну что за невозможная здесь толчея! Ни крохотного местечка для того, чтобы подышать и потолковать! И зачем мы только оказались в этом стаде безмозглых существ?!
Он произнес это любезным тоном и достаточно громко, чтобы быть услышанным ближайшим окружением, которое не замедлило ответить ему обиженными или негодующими взглядами в зависимости от присущего каждому из них качества юмора.
Макс тем временем энергично протискивался через людскую массу. Мистер Кэмпион получил еще один коктейль, в то время как сам Макс потребовал черри и после каких-то поисков и затруднений все же был им снабжен.
Он находился в весьма приподнятом состоянии духа, обменивался репликами со всяким знакомым и незнакомым. У мистера Кэмпиона начала складываться уверенность, что он личность, абсолютно лишенная обаяния. Его аффектация доходила уже почти до фарса, и вокруг стали обнаруживаться люди, которые открыто смеялись над ним.