Тоном, сильно смахивающим на ворчание, Лайза сообщила, что донна Беатрис просит к себе Бэлл.
— Отказалась от еды, — сказала Лайза. — И будет отказываться, покуда вы к ней не придете. Я могу не заходить к ней до вечера?
— О нет, — вздохнула Бэлл, поднимаясь с места. — Бедняжка! И, как бы прося прощения за Беатрис, она посмотрела на Кэмпиона. — Беатрис такая истеричка! Все это так дурно на нее влияет! И видимо, не понимает, что выглядит неприятной для других.
Бэлл вышла из гостиной, и Лайза поплелась за ней. Кэмпион и инспектор остались одни.
— Она никогда никому не позволяла распаковывать эти блоки, всегда делала это сама! — произнес инспектор, вытаскивая блокнот. — А Макс платил ей гроши, но она никогда на это не жаловалась! Она оказывала ему массу услуг, конфиденциальных услуг! И что же вы по этому поводу думаете?
— Я думаю, — медленно проговорил Кэмпион, — что более чем вероятны Помощь и потакание Макса алкогольной слабости миссис Поттер в течение довольно долгого времени — месяцев или даже лет. Он недоплачивал ей, но поддерживал в получении порочного наслаждения… А когда подвернулся случай, ему оказалось совсем просто ее отравить. Это было так просто, что он не сумел воспротивиться искушению!
Оутс шумно втянул воздух.
— Похоже, что так, — согласился он. — Но если так, то мы ни за что его не возьмем! Если ее труп способствовал укрыть убийцу, то что же нам остается? Между парой таких досок, завернутых в бумагу и ткань, можно скрыть достаточно объемистый пакет, содержащий, скажем, плоскую полпинтовую флягу, не так ли?
— О, разумеется! Это достаточно изобретательно, Оутс!
— Гнусная изобретательность, — подтвердил инспектор. — Но ведь все же это догадки! Вещественности им очень не хватает. Я, конечно же, повидаюсь с мальчишкой… И вот что еще я узнал: Рэнни сказал мне, что в день убийства после полудня миссис Поттер выходила из дому, и он сам принял для нее посылку в зеленом чехле, обвязанную ремнями, из галереи Салмона и поставил ее у порога домика Поттеров. Но почему мальчишка снова пришел вечером? Вот что я собираюсь выудить у парня, не трогая Фастиена, который должен оставаться последним звеном в этой связке. Пойдемте отсюда, Кэмпион, нам еще предстоят дела, а здесь больше пока нечего оставаться.
Очередная встреча Кэмпиона с инспектором состоялась в следующий полдень в его непротопленном кабинете в Скотланд-Ярде.
Оутс приветствовал своего молодого приятеля с несколько большим воодушевлением, чем обычно.
— Я повидал парнишку, — сказал он, приступая к делу без всяких предисловий. — Перехватил его в галерее до прихода остальных служащих. Это странноватый маленький тип по фамилии Грин.
— Я, кажется, видел его там однажды.
— Ах, так? О, конечно же, вы же мне рассказывали. Это довольно забавный ребенок. Он не очень-то рад своей работенке, я полагаю. Правда, он этого не говорил… Кэмпион…
— Да?
— Я думаю, вы правы…
— Неужели? Как вы к этому пришли?
Оутс хлопнул рукой по растрепанной записной книжке, в которую заносил свои заметки.
— Мальчик подтверждает показания всех остальных. Он обычно уносил и приносил эти зеленые матерчатые посылки через нерегулярные интервалы. Большей частью он возвращался в галерею из Бейсуотера по вечерам, поскольку это последняя из его обязанностей, а дорога неблизкая. Было, кстати, две одинаковых упаковки: два матерчатых чехла и два комплекта ремней. Видимо, одна упаковка всегда дожидалась его в доме Поттеров, когда он приносил другую.
— А он когда-нибудь присутствовал при их паковке в галерее? — спросил Кэмпион.
— Нет. Я специально поинтересовался этим. Он даже толком не знал, что в них содержится. У Фастиена есть привычка напускать таинственность на дела фирмы. Он, очевидно, хотел внушить ребенку, что сам является чем-то вроде гения художественного мира, великим магнатом, держащим в своих руках все нити, пусковые механизмы и прочее в том же духе. Эти упаковки просто передавались Грину Фастиеном. Грин в тот четверг пришел в час ленча, оставил одну из упаковок и забрал у Рэнни другую. Это смещение обычного времени произошло потому, что он должен был на вокзале Виктория встретить поезд в 5.58 и забрать несколько рисунков из Парижа. Эти рисунки были выполнены на шелке, и их должны были увидеть какие-то клиенты. Когда он вернулся в галерею после ленча, Макс послал за ним и объяснил, что он днем отнес в упаковке вложенные туда по ошибке не те предметы и что, после того как он выполнит свою миссию на вокзале Виктория, он должен прямо оттуда снова отправиться в студию и забрать упаковку обратно. Вы следите за изложением?
Кэмпион кивнул. Его глаза за стеклами очков были полузакрыты.
— Когда мальчик добрался до вокзала, оказалось, что рисунки не прибыли. Это заняло у него около двадцати минут, не более, как он считает. После этого он направился в студию и прибыл туда около семи. Лайза вручила ему упаковку, и он привез ее обратно в галерею… — Инспектор сделал паузу и посмотрел на друга. — Когда он туда доехал, Макс его ждал. Мальчик удивился, увидев его, и еще больше удивился, когда тот, спросив его, видел ли он миссис Поттер, и узнав, что нет и что ему вручила упаковку Лайза, дал ему пару шиллингов. После этого парнишка направился домой. И это все, что он смог рассказать мне.
— Чрезвычайно… — отметил Кэмпион.
— Интересно… — добавил инспектор, все еще сверявшийся со своими заметками. — Ах, да, еще одна малюсенькая деталь! Я спросил мальчика, догадывался ли он, что находится в упаковках. Он ответил, что нет, но потом, когда мы разговорились, я заметил, что он что-то недоговаривает, и он мне признался. Дело в том, что примерно три недели назад он уронил эту мерзкую упаковку на эскалаторе метро. Он не смел и думать о том, чтобы распаковать её и проверить, все ли в ней цело. Ему оставалось лишь в страхе и унынии просто ее поднять. И тогда он успокоился, обнаружив, что вроде бы все цело, но что зеленая ткань упаковки вдруг сделалась совершенно мокрой. Я хотел было еще что-то выудить у него, он решительно ничего больше не смог сказать.
Кэмпион встал.
— Итак, мы оказались правы, — сказал он.
— Да, — ответил Оутс. — Мы открыли, как это свершилось, но все же мы не знаем ничего. Не правда ли, возмутительная ситуация?
— Что же, всего этого недостаточно для ареста?
— Недостаточно? Для ареста вообще нет никаких оснований.
Инспектор тоже встал и подошел к окну.
— Еще одна неразрешимая тайна, вот о чем говорят мои записи, — произнес он. — За всю мою практику я запомнил лишь один случай убийства, когда полиция не знала, кого ей подозревать. А здесь мы даже не знаем, зачем его вызывать и какие вопросы задавать. Он полностью нас обвел. Пока мы обсуждали вопрос о том, была ли покойница отравлена или нет, он спокойно отмывал свою бутыль в умывальной комнате галереи.
— Если бы только Поттер не вымыл еще раньше тот стакан, — заметил Кэмпион.
Оутс задумался.
— Я не уверен, что это что-нибудь изменило бы, — произнес он наконец. — Конечно, я согласен, что этот факт выглядит как вмешательство провидения на стороне злых сил, но что из этого? Предположим, что Поттер среагировал бы как обычный нормальный человек, обнаружив свою жену в столь неестественной позе. Взглянув на нее, он понял бы, что она мертва, вызвал бы врача и рассказал ему о ее пристрастии к виски. Гарантирую, что в девяноста девяти случаях из ста медик установил бы сердечную недостаточность и алкогольное отравление, и мы ничего открыть для себя не сумели бы. И остается лишь удивляться тому, что мы еще как-то умудрились с самого начала присутствовать при анализе всей этой истории.
Мистер Кэмпион еще переваривал всю эту тираду, когда инспектор заговорил вновь.
— Ничего! — сказал он. — Ровным счетом ничего, что можно было бы ему предъявить! Он ускользнул от нас.
— Так что же вы собираетесь делать дальше? Прекратить это расследование?
— Господи Боже, ни в коем случае! — инспектор изобразил возмущение. — Вам следовало бы больше быть в курсе полицейских процедур! Мы будем принюхиваться, как старый терьер, к выдохшемуся следу. Мы станем писать множество неодобрительных писем из одной инстанции в другую. Мы будем по секрету всем рассказывать о деталях расследования и постепенно, потихоньку, от недели к неделе, все более грустно будем думать об этом нераскрытом случае. Но потом, конечно, случится что-нибудь еще, и мы снова начнем суетиться и топтаться вокруг.
