В тот час показуя себя царь, что возимел от них презрение в таком деле, оборотился к ним гневливым лицем и говорил: «Вы, толи что выпустили птицу из шкатулки, скажите, о безумные и малоумныя жены! — а потом еще принимаете смелость вступать в тайныя советы двора моего? Теперь скажите мне, как бы вы могли содержать секретно то дело, в котором зависит интерес государства моего и жизнь человеческая, когда на один час толко не могли удержать шкатулки, которую я вам дал с таким наикрепчайшим приказанием? Впротчем, подите управляйте дело свое, которое состоит в прилежном старании о фамилии и добром содержании домов ваших, как вы обыкли, а оставте управлять государство мужьям^{52}. Я знаю теперь, что бы дела пошли наизворот, когда б проходили чрез руки ваши, никакое б дело у вас не было тайно, которое б в один час не пронеслось по всему городу. // (л. 27 об.) Подите отсюда, подите в домы свои, а я вас прощаю. И впредь в такую глупость не вступайте, а царице даю позволение проводить ее до покоев многим кавалером».

И тако бедныя те жены вышли от царя печалны и никогда уже болше о вступлении в советы и суды государственные не вступали, понеже они сами осуждены тем судом, однако ж чрез содействование Бертолда хитраго, х которому оборотився царь, стал смеятся и говорить:

ЦАРЬ: Сия еще выдумана новая инвенцыя[633] и произошла весма изрядно.

БЕРТОЛД: Добро, пусть пойдет коза хромая, пока волка встретит.

ЦАРЬ: Для чего ты сие говориш?

БЕРТОЛД: Для того, что жена, вода и огонь везде принуждают ко уступлению им места.

ЦАРЬ: Кто сидит в крапиве, часто его обжигает.

БЕРТОЛД: Кто плюет против ветра, тот плюет себе на бороду[634].

ЦАРЬ: Кто ссыт на снег, то всегда оное место видно остается[635].

БЕРТОЛД: Кто моет голову у осла, тот теряет толко труд и мыло. // (л. 28).

ЦАРЬ: Не про меня ли ты сие говорит?

БЕРТОЛД: Нарочно про тебя говорю, а не про других.

ЦАРЬ: В чем ты можеш жаловатся на меня?

БЕРТОЛД: В чем же могу и похвалится тобою?

ЦАРЬ: Скажи мне, в чем ты от меня озлоблен?

БЕРТОЛД: Я тебе учинился спомощником в таком твоем нужном деле, а ты, вместо тово, чтоб охранят жизнь мою, надо мною насмехается.

ЦАРЬ: Я так не неблагодарен, чтоб не признавал о твоем награждении.

БЕРТОЛД: Признавать тебе мало, сила вся в том состоит, чтоб награждение учинить.

ЦАРЬ: Молчи, и я награжду тебя так, что будет стоять прямо на ногах[636].

БЕРТОЛД: Стоят прямо на ногах повешенныя.

ЦАРЬ: Ты все наизворот толкует.

БЕРТОЛД: Кто говорит о худом, тот почти всегда отгадывает.

ЦАРЬ: Ты говорит о худом и делает худо.

БЕРТОЛД: Какое худо делаю я во дворе твоем?

ЦАРЬ: Ты не имеет ни благородных поступков, ни учтивства.

БЕРТОЛД: Что тебе в том, учтив ли я или неучтив? // (л. 28 об.).

ЦАРЬ: Весма мне то надобно, ибо ты чрезмеру по деревенски обходится со мною.

БЕРТОЛД: Скажи мне тому притчину.

ЦАРЬ: Понеже ты, когда приходит ко мне, то никогда не сымаеш шляпы и не кланяется.

БЕРТОЛД: Человеку не надобно наклонятся пред другим человеком.

ЦАРЬ: По обхождению человеческому надобно употреблять учтивство и поклоны.

БЕРТОЛД: Все мы от земли — ты от земли, я от земли, и все возвращаемся в землю. Однако ж земля никогда не наклоняется пред землею.

ЦАРЬ: Правду ты говорит, что все мы от земли. Но какая разность есть между мною и тобою? — не иная как сия, что от одной самой земли делают сосуды разныя, ис которых часть употребляется на положение дорогих закусок и благовонных мастей, а другая часть на деревенския дела и на последния нужды. Таким образом и я нахожусь одним судном[637] из тех, в которых держится балсам и другия благоуханныя вещи, и дорогия закуски, а ты — таким судном, в которой ссут[638] и еще хуже того делают. Хотя все мы от единой руки и единой земли сотворены.

БЕРТОЛД: Тово я не отрицаюсь, но крепко подтверждаю, что так подлежит разбитию один, как и другой сосуд, и когда оба бывают разбиты, то черепки их выметывают на улицу, как одного // (л. 29), так и другаго судна, без всякой разности.

ЦАРЬ: Добро, что ты ни говори, да я хочу, чтоб ты передо мною наклонялся.

БЕРТОЛД: Я того никак учинить не могу, как ты ни изволиш^{53}.

ЦАРЬ: Для чего не можеш?

БЕРТОЛД: Для того, что я ел лапшу сушеную[639] и не хочу ее переломать от наклонанья.

ЦАРЬ: А, дурной деревенщина, я поневоле тебя заставлю кланятца, когда приходит ко мне^{54}.

БЕРТОЛД: Все может статся, однако ж весма мне трудно тому поверить.

ЦАРЬ: Завтра покажется оное действо. А теперь поди домой.

Когда вышел Бертолд, то царь велел понизить дверь у каморы своей так, что кто бы ни стал в нее входить, то бы поневоли принужден был наклонится при входе своем, и тако бы поневоли поклон учинил. Чего ради ожидал дня, увидеть случай того дела. // (л. 29 об.).

На завтрешней день пришел Бертолд во дворец по обыкновению и, увидя что так дверь обнижена, тот час обратился к своей хитрости[640] и дознался, что царь учинил для нево, дабы он, наклонясь, [в ту камору вошел. Чего ради, вместо того, чтоб наклонился головою, оборотился он спиною и вошел в камору таким образом, что вместо отдания поклона царю, оборотил к нему зад свой и отдал ему честь ледвеями[641]. Тогда царь узнал, что он самой из хитрых хитрой, и тот ево вымысел ему весма приятен был, однако ж показал себя, якобы то ему противно, и стал ему говорить: ЦАРЬ: Кто тебя научил так по деревенски входить в каморы?

БЕРТОЛД: Рак.][642]

ЦАРЬ: Для какой причины? Подлинно ты имееш у себя добраго наставника.

Известно тебе буди, что у отца моего было десять сыновей, а был он убогой человек, как и я^{57}, и понеже многократно недоставало у нас хлеба на ужин, то он, вместо накормленья, клал нас голодных спать и обыкновение имел сказывать нам скаски с тем намерением, чтоб нас усыпить. И тако мы привыкали препровождать себя до другаго дня. Чего ради между протчими слышанными от него скасками одна у меня осталась в памяти и, ежели тебе не противно ее от меня выслушать, то [не неприятна тебе покажется, а потом уже будем о деле разговаривать.