На первых порах от него требовалось не много — пунктуальность и исполнительность. Но уже через два года, когда Крыл, при любом раскладе, должен был, как наиболее достойный, занять место руководителя отдельного подразделения по борьбе с промышленным шпионажем и утечкой информации, кто-то из начальства среднего звена решил, что он слишком самостоятелен, слишком принципиален, слишком нетерпим, особенно там, где дело касалось чьей-то профессиональной небрежности. Мятежный дух родителей, много лет гонявший их по Европе, укрепился в Вацлаве, сделавшись основной, наиболее устойчивой чертой его характера. Крыла перевели в другой отдел, потом — в третий… Служебному продвижению «иностранца» откровенно мешали, но помешать росту его профессионализма, естественно, не могли. Крыл в те годы был не просто самолюбив, но скорее даже откровенно тщеславен. Роль хорошего исполнителя постоянных, интересных, но все же вторых ролей предельно ему наскучила. Выбрав точный момент, когда путы контракта оказались чуть-чуть ослаблены, он ушел из «Хоукер-Клейн», унося с собой не только трехмесячное пособие, но и весь свой почти шестилетний опыт. Кроме прочего, Крыл успел за эти годы успешно окончить знаменитый заочный Открытый университет, расположенный в Мильтон-Кейнсе, куда ему приходилось ездить два раза в год — для защиты письменных рефератов, сдачи экзаменов или просто для консультаций. Именно наличие второго диплома и личных связей, обретенных за годы работы в «Хоукер-Клейн», принесло наконец молодому юристу (солиситеру-эксперту, агенту по борьбе с промышленным шпионажем, если надо — шпиону, если надо — розыскнику) не только деньги, но и личную независимость. Имя Вацлава Крыла практически никогда не мелькало в прессе, но почти в каждом третьем из сорока семи комиссариатов полиции Соединенного Королевства в картотеке имелись сведения о нем как о специалисте, способном в оговоренные контрактом сроки добыть информацию хоть из кратера вулкана Сакурадзимо, хоть из сейфа депутата палаты общин.

А потом была та, памятная, встреча — с сэром Лоуренсом Мондом, с Андреем Городецким — на закрытом семинаре, проведенном по проекту Международной полицейской академии, где четырнадцать изгоев, вновь обретших гражданство, права, социальный статус, перед тем как разъехаться по домам, по странам, дали слово не только помнить друг друга, но и по мере сил помогать друг другу, как бы далеко ни забросила их профессия.

— Поздно мы родились, — шутил в тот день на прощальном банкете Вацлав. — Если бы мы жили, к примеру, в семнадцатом веке, мистер Монд обязательно бы заделался буканьером Его Величества. Мы ходили бы с ним от Фолклендов до Каракаса, по всей Атлантике.

— Это точно, — с улыбкой ответил Монд. — Более того, я уверен, что с такой вот командой мы затмили бы славу самого Генри Моргана!

— Как сказать, — возразил Андрей. — Думается мне, что и там кое-кто из нас сидел бы весь век в цепях на испанских галерах за вольнодумство.

— Лично тебя я бы выкупил, — парировал тут же Крыл. — То-то бы сейчас наросли проценты!..

К настоящему времени трое из четырнадцати участников знаменитого семинара Монда были убиты: двое — в Колумбии при выполнении правительственных заданий, связанных с наркобизнесом, и один — в Кувейте в ходе подготовки операции «Буря в пустыне». Эти сведения привез с собой Вацлав Крыл, когда Городецкий с трудом отыскал его, приглашая работать в агентство «Лоуренс Монд». Таким образом, не считая Вацлава и Андрея, действующих «буканьеров» теперь оставалось девять. В свое время Монд поручил Мари собрать все сведения о них. Он подшил документы в отдельную папку, к превеликому удовольствию Крыла так и написав на ее обложке: «Буканьеры Его Величества».

Вацлав Крыл не догадывался при этом, что сам Монд под словами «Его Величества» в данном случае имеет в виду одно понятие, горькое и старое как мир: Его Величество Случай.

Для Андрея и Вацлава смерть товарищей — пусть и не близких, но, по сути, связанных с ними и целью, и общим смыслом их непростой профессии — эта смерть тоже входила в тот замкнутый круг понятий, от которых Андрей в последнее время откровенно комплексовал.

— А вообще-то хорошо жить на всем готовом, — сказал он Вацлаву, в сотый раз оглядев пустующий кабачок, с выражением лица, как будто он только что надкусил лимон. — Создается впечатление, что оканчиваешь дни в неком прекрасном доме, где нет ни дверей, ни окон. Еще месяц, и я буду знать о мире лишь то, о чем говорится в вечернем выпуске новостей.

— Ничего, ничего, — утешал его Крыл. — Мы с тобой себе цену знаем. Когда потребуется…

— Ты — святой человек, — перебил Андрей. — В том-то и кошмар… Сам подумай: «Когда потребуется!..» И сэр Доулинг, и добрый дядюшка Монд, как ты изволил выразиться, тоже знают нам цену. Но тем обиднее. Оба, по-моему, относятся к нам как к какому-то сверхсекретному оружию, применить которое можно только в самой бредовой, в самой критической ситуации. В пресловутый час «X». Если, разумеется, вице-премьер не наложит вето. А когда такое оружие устаревает, его грузят в свинцовый ящик и топят в море. Предпочтительней в чужих водах.

— Не преувеличивай, не надо, — благодушно заметил Вацлав. — Ты, по-моему, сегодня так и рвешься грудью на комплименты. За шесть месяцев три раскрытых дела — не так уж плохо!

— Два любительских шантажа и бездарная попытка полусумасшедшей старухи обвинить в краже бриллиантов родную дочь! Все подобные дела можно раскрывать по телефону, не выходя из дома.

— Это точно, — чуть усмехнулся Крыл. — Только кто же это, интересно, недавно менял на своем «фольксвагене» левую переднюю дверцу? Не знаешь?.. Я бы ее оставил. Пулевые отверстия так хорошо смотрелись… Как три точки в конце кассации, где содержится клятвенное обещание начать жизнь сначала.

— Производственные потери, — сказал Андрей.

— Жаль, что министерство внутренних дел не относит наше производство к разряду вредных.

— Хочешь получать пакет молока к обеду?

— И три дня к отпуску.

Томми Стиггенс подошел к их столику и собрал на поднос пустые кружки и тарелки. Андрей попросил принести еще соленых орешков. Когда Стиггенс отошел, Крыл сказал:

— Кстати, об отпуске. Знаешь, чем мне пришлось заниматься последний год? Я отслеживал маршруты, по которым от Чаньчжоу до Гонконга идут наркотики. И потом дальше — в Перу и Швецию. Вот такой четырехугольник. Мой напарник был убит на моих глазах. А я, из-за каких-то подлых инструкций, не имел права ему помочь. Чтобы не засветиться. И лишь через месяц понял, что его подставили специально. Понимаешь меня? Его смерть была спланирована заранее! Именно поэтому мне сравнительно легко удалось проследить всю «цепочку», и лихим ребятам из Интерпола оставалось только пошире расставить руки.

— Это и есть работа, — сказал Андрей. — Только одни исполнители предпочитают ощущать на спине мурашки, а другие — нежные пальчики какой-нибудь смазливой зверушки из «Блэк-Найт-гарден». Мы с тобой, к несчастью, любим и то и другое. Главное, чтобы в наших контрактах было как можно меньше закрытых пунктов.

— Вроде запланированного убийства моего напарника?

— Да.

— Хорошо. Ты — прагматик. Ты готов исполнить любую, самую дьявольскую работу ради самой работы. Так ты устроен. Но подумай: слежка, свист пули, большая драка, сам запах смерти — не становится ли все это с годами той самой кухней, где наш повар готовит для нас самые любимые блюда? — Крыл с досадой раздавил в серебристой пепельнице погасшую сигарету и смотрел теперь на друга с тревогой, прежде ему не свойственной.

— Нет, — сказал Андрей. — Так ставить вопрос нельзя. Тут мы снова приходим к проблеме курицы и яйца — что раньше? Есть преступность — есть наша с тобой работа. Что поделаешь, если эта самая кухня определяет в моем организме обмен веществ? Именно поэтому моя кобура должна быть всегда расстегнута.

— Когда моего напарника убивали, — сказал Крыл тихо и глядя куда-то в угол, — моя кобура тоже была расстегнута… Они его не просто убили… Пока я стоял среди зрителей, прикидывая хрен к носу и не имея права вмешаться, с него, с живого, содрали кожу… Я это видел. Он мог тихо шепнуть всего лишь два слова или даже просто кивнуть на меня — он этого не сделал. Ему не исполнилось еще тридцати пяти…