— Ты можешь воспользоваться машиной Френсис, — заметила Леа. — Тебе нельзя опаздывать.
— Я правильно поступаю? — спросила Хейвен у подруги.
Рыжеволосая девушка покачала головой.
— Не знаю. Но я в тебя верю.
Хейвен протянула Лее мобильник Йейна.
— Вдруг Йейн позвонит в мое отсутствие?
— Почему ты сама не хочешь его взять?
— Что, если Йейну понадобится помощь, а я буду в другом месте? Позаботься о нем, пожалуйста.
— А ты справишься сама? — спросила Леа.
— Поживем — увидим.
Хейвен затормозила рядом с высокими готическими воротами кладбища Гринвуд. За потемневшими от времени известняковыми шпилями ворот лежал другой мир. Безмолвный, неподвижный и абсолютно белый. На улицах снег давно превратился в слякоть, а за оградой кладбища даже не начал таять. Расчистили только пару дорожек, и они вились между могилами, словно черные ленты. Это зрелище заставило Хейвен вспомнить день, когда хоронили мать Бью. Она держала Бью за руку. И они стояли на краю могилы, вырытой в мерзлой земле. Тогда она поклялась, что будет защищать его, подбадривать и любить несмотря ни на что. Но теперь она снова его подвела.
Хейвен взглянула на наручные часы. До десяти оставалось совсем немного. Она была одна, не считая сторожа в будке у ворот, который прихлебывал кофе из картонного стаканчика. Минуты текли, и Хейвен начала волноваться. Где же Адам? Неужели утренние события задержали его?
— Вы кого-то ждете? Не хотите зайти? — осведомился сторож, приоткрыв дверь.
— У меня здесь назначена встреча с другом, — произнесла Хейвен.
— Вы говорите о высоком молодом человеке в темном пальто?
— Да, — ответила Хейвен.
— Он уже здесь. Кроме двух дам, сегодня — он наш единственный посетитель.
— Вы не видели, куда он направился?
— Вверх по пригорку и налево, — пояснил сторож.
— Спасибо, — поблагодарила его Хейвен.
Нью-Йорк остался за оградой, тишина окружила девушку со всех сторон. Холодный ветер дул в спину и подталкивал ее вперед по тропинке. В какую бы сторону она ни взглянула, она видела каменных ангелов, которые будто отворачивались от нее. Добравшись до вершины холма, поросшего деревьями, Хейвен вздохнула. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой бесприютной.
Тропа спускалась по противоположному склону к озеру. У самого подножия Хейвен заметила дверь — вход в склеп, выбитый в скальной породе. Дверь была отделана белоснежным мрамором с резьбой в старинном стиле. По обе стороны возвышались две статуи — мужчина и женщина. Хейвен догадалась, что их изваял Маттео Сальвадоре. Обе скульптуры были в плащах с капюшонами, отбрасывающими густую тень на их лица. Большинство посетителей приняли бы статуи за персонификации скорби, но в каменных глазах застыло не горе, а гордыня. Они возвышались на кладбище, чтобы править им.
На скамье возле пруда сидел человек в черном.
— Тут красиво, — вымолвила Хейвен.
Она пожалела о том, что не может схватить Адама, засунуть его голову под воду и заставить его мучиться так, как Пьеро.
Адам не шелохнулся.
— Да, — сказал он. — И спокойно. Я никогда не понимал, почему некоторые из вас предпочитают возвращаться сюда. Будь у меня выбор, я бы навсегда остался в царстве мертвых.
— Почему ты не дождался меня у ворот? — осведомилась Хейвен.
— Я надеялся на то, что ты не придешь.
— Почему же?
— Наверняка ты смотрела новости, — произнес Адам.
— Да.
— Ты должна понимать, что Общество «Уроборос» ни за что не уцелеет. Мне нечего тебе предложить. Но я хочу, чтобы ты знала — я пытался. Я стремился дать тебе именно то, что тебе не мог предложить никто другой. Мир объединился против меня. Я хотел измениться, но, увы…
— Адам…
Он поднялся и вытащил из кармана золотой ключ.
— Раз уж ты проделала такой путь, не желаешь ли заглянуть внутрь склепа? Это подлинный шедевр.
Адам побрел по снегу ко входу в усыпальницу. Дверь представляла собой мраморную плиту толщиной более двенадцати дюймов. Однако стоило Адаму толкнуть ее — и она открылась легко, словно ее сделали из пенопласта.
Первое помещение за дверью было небольшим, со сводчатым потолком. В центре фурчал фонтан. Вода выливалась из клюва блестящей синей птицы, вылепленной из глины. В воздухе висела тончайшая водяная дымка. Стены оказались расписаны фресками, изображавшими сад с цветущими плодовыми деревьями и порхающими бабочками.
— Замечательно, — холодно отметила Хейвен.
— Это еще не все, — заявил Адам, снял с крюка газовый фонарь, зажег его и распахнул другую дверь.
Хейвен переступила порог и очутилась в просторном зале с семью дверями. Пол украшала искусная мозаика из крошечных осколков стекла и драгоценных камней. Хейвен увидела бога на золотой колеснице, запряженной двумя черными конями. Он удерживал пытающуюся вырваться девушку. Посреди поля чернела дыра, и кони неслись к этому провалу, чтобы поскорее вернуться во мрак. Хейвен хорошо знала и мифологический сюжет, и мозаику.
— Ты перевез ее из такой дали? Из нашего дома на Крите? — поинтересовалась она, и ее голос эхом отлетел от стен зала.
— Нет. Перед тобой копия. Твои ступни никогда не касались этих камней. Для меня огромное значение имеет само изображение. С того мгновения, когда я впервые узрел тебя в саду твоего отца, я понял, что никогда не буду тебя достоин. Я был убежден, что обладать тобой я смогу единственным способом — если украду тебя, как похитил свою возлюбленную Гадес,[34] а потом обманом заставлю остаться со мной. Я купил мозаику в Риме, чтобы она напоминала мне о совершенных мной ошибках. Каждая из женщин, захороненных в склепе, была моей совсем недолго. Как цветы, они увядали и умирали. Я надеялся прервать печальный цикл. На сей раз я хотел, чтобы ты избрала меня по собственной воле. Тогда я бы уже не боялся потерять тебя. Но все тщетно. Ведь ты объединилась с Хорами.
Хейвен показалось, что стены гробницы сузились.
— Ты знаешь про Хор?
— У меня имелись подозрения. И когда ты пригласила меня сюда, они подтвердились. Но…
У него не хватило сил продолжать.
— Что же? — спросила Хейвен.
— Я считал, что ты оценишь произведенные мной перемены — во мне самом и в Обществе. Я решил, что ты навсегда покинешь Йейна ради меня. Но каким-то образом Хорам удалось вновь настроить тебя против меня.
— Они утверждают, что в четырнадцатом веке ты принес чуму в Италию. И ты нашлешь страшную болезнь на Нью-Йорк.
— Они правы насчет Италии, — признался Адам. — Я провел слишком много времени в других странах, и Хоры начали доминировать в Европе. Не без причины эти века назвали Темными. Люди были буквально заперты в оковах и не могли бежать. Родившиеся крестьянами умирали крестьянами. Идею образования срубили на корню. Власть сосредоточилась в руках горстки людей. Я нашел способ разрушить пагубную систему. После чумы возник хаос, и он был предпочтительнее существовавшего до него порядка.
— Твое решение истребило миллионы.
— Но их потомки стали жить лучше.
— Вот почему ты замыслил новую эпидемию? Чтобы опять встряхнуть систему?
— Нет, Хейвен, — возразил Адам. — Спроси змеиную богиню. Только ей ты можешь доверять. У нее нет никаких причин лгать.
— Она видела будущее, Адам.
— И я — единственный враг?
Хейвен промолчала.
— Ты уже сомневаешься в себе, — пробормотал Адам, пытливо глядя на Хейвен.
— У меня было видение, — проговорила она. — Трупы Пьеро и Наддо привезли к твоему дому. У каждого перерезали горло.
— Я приказал выловить их трупы из реки. Мне хотелось, чтобы ты устроила для них подобающее погребение.
Хейвен сердито покачала головой. Зачем он лжет ей?
— Ты убил моего брата!
— Нет. Повторяю: я непричастен к тому, в чем ты меня обвиняешь. Ты предпочла отвернуться от правды. Ты видела только обрывки истории.
Нечто похожее однажды произнесла Леа. А Леа Фризелл никогда не врала. Гнев Хейвен пошел на убыль. Не стоит обвинять Адама в преступлениях без веских доказательств его вины.
