Как назло, Харлоу и Даннет говорили очень тихо. Перед ними стояли высокие стаканы с прозрачной жидкостью, в каждом плавал кусочек льда и ломтик лимона. Даннет задумчиво разглядывал крошечную кассету, лежавшую у него на ладони. Потом он аккуратно спрятал ее в карман.

— Фотографии шифра? Вы уверены?

— Уверен, что это шифр. Возможно, даже смесь шифра с каким-нибудь иностранным языком. Боюсь, я не очень-то сведущ в таких делах.

— Не менее, чем я. Но зато мы знаем людей, более сведущих… И потом: о транспортировщике «Коронадо» — в этом вы тоже уверены?

— Несомненно.

— Значит, мы согревали на своей груди змею. Кажется, так это называется?

— Несколько неожиданно, правда?

— И никаких оснований полагать, что Генри тоже замешан в этом деле?

— Генри? — Харлоу отрицательно покачал головой. — Могу дать голову на отсечение.

— Даже учитывая то обстоятельство, что он как шофер транспортировщика участвует в каждой поездке?

— Даже это.

— И ему придется уйти?

— А что еще можно придумать?

— Так, значит, Генри уходит. Временно. Хотя он и не будет об этом знать. Вернется на свою прежнюю работу. Конечно, он будет обижен. Но что значит одна обида против пожизненного пособия…

— А если он откажется?

— Придется устроить его «похищение», — деловито сказал Даннет. — Или убрать его как-нибудь иначе, разумеется, не причиняя ему вреда. Но я думаю, он согласится. У меня уже есть подписанный бланк медицинского свидетельства.

— Значит, кто-то уже позабыл о своей врачебной этике?

— Пятьсот фунтов и соответствующее истине врачебное заключение о сердечной недостаточности — от такой комбинации врачебная щепетильность тает, как снежинка в руке. Ведь у старика действительно не все в порядке с сердцем.

Они допили свои напитки и вышли из кафе. Рори не торопился уходить, соблюдая нужный, с его точки зрения, интервал. Но потом встал и он.

В кафе напротив Нойбауер и Тараккиа поспешно покинули свою кабину и уже через полминуты нагнали Рори. Тот, увидев их, очень удивился.

Тараккиа доверительно сказал:

— Нам нужно поговорить с тобой, Рори. Ты тайны хранить умеешь?

Такое вступление сразу заинтриговало Рори, но он был от природы очень осторожен и редко изменял себе в подобных случаях.

— О каких тайнах идет речь?

— Ну и подозрительный же ты парень!

— Что за тайна у вас?

— Это касается Джонни Харлоу.

— Тогда другое дело. — Последней фразой Тараккиа мгновенно завоевал его внимание. — Конечно, я умею хранить тайны.

— Только имей в виду: никому ни слова! Даже намеками. Ни единому человеку — ни слова! Иначе все полетит к черту. Усек? — сказал Нойбауер.

— Конечно, — согласился Рори, не имея еще ни малейшего понятия, о чем идет речь.

— Ты слышал, парень, о АГГП?

— А то нет! Это Ассоциация гонщиков Гран-При!

— Точно! Так вот, эта АГГП решила, ради нашей безопасности, гонщиков и зрителей, исключить Харлоу из своих рядов. Мы хотим, чтобы его сняли со всех треков Европы. Ты знаешь, что он пристрастился к спиртному?

— Кто ж не знает об этом?

— Он так много пьет, что стал самым опасным гонщиком в Европе. — Голос Нойбауера звучал тихо, конспиративно и очень убедительно. — Каждый третий гонщик боится показаться на трассе рядом с ним. Никто ведь не знает, в какой момент может оказаться вторым Джету.

— Вы…. считаете, что он?..

— Был тогда пьян в стельку. Именно по этой причине и погиб хороший человек. Только потому, что другой выпил лишнего. Ведь такое поведение на треке равносильно преднамеренному убийству.

— Совершенно согласен с вами! Никакой разницы нет!

— Вот поэтому АГГП попросила Вилли и меня собрать все улики, касающиеся того, что Харлоу систематически пьет, понимаешь? — сказал Тараккиа. — Тем более, что предстоят Большие гонки. Хочешь нам помочь?

— И вы еще спрашиваете?

— Знаем, мальчик, знаем, что хочешь. — Нойбауер положил руку на его плечо — жест, выражающий одновременно и сочувствие, и понимание. — Мы ведь тоже переживаем за Мери. Вот ты только что видел Харлоу и Даннета в кафе. Харлоу пил?

— Да я их, собственно, и не видел. Сидел в соседней кабине. Но я слышал, что мистер Даннет говорил что-то насчет джина, и видел, как официант понес им два высоких стакана, — правда, похоже, что с водой.

— С водой! — Тараккиа скорбно покачал головой. — Скорее, там было нечто совсем другое. Правда, мне как-то не верится, чтобы Даннет… А впрочем, кто его знает. А они что-нибудь говорили о выпивке?

— Мистер Даннет? А что, он тоже не совсем того…

Тараккиа ответил уклончиво, хорошо зная, что это — лучший способ возбудить интерес Рори:

— Я ничего не знаю про мистера Даннета. Во всяком случае, насчет того, пьет он или нет.

— Они очень тихо говорили. Я вообще уловил совсем немного. Единственное, что я слышал, касалось замены кассеты. В кинокамере или что-то в этом роде. И что-то насчет того, что Харлоу передал мистеру Даннету. Я не очень понял, что к чему.

— Это вряд ли нас касается, — заметил Тараккиа. — Но все остальное — да. Смотри в оба и держи впредь ушки на макушке.

Рори кивнул, тщательно скрывая новоприобретенное чувство собственной значимости, и они расстались.

Нойбауер и Тараккиа посмотрели друг на друга с яростью, которая, правда, относилась к другому, а не к визави.

Сквозь стиснутые зубы Тараккиа процедил:

— Ну и хитрый же негодяй! Теперь мы у него на кассете. А та, что мы уничтожили, нам просто подсунута. Фальшивка!

Вечером того же дня Даннет и Генри сидели, уединившись, в дальнем углу холла Вилла-отеля Чессни. На лице Даннета было свойственное ему замкнутое выражение. Генри, казалось, был несколько растерян, хотя было ясно, что его острый от природы ум усиленно старается оценить данную ситуацию и приспособиться к назревающей новой. Сейчас он прилагал все усилия, чтобы сохранить невозмутимый и простодушный вид.

— Однако же, — сказал он, — здорово вы умеете сложить все в одну строчку, мистер Даннет! — Тон почтительного восхищения перед высшим интеллектом был найден и выражен в совершенстве, но на Даннета это абсолютно не подействовало, и, конечно, Генри был удивлен.

— Если вы хотите сказать, что я выразил свои мысли коротко и ясно, Генри, то тогда вы правы — я действительно, можно сказать, уложил все в одну строчку. Так «да» или «нет»?

— О, господи, мистер Даннет! Вы и подумать человеку не даете!

Даннет терпеливо продолжал:

— О чем же тут думать, Генри? Просто скажите — «да» или «нет». Соглашайтесь или отказывайтесь.

Генри не хотелось сразу выкладывать на стол свои карты.

— А если я откажусь?

— Вот когда вы откажетесь, тогда и будем говорить, что будет, если…

Такой ответ явно обеспокоил Генри.

— Не нравится мне весь этот разговор, мистер Даннет. Как-то не так он звучит.

— Как же он звучит на ваш слух, Генри?

— Ведь, надеюсь, вы не собираетесь меня шантажировать или угрожать мне?

У Даннета был вид человека, который только что произнес, что считает до трех.

— Извините, Генри, но вы… вы просто вздор несете. Как можно шантажировать человека, который ведет такую безупречную жизнь, как вы? Ведь вся ваша жизнь чиста и безупречна, не так ли? И потом, почему, скажите на милость, я стал бы вам угрожать? — Он выждал долгую паузу. — Так «да» или «нет»?

Генри покорно вздохнул.

— Да! И будь все проклято! Мне терять нечего. За 5000 фунтов и работу в нашем марсельском гараже я продал бы в рабство и свою родную бабушку, упокой бог ее душу!

— Это было бы излишне, даже если было бы возможно. Только абсолютное молчание — и ничего больше. Вот вам справка от местного врача. Он удостоверяет, что вы страдаете сердечной недостаточностью и больше не сможете выполнять тяжелую работу… ну, скажем, водить транспортировщик.

— Последнее время я неважно себя чувствовал — это факт!

Даннет позволил себе чуть заметно усмехнуться.