… А где-то, в ойкумене атлантов, той-же планеты — Земля, только в другом времени, раб Атлантиды, в зелёном плаще верховного жреца планеты — Гора, прорубает мечом дорогу в логово правителя атлантов — Сата. Называют его «разведчиком», а он себя зовёт — «путником».

В небе над планетой, тысячи летающих «шатров» — планетолётов-виманов, кружатся в смертельном танце и вспышках испепеляющих всё — лучей. На орбите планеты станция — боевой космический фрегат.

Идёт библейская война «ангелов», в других осколках религий — богов…

Испуганные люди прячутся в пещеры и со страхом и надеждой смотрят в небеса…

Пятые сутки население Ольвии пряталось по домам и хижинам, молилось богам и боги, наконец, вняли и снизошли: — буря унялась, а вверху, кто-то невидимый потянул за шнурок, раздвигая жалюзи небес. В тяжёлых, низко нависших серо-свинцовых тучах, проявились рваные лоскуты просветов, в которые заглядывала и ширилась, радуя горожан, привычная синева.

Ураганный и злобный юго-западный ветер утих под утро, проявляя проплешины в облаках и их — разрывов, становилось больше и больше и, вот — небо очистилось к всеобщей радости, и апрельское солнце согрело и подарило радость ольвийцам, но представшее зрелище погасило короткое ощущение радости.

Урон, причинённый пятидневным гневом богов, принёс хлопоты и слёзы… Уцелели, разве что и остались в сохранности: дворец Клеонтия — владыки Ольвии, каменные дома городской знати. Не сохранили первоначального вида и высокие, из песчаника — стены известного в ойкумене города, повидавшие на своём веку не одну осаду и войну. Город стал похож на мрачное и унылое полотно художника-сюрреалиста.

Улицы и улочки превратились в нагроможденье поваленных стволов тополей, орехов и акаций, и виноградных лоз; обвалившихся с городской стены камней, вперемешку с песком и прибрежной галькой. Жалкое зрелище представляла красавица-Ольвия сейчас… Крыши домов и те уцелели не все. В порту больше десяток судов разбило о прибрежные камни и их обломки в вперемешку со снастями и теперь уже непригодными товарами прибивал прибой к берегу. Хозяева судов, разорённые ураганом, бесцельно бродили по побережью в тщете и надежде на будущее. Кто ловчее — штопал повреждённое хозяйство и приводил в надлежащий вид суда: заделывались пробоины, менялись мачты и снасти. В котлах пузырилась смола, ею конопатили днища. Морские торговцы, большей частью, греки киприоты и местные, часто покрикивали на своих распорядителей, поторапливая: — Быстрее, пошевеливайтесь! Анну, шевелись бездельники, завтра выходить в море. — Крики распорядителей зачастую сдабривались свистами безжалостных бичей, а разорившиеся торговцы шли пить горькую… Цены на рабов и наёмный труд взлетели…

Ольвийцы, скрипя зубами и подсчитывая убытки, принялись восстанавливать в порядок свои хозяйства и помимо своих забот, по приказу царя Клеонида — белокаменную Ольвию. Владельцы полей и крестьяне, покачивая головами и тяжко вздыхая, прятали слёзы, подсчитывая убытки будущего урожая; проверяли поредевшие посевы озимых, сломанные и выкорчеванные стихией десятилетние лозы винограда. Единственные, кому не было дела до убытков ольвийцев, были слонявшиеся в поисках работы скифы-восьминоги и фракийцы, пришедшие в поисках работы. Они бесцельно слонялись по городу и окрестностям, подбирая ненужные остатки утвари горожан. Кто проворнее, уже работал на ьерегу и внутри городских сооружений, а у торговых, полуразрушенных лачуг, скифы выпрашивали еды и вина и были довольны, если удалось договориться.

Владыка Ольвии возвращался в город после осмотра окрестных полей и виноградников верхом. Одетый как простой горожанин, дабы не привлекать внимание и не отвечать на многочисленные просьбы помощи, спускался по извилистой тропинке. Радоваться было нечему. Ущерб от урагана — огромный и повлияет на пополнение казны. Плотно сжав губы, размышляя о том, что следует предпринять в первую очередь, Клеонид проехал мимо рабов и солдат, пытавшихся установить на место городские ворота.

Торговля — основной доход ольвийцев, приносила хорошие барыши, но угроза будущего неурожая, отодвинула на задний план все текущие вопросы. В кавалькаде всадников, следующих за ним, советники и немногочисленная охрана. Клеонид грустно оглядывал, копошащихся на склоне у остатков виноградников, крестьян и рабов. К нему обратились за помощью более полутора тысяч горожан и жителей окрестных селений. Нужно что-то решать и потому Клеонид приказал собрать знать и богатых торговцев на городской совет. Всем конечно не помочь, но помогать нужно. Просители просили помощь, обещая вернуть долг к осени. Торговцы уже запросили высокий процент за ссуды, что разгневало владыку Ольвии. Он накричал на них и пригрозил: — в случае, если те не окажут помощь, он, — владыка Ольвии, повысит торговую пошлину.

Процессия въехала в город и направилась к торговым рядам. Каков ни был ущерб, торговцы разложили товары и, обмениваясь своими проблемами с соседями, терпеливо дожидались покупателей. По рядам струился запах свежевыпеченных хлебных и ржаных лепёшек, крики зазывал; суетились рабы, приводя в порядок и разлаживая товары. Особенно оживлённое место у торговцев верёвками — залежалая продукция шла нарасхват. Там было больше всего покупателей. Они ругались и спорили до хрипоты, сетуя на взлетевшие цены, но торговцы лишь пожимали плечами, разводили руки и отсылали их к соседям. — «иди, мол к другим.», — расхожей, одинаковой фразой. Цены повысились, торговцы не уступали, а крестьяне, и без того получившие немало убытков от непогоды, ругались с продавцами. Среди прочих, торопился уезжать с семьей, старый восьминог-скиф. Удачно распродав все конопляные верёвки, бечеву и, потирая руки от радости и неожиданно приличного дохода, он направился к торговцу вином. Старик в радости и превосходном настроении, не обращал внимания на кричащую вслед ему жену: — Остановись муж, стой! Вот я тебе задам! — кричала она, выплёскивая из себя все мыслимые и немыслимые ругательства, но муж, не обращая внимания, шёл к своей цели — торговцу вином. Тощая, как жердь — скифиянка, видя, что её слова не доходят до мужа, потянулась за нагайкой. В гомон рынка прозвучал свист и, одновременно дружный хохот народа. Мужик подскочил и коротко выругался: — Ах ты сучье вымя! — чем вызвал очередной раскат хохота. — Добавь ему ещё разок — подзадорили «жердину». — Баба ухмыльнулась, но опустила плеть. — Дурак, — беззлобно уже пробормотала она, спрятав плеть и направляясь к повозке: — Пошли муженёк, возвращаемся. Чем раньше обернёмся с возом верёвок, тем лучше. Потерпи. Поехали. — Муж, смиряясь и понимая правоту бабы, понурил голову и молчаливо согласился. Когда ещё выпадет такая возможность хорошо заработать. А тем временем распахнулся полог кибитки и оттуда выглянула пара любопытных, замызганных детских лиц. Мальчик и девочка прыснули в кулачки и скрылись подальше от «греха». Скиф тяжело вздохнул и сел на место возницы, горько сплюнув. Жена тем временем шумно поторговалась с греком и купила десяток лепёшек и рог вина.

— На — возьми, пей уж, пьяница. — успокоила она мужа «подарком» присаживаясь рядом. — А то ума в этом возрасте хватило сделать детей, а. — Скиф ослабился маленькой победе, почесал с удовольствием бороду и тронул повозку. — Го, го, пошли заразы. — Жена привычно устроилась рядом. Одну из лепёшек она разломила и передала старшей девочке, другую — себе и мужу, а остальные в мешок.

— Поехали муже. Вот привезём, продадим ещё и тогда купим ещё одну повозку и лошадь. — Ты всё-таки молодец — жена придвинулась к мужу и склонила голову ему на плечо: — Ты не прогадал с верёвками. Купишь мне красную греческую ткань?

— Умгу, купим — проворчал он, опрокинув с трудом заработанное «ольвийское». Спина выпрямилась и распрямились плечи. Он боле не походил на сгорбленного старика. — Вот купим кобылку и жеребёнка. Повозка тронулась, а он покручивая усы важно добавил: — да и детворе нужно приодеться, а мне большую амфору вина. Если хватит, купим котёл — вконец размечтался он. — Наш — маловат для четверых.