Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ты не понимаешь сколе, — перебил его другой десятник — стрелы «путника» спасли жизнь Зиммелиху.

Сын Атоная закатал рукав, оголив правую руку, согнул в локте. Тертей сделал аккуратный надрез. Кровь закапала и потекла тонкой струйкой. Подобную процедуру, но с левой рукой прошел и Степан. Вино в роге смешалось с кровью обоих мужчин. Тертей перемешал содержимое и торжественно объявил.

— Молока кобылиц мы не брали, — сойдёт и вино. Окуните оружие и стрелы и пейте. — Он с интересом наблюдал за руками «путника». Лезвие ножа засверкало в лучах диска слепящего. Таких ножей и вправду Тертею видеть не приходилось: семь зубчиков пилы, из которых — пятый обломан.

— Станьте на колени…. нет «скифе» — торжественно сказал Тертей. — на левое. Да, вот так. Теперь — пейте одновременно… До конца времён, когда завершится Круг. Все мы — свидетели. В том числе — наш бог Папай! С этого момента вы — братья! У вас общие друзья и общие враги. Поднимитесь. Призываю в свидетели Папая. Священнее этой клятвы нет и быть не может! Клянитесь, а потом назовите брат — брату ваши имена, данные вам Табити, Папаем и Апи. По именам, найдёте брат — брата в любом месте ойкумены. Мы, отойдём в сторону и закроем уши…

— Я могу тебя попросить брате?

— Зачем, ты мой брат, тебе не нужно просить, говори.

— Зиммелихе, не убивай пленников, они и так твои рабы.

— Я думал о том брате. Пусть будет, как ты сказал, сколе… Крее! Пленники вольны в своём выборе. Они могу возвратиться в свои роды или идти со мной и смыть кровью позор. Тех, кто поднял руку на Хорсила, ждёт рабство. Далее… Тертее, отправляйся в Торжище. Возьми запас продуктов и лошадей. Если Оршес нашёл достойную замену, пусть отправляется с нами. Анта остаётся в Торжище до выздоровления Хорсила. И ещё, Тертее, — положи мой меч у изголовья Хорсила. Иди.

Один из пленников, тысячный Едугея подошёл к Зиммелиху и поклонился. — Зиммелихе, мы решили и идём с тобой на греков. Двое из наших поедут собирать воинов Едугея. Прости, но мы не могли перечить воле нашего царя… Несогласных, Едугей наказывал жестоко. Я — тысячный Едугея, ты простил нас и с этого дня я служу тебе, Зиммелихе. Моё имя — Арбаш.

— Хорошо, я беру тебя сколе. Я приказываю — предать тела воинов земле, а Едугая — сжечь. Мой брат был хорошим воином, но плохим царём. Достойного царя ваших родов по закону изберут на «круге». А ты брате, что скажешь? — повернулся он к Степану.

— Я не умею распоряжаться. Когда мы отправляемся?

— По возвращению Тертея.

— Тогда брате у нас есть в запасе время. Не желаешь искупаться?

— Но я, — растерялся Зиммелих — я не умею плавать. Я не рыба, брат.

— Я научу тебя, пойдём. А ты Накра, а ты, Тертее? — оба отрицательно покачали головами.

Накре и Тертею было интересно. Они затаили дыхание… Сначала Зиммелих смешно барахтался и ругался, захлёбываясь водой, а потом его голова скрылась. Исчез под водой и «путник». Накра насторожилась и подбежала к морю, не решаясь далеко входить. Волны лениво накатывались и шипели. Море шумело и игралось, улыбаясь блёстками гребешков волн, словно приглашая — «иди ко мне». Накра вошла в воду и прислонила к бровям ладонь, пытаясь увидеть мужа. Сколь она не пыталась разглядеть, увы, на морской глади — никого. Меотида безразлично молчала до самого горизонта.

— Апи, верни моего мужа, а… — запричитала царица амазонок и осеклась… На поверхности воды появились две головы, а потом — к её удивлению — братья поплыли против волн.

Когда Зиммелих и «скиф» вернулись, Тертей с некоторой завистью поглядел на Зиммелиха, а Накра не выдержала.

— Ты научишь меня?

— Я не понял, чему?

— Ты научишь меня… в воде? — и озорно блеснула глазками так, как умела только она. Мужчины расхохотались, громче всех — Тертей.

Глава шестая Ольвийская чаша

На востоке забрезжило. Спелые, ещё ночью фонарики звёзд, тухли, уступая место приближающемуся рассвету; серая предутренняя мгла забирала своё у сумрака ночи. Споры, уставших за ночь сверчков сходили на нет и постепенно стихали в никуда.

На иссушённых травах начала переливаться серебром долгожданная роса. Капли, потяжелее срывались и падали, тотчас впитываясь, как будто их и не было. Куропатка на гнезде, взъерошила перья и прислушалась, чуднó повернув голову. Разбуженные и потревоженные птенцы высунули заинтересованные головки и не найдя ничего интересного, снова нырнули под крыло матери. В предрассветной мгле степи раздавался скрип, иногда — короткое тихое ржанье.

Куропатка подальше вытянула шею, стараясь разглядеть. Такое ей приходилось наблюдать и раньше, но сейчас…

Вот-вот взойдёт диск слепящего; на востоке появилась грязновато-алая полоса грядущего восхода и проявила линию горизонта. Полоса неумолимо ширилась и росла, приближая появление солнца и того момента, когда снова как всегда, пробудится степь и наступит очередной день. Каким он будет? Этого не знает ни — настороженная происходящим, куропатка, ни выставивший уши-антены, притаившийся заяц, ни, — готовые встречать утро жаворонки. Не ведают того и люди.

Нарушая тишину, мерно и надоедливо скрипят несмазанные колёса повозок, в бесконечном круге движения вреиён и этот скрип, растянулся на километры парсеки пути жизни.

На всём протяжении передвигающейся процессии, если так можно назвать военизированное подразделение, в почти полтора тумена… на всём протяжении сопровождающие — вооружённые всадники. Больше всего их у головы колонны — передовой отряд дозора и разведки. Всадники стараются передвигаться, как можно тише, насколько возможно; изредка лениво переговариваются, прогоняя сон и усталость.

— Скоро будем на месте, до полудня, а там видно будет.

— Да, — вздыхает, зевая, второй — побыстрей бы.

— Не торопись, всему своё время. А вот и наша смена приближается. — И вправду к разговаривающим скифам подъехал сотник, — старший, заступающей смены дозорных.

— Доброе утро мужики, как прошла ночь?

— Всё тихо, сколе.

— Хорошо. Идите на отдых. Отряд разведчиков вернулся?

— Нет, сколе, пока не было. — Дозорные сменились, более не разговаривая. Отдежурившие ночь воины, направились наскоро перекусить к дежурной кибитке и к отдыху. Царь приказал экономить силы.

Их силы и силы лошадей, но всё равно молодым не спится. Всяк, на свой лад нахваливает своего боевого коня, оружие: у кого — лучшие наконечники стрел, акинаки, боевые топоры, скрывая, застывший и застрявший где-то внутри, страх — зыбкую неопределённость ожидания.

Бывалые воины усмехаются в ус, глядя на молодёжь и, вспоминают молодость. Они неторопливо едят и идут укладываться к сну. Силы нужно беречь, — там, на поле битвы они выплеснут всё, что сейчас молчит. Из некоторых телег и кибиток доносится храп, что вызывает молчаливую зависть молодёжи. Сменившийся сотник, дожовуя кусок холодной конины и непроницаемо-спокойный, обрывает молодёжь: — Хватит болтать. — Он мостится рядом с юнцами и почти мгновенно засыпает.

— Смотри! — тронул плечо старшего дозорного, молодой, — отряд разведчиков возвращается.

— Вижу, но их многовато, — щурясь, вглядывается в предрассветную мглу старшой, — широкоплечий с проседью воин в недешёвых чешуйчатых доспехах и приказывает: — Достать всем луки, — но тревогу на побудку не отдаёт. Отряд не такой большой, чтобы по этому случаю будить всю армию. Рожок тревоги молчит.

..В центре, мерно движущейся армии, большой шатёр-кибитка. Ни одно из двенадцати колёс не скрипит, тщательно смазанное жиром. По обе стороны — охрана царя — шестеро дюжих стражей. Они охраняют покой царя с царицей и их малыша.

— Когда мы, наконец, приедем — вздыхает один из них — надоела монотонность. — Спутник лениво возражает. — Мы и так движемся быстро. Тихо. — вдруг приказывает он, прислушиваясь. Дозорные умолкли. Полог шатра открылся — оттуда выглянул босой и без рубахи взлохмаченный царь. Он поёжился, спрыгнул на землю и сходил до «ветру».

25
{"b":"190760","o":1}