Профессор, не отвечая, передал тиару Косте. Дрожащими руками вынул из кармана рабочей куртки видеофон и набрал номер. — Да-да, Карл, я тебе. Новости есть? Погоди, я сейчас переведу информацию на экран. Чтооо? — археолог застыл с открытым ртом. — На санскрите говоришь? но ведь это очень странно, да, я слышу. Ты уверен!? Говоришь, что под развалинами, не уступающими ни одному из известных сооружений. Это не может быть ошибкой? Невероятно, в руинах, под водой. Выжжено пучком лазера. Да-да я слышу. Вы поднимаете на поверхность. На сохранившемся обломке базальта? Предполагаете, что это крышка стола? Да, я слышу, хорошо слышу. — Старого археолога обступили студенты и сотрудники. — Датировка, что? Семнадцать с половиной тысяч лет. Ты уверен? Хорошо, вводи текст…
«…от мирр мой и, и, создан для ВАС. Нужно идти, помоги мне мой Мир, который……создал. Нужно исп….а…ят….тть… я иду…..
………………………….Вернусь ч. е…………..
рез все ойкумены и миры…вер. усь… не…у…. приходится. Сколько крови мои творенья……….аким…ал…Вас. Иду. Мой сын…….. брат Зиммелихе… мы встретимся….
Сте….»
Костя судорожно сдавил пальцы — до хруста и, в который раз перечитывал, полученное сообщение. Мы отсканировали дно и проникли в большое разрушенное помещение, вероятно одного из центральных залов дворца пирамиды. Плита была идеально круглой, метра три в диаметре, расколотая на несколько кусков. Остатки от надписи, то, что сохранилось на куске плиты базальта….. остальное пока не удалось восстановить. Надпись, на санскрите, — передали через средства связи океаногидроархеологи: — Мы перевели на общедоступный всем язык, но не совсем уверенны в правильности. С нами работают палеонтологи. Кости и останки не имеют аналогов, среди находок! Четырёхметровыё скелеты людей с вероятно разрубленными черепами, неизвестные науке останки хищников и саблезубых… Сенсация. Не знаем, что такое «Зиммелихе». Возможно, неправильно перевели.
Остолбеневший Сергей Петрович, ошарашено смотрел на Костю.
— Кто твой отец, Костя? Ведь это попросту невозможно.
— Йаа не знаю Ссергей Петрович. Нне знаю. Мой отец самый обыкновенный человек. — Профессор отрицательно замахал головой и тихо произнёс. — В последних трудах японского учёного Якасамы выдвинута интересная гипотеза о том месте на девятом ярусе так называемой пирамиды Хеопса, где был Степан.
Археологи окружили учёного. Он снял от волнения очки и продолжил. — Помните, В Библии: Бытие, глава 3, стих 24 сказано:
и изгнал Адама, и поставил на востоке у сада эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.
— И что с того? — возразил один из студентов — это известно всем.
— Погоди — прервал его Костя. — И что дальше Сергей Петрович?
— А вот что — ответил, волнуясь, профессор. — Якаксама считает, что сфинкс, стоявший к востоку от пирамид и есть библейский херувим, то есть — лев с головой человека, а там, где был твой отец Костя, всё оплавилось, (это пламенный меч, обращающийся что это — мы не знаем), за исключением того места, где находился твой отец, там, где в круг врезан священный крест. Так, вот, есть предположение, что то место и есть — Древо Жизни. Сейчас на эту тему ведут спор учёные и богословы. Ведь все видели, что произошло тогда над пирамидой. И не зря ведь туда подсознательно собралось, сколько народу и диких животных. Сейчас там всё напичкано аппаратурой, но результатов нет вообще никаких. Странно. — Археолог повернулся к Косте. — А ты говоришь, что твой отец обыкновенный человек. Видимо он узнал более, чем должно простому смертному. И, вряд ли мы узнаем, когда бы то не было, то, что понял твой отец. Знания такого рода довольно опасны для нас, ибо владеющий ими, может подчинить себе весь мир и создавать свои миры. Да-да не смейтесь. А что произойдёт, если обезьяне вручить в руки автомат?.. вот то-то… Бог изгнал Адама и Еву из рая, боясь о возможных последствиях. А чего стоит выражение:
«и призову я сына своего из Египта».
Иисус ведь был в Египте в младенчестве. Копты, народность северной Африки до сих пор передают сказы о том. А то, что сфинкс находится на одной параллели с Лхасой и взгляд его направлен на восток. На той же параллели находится самая большая из пирамид планеты. Но это уже из области догадок… Это в центральной Америке, в Мексике, вообще-то коллеги, мы — учёные не можем прийти к однозначному ответу… Наша вселенная выверена с математической точностью. Да и, лишнего в ней ничего нет. А пирамидный комплекс Гизы — письмо-предостережение працивилизации — нам. Степан, видимо, нашёл ключ и разгадку и, дай бог ему… Костя…
— Да — Костя вздрогнул от слов археолога и отрицательно замахал головой. — Это слишком, невероятно Сергей Петрович, слишком невероятно. Скорее всего, это легенда, а сказанное вами означает, что мой отец… — Он внезапно умолк, удивившись пришедшей и ошеломляющей мысли. Взгляд скользнул по окружающим людям и потом, на — тиару.
Смятый, от удара меча, шлём скифского царя играл бликами в лучах диска слепящего. Ковыль застыл и не шевелился. Костя зажмурился.
Глава первая. СТАРИК
Приазовье: западнее Миуса урочище «Сухая балка». Середина июля 311 г до р. Х.р.
Солнце слепит и печёт до немогу. Язык шершавый и сухой как спина ящерицы и окружающий ландшафт степной зоны. Не получается глотать, больно. Жара не спадает, а воздух сух, как песок Сахары и недвижен. Диск слепящего бога Хораса в зените; солнце выпалило и иссушило в округе всё живое… В низине ещё можно надеяться на прохладу, но тени и здесь — нет.
Две луны назад здесь зеленел камыш и дарил оглушающий запах, чабрец. Сейчас от камыша остались жёлто-золотистые сухие палки с навершием как на боевом шлёме у воина, а от чабреца — тонкие и чахлые сухие ниточки. Даже здесь не могут спрятаться тысячелистник и сухой «зверобой». Тонкий ковыль, и тот, замер, ожидая дуновения ветерка и желанной вечерней прохлады. Опустил свои иссушенные зноем колючие листья, и оголил ствол, двухметровый чертополох.
Суслик зашевелил усиками, замер, приподнявшись на задние лапки, вслушиваясь во встревоженную тишину беспробудного зноя. Он снова шевельнул усиками и повернулся в сторону нарушителей его размеренной и скучной жизни и насторожился. Привычные запахи и звуки изменились. Суслик поднялся на высокий камень и снова всмотрелся в плывущее марево и приближающихся незваных гостей.
Скрип нарастал и становился громче. Скрипело несмазанное колесо воза, да так, что казалось — скрипит вся ойкумена. Первыми показались два всадника. Они, прищурясь, всматривались в предстоящий подъём из балки и покачивались в сёдлах в такт ленивому ходу их кобылиц. На разговор у них не было ни желания ни сил. Они устали от этой беспросветной и всепоглощающей жары. Позади, два вола уныло тянули гружённый, тяжеленный воз, лениво отгоняя хвостами надоедающих слепней… Именно на этом возу противно скрипело несмазанное колесо, а вслед возу катила кибитка, похожая на маленький домик, вместо стен и крыши у которого — дуги веток, переплетённые ивняком сбоку и камышом вверху. Такой себе маленький домик на колёсах. За кибиткой, на длинном поводе был привязан старый неосёдланный мерин. Ему, как и волу, тянущему кибитку, тоже не хотелось идти, — да разве прикажешь хозяину, если сам от него зависим.
Седло мерина внутри кибитки. Положив на него голову, тихо похрапывал старый скиф — каменотёс.
В низине балки повозка и трое всадников остановились. Одуревшие от зноя и ослепляющего солнца лошади и волы обрадовались короткой передышке. С воза разудало соскочил, словно жара была нипочём, молодой шестнадцатилетний возница — Хорсил. С трудом, облизав потрескавшиеся губы, обратился к вылезшему из кибитки сухощавому старику с лицом изборождённым временем.
— Отец, мы сможем здесь подняться? — Он указал пальцем вверх, на крутой подъём из балки, и добавил. — Объезд займёт много времени.
