— Я иду к вам. — удивился он лёгкости слов и вспомнил…

Предсказание вещуна Скола сбылось — «воин наверху щитов». В первый и последний раз своей жизни он выиграл сражение, не поднимая меч.

Тело Атоная бережно положили на отрез богатой персидской ткани вещуны и понесли готовить к погребению…..

«Тихо-то как. Мне многое известно. Я знаю как сейчас, луна в своём ущербе пройдёт вечным Кругом Мира. Она молчаливая свидетельница, как и я, но я — здесь, а она там, где-то вверху. Около меня выстраиваются в боевой порядок две армии и готовятся к сражению. Чего им вечно не хватает — людям? Я даю им жизнь, а людям всё мало и мало. Они пришли убивать друг-друга, брат-брата. Мои покровы и берега молчат; осока и камыш недвижны. Их не тревожит ветер. Так бывает, когда ненасытным и жадным богам приносится Жертва. Они уже здесь, как и вороны-падальщики, собрались и терпеливо ждут. Падальщики долго живут, но есть и те, кто гораздо хуже. Эти — другие, питаются не мертвечиной. Им нужна живая плоть. Они знают, что бы кто не говорил, кто они, — знают! Ради обожания толпы и призрачной славы, они, словно сонмы жуков-убийц, карабкаются на вершину пирамиды Власти, сбрасывая соседей. Там — наверху, главный приз гонок — ВЛАСТЬ и ощущения своей «божественности и избранности». Наплевать, что в дороге нужно есть плоть соседей. Цель оправдывает средства. Я это вижу не одно столетие.

Мне не нужна кровь воинов, чтобы накормить живущих во мне. Жаль, что я не могу остановить армии. Я понесла бы свои воды и разделила их… Не могу спокойно воспринимать такое, но и смотреть не буду. Взошёл диск слепящего бога и наступила глухая тишина. Такое бывает тогда, когда дух Вышнего в своей боли пронзает мир и небеса перед жертвоприношением.

По моему зелено-голубому зеркалу прошла дрожь. Это гудит Мать-Земля-Апи. Началось…»

Старший: «Мне никогда не было так страшно, не за себя — нет Табити. В том кургане, где мы воровали, я не боялся мести богов. Я так не смог заснуть в сегодняшнюю ночь. Страшно не за себя — нет, а за своего брата. Он молод ещё. О Папае и Апи, оставьте ему жизнь. Брат неповинен.

Из того кургана мы забрали украшения, оружие и бронзовый котёл. Потом нас поймали и долго избивали. Табити — наща верховная богиня семейного очага, прости моего брата. Вина на мне. Клянусь, я не хотел. Я знаю — среди колесничих мало кто выживет. Пусть выживет мой брат, молю тебя, Табити! Бедность и нужда заставили разграбить гробницу. Царь Ассей простил нас. Я не могу забыть его великодушия. Мы прорвём фалангу, я знаю мой царе и мой отец. А ты отец никогда не говорил о твоём выстреле под Одьвией. Я горжусь тобой… Всходит диск слепящего. Брат смотрит на меня, а я смеюсь в ответ и подбадриваю его. Брат верит мне и нервно поддерживает мой смех. Я слышу приказ моего царя и прощальный крик отца; поджигаю хворост, а потом подношу факел к телу вола и прощаюсь с отцом…

Мы несёмся к рядам фаланги…»

Младший: «О Папае! В нас летят камни из катапульт, стрелы-копья и стрелы. Брат успевает выпускать стрелы. Я — нет. Мы ближе и ближе к передней фаланге, осталось малость. Хочется, чтобы у нас получилось. Старший брат отсекает постромки раненного и падающего быка и отходит в сторону. У повозки, несущейся рядом, убит сопровождающий. Повозка уходит в сторону от фаланг, но брат настигает волов и на полном скаку впрыгивает на спину животного. В шею волов он вонзает меч и дротик. Я делаю как брат. Быки и волы обезумели от боли. Вот и наша цель. Колья и копья трещат и разлетаются по сторонам, не выдерживая нашего натиска. Они ломаются, словно сухие тонкие ветки. Щиты первого, а потом и второго ряда фаланги разлетаются по сторонам вместе с обороняющимися врагами. Мой брат погиб. Краем глаза успеваю увидеть, летящего за мной всадника и прочитать благодарность в его глазах. Это — мой царь… Потом становиться темно и спокойно».

…Сколько лет прошло. Не знаю, но я чудом уцелел в той «каше». Отец мой — Одноухий, погиб. Он закрыл собой царя Будинов, приняв в себя копьё. Из колесничих Ассея в живых остались семеро. Я в их числе. Царь Дрон не забыл подвиг моего отца, и мы более не бедствовали. Я в свои пятнадцать лет стал главой Рода

«Я плохо вижу. Наверное, к старости. В центре нашего войска Атоная окружили скифы. Я не вижу и не понимаю, что там произошло. Старею. Вчера мы добро поговорили с Атонаем. Он ругал сына за самосуд. Я возражал. Ассей молчал: брату негоже оправдывать брата перед царём всех скифов.

Сигнал к началу атаки. Атонай — молодец! Греки раскрылись. Теперь всё стало на свои места. Впереди «волчьи» ямы. Колесницы пошли. Атонай здорово придумал… Наконец он поднял меч. О, Громовержец, это не Атонай! Кто, кто ведёт войско? Значит, царь ранен, а может и убит. Я поднимаю меч и веду своих воинов. От копыт наших лошадей гудит земля. Скифы называют такой гул музыкой войны. До щитов фаланги, один полёт стрелы. Вслед за мной мои воины выхватывают луки. Тысячи стрел уходят за щиты. Греки не отвечают. Зиммелих, ведущий наше войско, приблизился к щитам. Ни одна из стрел не попала в него. Молодец! Две греческие стрелы пробили мой щит.

Уже скоро я буду у рядов фаланги… Правый фланг Ассея прорубил фалангу. Ассей — богатырь, а росту самого обыкновенного. Вчера, в разговоре с царями, он сказал: «Я срублю поганую голову Лисимаха, как раньше — Зопириону». Пусть Ассею поможет его бог Папай! Мне не доводилось видеть более искусного воина, владеющего секирой…

Восемь лет назад Ассей приезжал ко мне в Пантикапей, столицу моего царства. Я устроил пир в его честь. Гостей множество: скифский царь Агасар, вожди фатеев, греческие торговцы, богатый иудей Исаак Бен-Ата, мои пятеро детей и знать. На пиру я предложил Ассею сразиться на секирах. За нашим единоборством следили с интересом все захмелевшие гости. Мы подняли топоры. От второго удара Ассея мой золочёный щит распался на куски. Потом Ассей захватил внутренней частью своего топора мой. Я понял, проигрыш неизбежен, но царь Меотиды специально поскользнулся и, притворно захромав, предложил ничью. Это знаем только я и Ассей…. потом мы напились и, Ассей наделал много глупостей. Он в неистовстве рубил топором каменные стены моего дворца. Из стен сыпались искры. Я приказал не трогать его. Остановил Ассея мой сын — Сатир. Царь Меотиды остыл. Утром он принёс извинения. Причину я узнал в тот же день. Всё заключалось в безвременно ушедшем сыне Ассея. Сейчас он изменился. Царь Меотиды из буйного воина превратился в грозного царя и верного друзьям человека, дружбой с которым дорожат многие цари и, не только скифские.

Ну, вот и фаланга. Мои воины обходят меня и направляют коней в проход, пробитый возами. Я попускаю поводья, и первый греческий воин падает от моего копья. Его и других, топчут мои всадники. Греки ожесточённо отвечают нам. Я снова выхожу вперёд. Я — царь Боспора! Попробуйте достать меня».

«Моя жена, мой сын — я вернусь, обязательно вернусь с победой. Не беспокойтесь обо мне. Сегодня я срублю не одну голову, но больше всего интересует меня одна — голова Лисимаха, этой жадной до славы и зажравшейся твари. Его, как и Александра по жизни ведёт жажда власти и наживы, пустой как горшок славы.

Наши колесницы пошли. Атоная больше нет. Жаль, он был хорошим царём и верным другом. Странно, почему он передал тиару незнакомцу. Это неожиданность для всех нас. Почему не отдал Зиммелиху? «Скиф» ведёт нашу армию. Вчера вечером, в моём лагере мы выпили малость, и он признался, что в массовых битвах ему не довелось сражаться. Не верится! Он направил колесницы на мой фланг. Значит, понимает происходящее. Именно мой фланг решит исход сражения.